Родить Минотавра - Сергей Шведов

– А при чём здесь убийство Паленова? – При том, что оно совершено было чужими руками, – напомнил Чеботарёв. – Рекунова очень изящно подвели к мысли, что во всём виноват именно Паленов. И теперь, я думаю, не составит большого труда столь же изысканно натравить партнёров Паленова не только на Рекунова, но и на его номенклатурных союзников.

– То есть, если я правильно понял, вся эта эбирско-российская история может закончиться большой бойней и прольётся в этой театральной постановке отнюдь не клюквенный сок?

– Думаю, что жрец Атемис к этому и стремится, – кивнул головой Чеботарёв. – Я попытался через Агнию предостеречь подельников мистера Икса, но, судя по их демаршу, они то ли Агнии не поверили, то ли мне. Надо поговорить с ними пооткровеннее.

– А как же тайна следствия. – Тайна тайной, – возразил Чеботарёв, – но если речь идёт о жизни людей, пусть мне и не слишком симпатичных, то я просто обязан их предупредить.

– Я попытаюсь установить контакт с Рекуновым. – Действуй, – благословил опера Чеботарев

Поначалу Резанову было непонятно, каким образом Агния оказалась связана с Рекуновым, пусть даже и через блондинку Светлану. Такая приличная во всех отношениях дама и вдруг такие предосудительные знакомства. Однако стоило только Резанову изобразить собой вопросительный знак, как на него тут же обрушился поток информации и ни где-нибудь на стороне, а в стенах родной редакции. Готовность, с которой коллеги делились сведениями, неискушённому человеку могла бы показаться верхом бескорыстия, но Резанов к неискушённым людям не принадлежал, а потому отлично сознавал, что из сброшенной ему мимоходом информации штанов не сошьёшь и обед не приготовишь. В том смысле, что эта информация хоть и представляла интерес для общественности, но не имела шансов быть напечатанной на страницах родной газеты, ибо редактор Селезнев никогда не позволил бы своим журналистам бросить тень на видного деятеля областной администрации. Да и вообще, какие могут быть амурные истории на страницах серьёзной газеты. Хватит нам за глаза одного Резанова с его теоретическими изысканиями в эротической сфере.

Юрий Владимирович Дерюгин был старше Резанова разве что лет на пять, но далеко опередил его на социальной лестнице, занимая солидный пост в областной администрации. В отличие от других молодых да ранних Дерюгин сделал карьеру не на политических тусовках, а на хозяйственном поприще. Человек он был деловой, с хваткой преуспевающего хищника, но ни в чём предосудительном, с крупными скандальными последствиями, незамеченный. Говорило это не столько об исключительной порядочности областного чиновника, сколько о его предельной осторожности и умении заметать следы.

Своими манёврами по городу следом за занятым человеком Резанов достиг немногого. Для полноценной слежки журналисту не хватало опыта, да и Дерюгин был не настолько глуп, чтобы афишировать предосудительные связи. Его контакты с Рекуновым происходили при посредничестве Агнии и Светланы. В общем-то, Резанов и не ставил целью, выведать столь неоригинальным способом секреты обременённого заботами чиновника. Для него важнее было другое: заметив слежку, Дерюгин должен был как-то отреагировать на чужое нахальство. И вчерашняя встреча с Рекуновым, и сегодняшнее мотание за Дерюгиным нужны были Резанову для стимулирования активности оппонентов. А заключительным аккордом было приглашение Агнии на чашку чая.

Агния с недоверием посматривала на пошарпанные бока «Москвича», но приглашение, удостоить своим присутствием его потрёпанное чрево, приняла.

– Что-то случилось? – взглянула она на Резанова с покровительственной улыбкой на тщательно накрашенных губах.

– Случилось, – подтвердил Резанов, которому улыбки красивых женщин нравились в принципе, но он с трудом выносил улыбки фальшивые.

«Москвич» бодро рванул с места, шаловливо брызнув дорожной грязью в неосторожного прохожего, зазевавшегося на обочине. В суматохе буден Резанов не сразу осознал, что пришла сырая и скучная российская осень, и распустившаяся было павлиньим хвостом природа, уныло теряет свои зелёные перья до абсолютно голого безобразия. Деревья с течением дней становятся всё более обнажёнными, а женины – всё более одетыми, скрывая под модными тряпками свою и без того неясную суть.

– Что нужно от Ксении твоему любовнику Дерюгину?

Агния собралась было по привычке возмутиться, но потом передумала: – Мог бы и сам у него об этом спросить, ты ведь следил за ним сегодня с самого утра.

– А он, значит, мою слежку заметил? – Слушай, Резанов, ты ведёшь себя как самый последний дурак. Рекунов тебя по асфальту размажет, а ты ещё надумал ссориться с Дерюгиным.

– Размажет или нет, это ещё вилами по воде писано, – зло процедил сквозь зубы Резанов. – Но если с головы Ксении упадёт хотя бы волос, то Дерюгину худо придётся, так ему и передай.

– Волос-то, между прочим, уже упал. И Дерюгин здесь абсолютно ни при чём. – Ты на что намекаешь? – Резанов так резко затормозил, что Агния едва не ткнулась головой в лобовое стекло.

– С ума сошёл?! – воскликнула она. – Кто-то плеснул в Ксению кислотой, но она, похоже, легко отделалась. В следующий раз всё может обернуться куда хуже. – Следующий раз уже был, – глухо сказал Резанов, мысленно проклиная себя за недогадливость. – И по асфальту размазали не меня.

– Ты хоть соображаешь, с кем связываешься, Серёжа?! – пыхнула гневом Агния. – Ведь не только её, но и тебя не пощадят. Шутка сказать, такие деньги.

– Ксения беременна, – хмуро бросил Резанов. – Это многое объясняет, – согласилась Агния. – Женщине в таком состоянии чёрт-те что может померещиться. К тому же работа у неё, сам знаешь, нервная. Дерюгин Ксении зла не желает, а тебе тем более. Увези её куда-нибудь на отдых, пусть передаст дела помощникам. Если она вернёт деньги, то никто её преследовать не будет, это Дерюгин тебе обещает твёрдо.

В эту минуту Агния показалась Резанову почти искренней. К тому же если всерьез и без нервных взвизгиваний рассматривать свои шансы в противоборстве с двумя мощными группировками, то приходится со всей ответственностью признать, что они равны нулю. И Ксению Резанов не спасёт и свою голову потеряет. – Ладно, – кивнул головой Резанов. – Я поговорю с Ксенией.

Поцелуй Резанова приняли не то, чтобы равнодушно, а как-то вяло. Похоже, божественной корове нездоровилось. Он довольно долго держал её в своих объятиях, не испытывая приступов страсти, а только нежность. Ксения просто отдыхала, прикрыв глаза. И Резанову вдруг пришло в голову, что эта женщина ему слишком дорога, чтобы он мог позволить кому-то украсть хотя бы волосок из её отрастающей причёски. А этот вызревающий ребенок волновал его лишь постольку, поскольку был частью её плоти и результатом их притяжения. Как, оказывается, странно зарождается жизнь и как долго вызревает, и как легко она обрывается чужой тупой волей, погрязшей в сволочных амбициях, порой даже не успев расправить грудь для первого крика, не осознав до конца, зачем она возникла, какую цель преследовала своим зарождением, и что должна была дать этому миру.

– А вдруг родится не бычок, а тёлочка? – А тебе хочется бычка?

– Мне всё равно, – сказал Резанов. – Пусть родится.

А ведь может и не родиться из-за кучи грязных замусоленных бумажек, переданных кому-то с целью их умножения на некий процент. Абсурд. Дичь. Это и есть цивилизация? Когда живое приносится в жертву куче дерьма. Нет, господа, в инстинкте куда больше разума, чем во всех ваших законах, уложениях и правилах, во всей вашей цивилизации, которая убивает не задумываясь для того, чтобы набить чрево ублюдков, которым и жить-то не для чего: мало одного куска, дай два, и пусть он вторым подавится, но всё равно будет пихать его в свою вонючую пасть, и вовсе не из инстинкта самосохранения, а исключительно из жлобства, потому что ему можно. Можно отнять у других и присвоить. Они сильнее, они подлее, они ловчее, а потому закон на их стороне. Но кроме закона есть ещё и правда другая. Эта правда дана нам природой: прав тот, кто защищает нарождающуюся жизнь и выше этой правды ничего быть не может. – Познакомь меня с Атемисом. – С каким Атемисом?

– Я хочу познакомиться с человеком, который заварил всю эту кашу. – Какую кашу? – Ксения отошла к столу и принялась перебирать бумаги.

Все её поза выражала несогласие и упрямство, словно этот проклятый стол с бумажками придал ей новые силы в борьбе с жизненными передрягами. Зачем ей всё это нужно? Кому и что она пытается доказать? Дом – полная чаша. Денег хватит, чтобы безбедно прожить до глубокой старости. Так зачем же этот чудовищный риск? Зачем подставлять под удар и себя, и неродившегося ещё ребёнка? Ради чего?

Резанов с трудом подавил вспыхнувшее раздражение: – Кто тебе помог облапошить Рекунова и Дерюгина?