Тиран в шелковых перчатках - Мариус Габриэль

рассмеялась и перевела дыхание. Его тихий, мягкий голос успокаивал, и Купер обнаружила, что почти перестала дрожать.

— Вы такой милый, месье Диор. Неудивительно, что друзья вас просто обожают.

Он взглянул на Берара, начавшего громко храпеть.

— Они, как вы заметили, по большей части принадлежат к богеме. А я, напротив, являюсь типичным представителем буржуазии. В последнее время это слово превратилось в ругательство. В устах месье Жиру, например, «буржуа» — худшее из оскорблений. Но я знаю свои корни и горжусь ими. Я происхожу из солидной нормандской семьи. Кем же еще я могу быть, кроме как солидным нормандцем?

— Ваши друзья утверждают, что вы — гений, — заметила она.

Он помедлил с ответом, после чего произнес:

— Одежда встает между нашей наготой и внешним миром. Она может быть маскировкой, вычурным нарядом, фантазией, но она также может выразить истинный характер человека лучше любых слов. Для мужчин вроде меня… — Он не договорил и оборвал фразу. — Вы в самом деле собираетесь развестись с мужем?

— Да. Правда, я не знаю, с чего начать. Наверное, нам следует обратиться в американское посольство.

— Поскольку сейчас вы оба являетесь резидентами Франции и разводитесь par consentement mutuel[21], вам нужно всего лишь написать заявление и подать его французскому судье. И через месяц вы будете свободны, как ветер.

— Всего месяц!

— Благодаря императору Наполеону, в том, что касается разводов, французское законодательство устроено весьма разумно.

У Купер перехватило дыхание.

— Я и не думала, что развестись можно так быстро.

— Вы боитесь передумать?

— Нет. С моим браком давно покончено. Это случилось не сегодня.

— Если хотите, я помогу вам составить заявление.

— Спасибо.

Она вдруг поймала себя на том, что задремала под мерный шорох карандаша и треск прогорающих в плите поленьев. Когда она снова проснулась, то обнаружила, что Диор отвел — а может быть, и отнес — ее обратно в кровать. Дрожь полностью прекратилась, остались только вялость и слабость. Она перевернулась на другой бок и снова уснула.

4

Похороны Джорджа по ряду причин получились довольно необычными. Во-первых, проводить его на кладбище Пер-Лашез явилось неожиданно большое число скорбящих. Пришли иностранные корреспонденты и фотографы, многие из которых были собутыльниками Ужасного Прохвоста и к полудню уже находились в различных степенях опьянения.

Вдобавок те из приятелей Диора, кто пообещал прийти, действительно появились и привели с собой множество друзей. Кристиан Берар, завернутый в черное пальто, развевающиеся полы которого приоткрывали по-прежнему надетую на нем пижаму, местами прожженную и густо обсыпанную сигаретным пеплом, держал под мышкой свою белую болонку Гиацинту.

Сюзи Солидор пришла в мужском пальто и цилиндре, крутя в руках эбеновую трость; из кармашка ее вышитого жилета свисала золотая цепь от часов. Двое балетных танцовщиков нарядились Арлекином и Коломбиной и теперь порхали между могилами — выглядело это жутковато. Какая-то личность неустановленного пола явилась в алом плаще. Хотя остальные обошлись без маскарадных костюмов, их шляпы и пальто все же смотрелись достаточно экстравагантно и не могли не привлечь внимания. Кое-кто пожаловал с цветами, но в толпе мелькали и менее подходящие к случаю предметы: один из провожающих прискакал на палке-коняшке, другой приехал на голубом велосипеде. Общая атмосфера произвела на Купер впечатление дурного сна, как будто само по себе это мероприятие было недостаточно сюрреалистичным.

День был серым и ветреным. Бледный серп луны висел над деревьями, осыпающими листьями ряды монументальных усыпальниц. Мраморный ангел неподалеку, позеленевший от времени, взирал на странное собрание пустыми глазами.

Амори встретил Купер у склепа, в который должны были поместить гроб Джорджа. На Амори была надета шинель, светлые волосы трепались на ветру. Его сопровождал Эрнест Хемингуэй, писатель, с которым тот, по всей видимости, подружился. Оба были пьяны.

— Черт возьми, Купер, ты же не всерьез решила со мной развестись? — сказал Амори вместо приветствия.

— Отчего же, — храбро заявила она, будто это не ее ночью терзали кошмары. — Я вполне серьезна. Документы я пришлю. Тебе останется только их подписать.

Он рыгнул.

— И ты намерена остаться здесь? — Он обвел взглядом фантастическое сборище. — Вот с этими безумцами?

Она почувствовала, как в груди снова открылась и стала кровоточить рана.

— Да. Я решила сбежать с бродячим цирком.

— Но кто, черт подери, все эти люди? — поинтересовался Хемингуэй, не выпуская из лязгающих от холода зубов сигареты. Рукава его форменной рубашки защитного цвета тем не менее были закатаны по локоть.

— Друзья месье Диора. Они настояли на том, чтобы прийти.

Хемингуэй отхлебнул из фляжки и передал ее Амори.

— В Париже никто не желает оставаться зрителем. Каждый сам себе актер, — изрек он.

— Не много же времени у тебя ушло, чтобы влиться в это безумное общество, — заметил Амори. — Все эксцентричные сумасброды Парижа собрались здесь. Ты так себе представляешь приличные похороны?

— Учитывая, что Джордж допился до смерти, — резко парировала она, — общество самое что ни на есть подходящее.

Амори отвернулся к склепу, который готовили для погребения двое пожилых каменщиков, вооруженных мастерками и молотками. Сырой тоннель зиял чернотой во вскрытой стене. Каменщики соскребали с нее мох и грязь.

— Склеп принадлежит семейству протестантов, которые согласились, чтобы Джорджа похоронили бок о бок с их родными и близкими. Но нас ожидают проблемы, — заплетающимся языком пробормотал Амори.

— Какие?

— Увидишь, — мрачно пообещал он.

Его мрачность была вызвана не столько скорбью, сколько обидой на нее из-за развода. Похоже, он все еще думал, что она притворяется и в последнюю минуту отменит свое решение.

К ним присоединился Диор, выглядевший безупречно в темном костюме и шляпе-котелке, и выразил положенные соболезнования. Ее снова поразил контраст между его буржуазным консерватизмом и экстравагантностью друзей. Она была рада ему: его вид, робкий и отеческий одновременно, успокаивал.

Вскоре прибыл жизнерадостный капеллан американской армии, приглашенный Амори, и объявил, что готов приступить к церемонии. Около трех десятков ожидающих подтянулись поближе. Из-за мавзолея показались несущие гроб: тот угрожающе раскачивался у них на плечах. Купер сразу поняла, в чем будет заключаться проблема: Ужасный Прохвост был крупным мужчиной, и гроб ему соорудили соответствующей ширины, а проем в кладке был узким, рассчитанным на куда более чахлого покойника.

— Мне кажется, гроб не войдет, — прошептал ей на ухо Диор.

— Вижу, — ответила она.

Капеллан тем временем начал службу. Гроб подняли на нужную высоту, что сопровождалось многочисленными охами и кряхтением, и попытались задвинуть в склеп, но он застрял и не продвигался внутрь ни на миллиметр.

— А что, если снять ручки? — предложил Диор.

Гроб снова опустили. Один из каменщиков достал отвертку, и отвинченные ручки быстро