Дважды два - Леонид Чикин

— А зачем же пришли? — встречный вопрос женщин. — Если они вам нужны через неделю, так зачем вы сегодня просите?

— Через неделю? — удивился Валентин. — Да нет же! Не через неделю, а почти через две мы уходим в тайгу.

— Ничего не понимаем, — сказала одна из женщин. — Две недели сухари будут лежать, крошиться, половина в труху превратится. Что вы с ней будете делать, с трухой?

— Они рыбу будут жарить на ней в тайге, — едко сказала вторая женщина.

— Ну, рыбу им еще поймать надо… Вы приходите к нам денька за два до отъезда в тайгу.

— Мы не едем. На своих двоих топаем.

— Пешими, что ли? Тем более, набьете сухари в рюкзак, они перетрутся.

— Лошади у нас будут, — сказал Валентин. — Груз на лошадях. Но, конечно, свежие сухари — это лучше. Денег вам оставить на хлеб?

— Потом отдадите.

— А у меня их и нет с собой, — засмеялся Валентин, — Это я так, не подумав, сказал… Значит, договорились: я зайду к вам дней через десять, напомню.

— Заходите. Насушим как скажете. Только тару свою прихватывайте.

Выйдя из пекарни, Валентин присел на лавочку у соседнего дома, закурил, взглянул на часы. Прошло сорок пять минут с того момента, когда Славка высадил его у райпотребсоюза. «Сухарная проблема», о которой Мостовой думает с начала сезона и решать которую поручил ему почти за две недели до выхода в тайгу, проблема, которую Славка разрешил бы, по его словам, за трое суток, отняла у Валентина меньше часа, считая два непроизводительных перекура.

Парень на мотоцикле проехал по улице, поднимая клубы пыли, развернулся, остановился рядом.

— Привет! — сказал он, — Как там Славка поживает? С сухарями у тебя порядок?

— Славка живет нормально, с сухарями все в порядке, — ответил Валентин, внимательно посмотрев на мотоциклиста. Лицо вроде знакомое, где-то встречались.

— Ты меня не помнишь? Со Славкой как-то у магазина стояли, ты из кузова выглядывал. Я в сельпо работаю. При мне председатель сельпо с потребсоюзом разговаривал… Ну ты и чудак! Сказал бы мне, что сухарей надо, — и дело в шляпе. Может, еще какая помощь нужна?

— Нужна, — обрадовался Валентин. — Подбрось меня на мотоцикле до базы.

Дежурила сегодня Варя. Он рассказал ей о своих похождениях и ушел на весь день на речку, купаться и загорать.

Вечером он лежал в домике и не сразу вышел, когда подъехала машина.

— Варя, — кричал Славка, — Сегодня у нас будет шикарный ужин! Смотри, какую рыбу я тебе привез!

— Рыбу надо жарить умеючи, — сразу послышался уверенный голос Мостового. — Налей на сковородку масла, рыбу рядочками уложи, лучком приправь и…

— И каша получится, а не рыба! — не вытерпев, крикнул в окно Валентин и вышел из домика. — Сергей Иванович, займитесь лучше флорой, а с фауной мы сами справимся.

— Вы уже здесь? — удивился Мостовой. — А сухари?

— Точно! — крикнул Славка. — Сухари тоже нужны. Толчеными сухариками рыбу присыпать и жарить. Есть сухари-то? Или до Совета Министров не дозвонился?

— Будут, Слава, будут, — заверил Валентин. — А рыбу сегодня в муке будем жарить.

— Можно и в муке, — тут же подал совет Мостовой. — Возьми горсть муки, добавь соли, перемешай, обваляй рыбу…

Валентин вздохнул.

Славка, отвернувшись, смеялся…

Дважды два

1

Эхо выстрела гулко прокатилось над тихой долиной Сайды и дважды отразилось — сначала от плотной, таинственно-молчаливой стены кедров, потом — от остроскалистых гранитных утесов реки, покрытых бледными пучками травы.

Геннадий поднял голову и привстал, вытянув шею. Елена Дмитриевна снизу вверх тревожно и вопросительно глядела на него из примятой травы, придерживая пальцами большие очки в черной пластмассовой оправе.

Только что они, огородив клочек земли колышками со шпагатом, сидя на траве, осторожно выстригали ножницами всю растительность внутри образовавшегося квадрата — делали укос.

— Что это? — забеспокоилась Елена Дмитриевна.

— Чш-ш-ш! — предостерегающе приставил палец к губам Геннадий, — Зовут, кажется.

Елена Дмитриевна тоже встала и, пытаясь увидеть что-нибудь в той стороне, откуда грянул выстрел, поднялась на цыпочки, потеряв равновесие, качнулась, однако успела опереться на плечо Геннадия.

Приглушенный размашистыми кедрами, густым кустарником и жесткой травой, донесся крик:

— Ого-го-го!..

— Что у них там стряслось?! — раздраженно буркнул Геннадий.

Он вытащил из земли заостренные колышки, связанные ровно через метр один от другого, рывком поднял полупустой рюкзак, забросил за плечи.

— Идем…

Две палатки, выцветшие от солнца и дождя, стояли недалеко от реки. Геннадий видел, как из маленькой, двухместной, колобком выкатилась Вера, что-то бросила в траву, снова скрылась. На чурбаке, рядом с большой мужской палаткой, восседал Олег Григорьевич Буров, начальник отряда.

Проводник Гмызин вел к лесу лошадей. Трава здесь гуще, свежее. Лошади, как заведенные, беспрерывно мотали головами, хлестали по бокам хвостами — отбивались от прилипчивых паутов. Мишки у палаток не видно, значит, еще не вернулся с рыбалки.

Тихо, мирно, спокойно. Геннадий пожал плечами:

— Ложная тревога. Пальба по воронам.

— Но почему же Олег Григорьевич и Вера в лагере? — удивилась Елена Дмитриевна.

— В самом деле, почему? — спросил сам себя Геннадий.

Взяли левее и вышли как раз на проводника. Геннадий издалека крикнул:

— Трофим Петрович! Что там за ЧП? По какому поводу салют?

У Трофима Петровича сонное, обросшее рыжей щетиной, круглое лицо. Радуется проводник или сердится — никогда не угадаешь, выражение лица то же — вялое, равнодушное.

А хто их знает, — ответил, приблизившись, Трофим Петрович. — Пришли сердитые. Девка мешок начала трясти, а он — пишет… Назад, лешай! Меня посылали за вами, а я, что ли, знаю, под каким кустом вас шукать? Ну тогда выстрелил, загоготал… Назад, шельма! Может, сниматься будем? А?

— Так об этом у начальника надо спрашивать, — тихо сказала Елена Дмитриевна, однако Гмызин услышал ее.

— Он молчит. Серчает. Начальник-то. А наше дело лошажье. Прикажет — пойдем. Но, милые!..

Подперев ладонью щеку, Вера сидела на туго свернутом спальнике и, казалось, не заметила их появления в лагере. Рыжие волосы беспорядочно падали на плечи, а спереди свисала на лоб огневая прядь, которую Вера обычно прятала под синий берет. Эта рыжая прядь, как барометр. Геннадий давно приметил, что если она не убрана, значит, Вера не в духе. Рядом со спальником валялся набитый, круглый, как шар, рыжий рюкзак. Только у Веры он такой, под цвет волос.

— Раздумали, что ли, на гору идти? — спросила Елена Дмитриевна. — Или собрались сниматься?

— Я-уже собралась! — Вера даже не взглянула на нее.

— Уходим, значит? — будто не замечая ее тона, пыталась уточнить Елена Дмитриевна.

— Я ухожу. Вы — как хотите!

— Ай-я-яй! — покачал головой Геннадий. — С тобой серьезно говорят, а ты…

Вера резко повернулась к нему. Взгляд — гневный.

— Серьезно можете говорить со своим любимым начальником, а не с легкомысленной девчонкой! — и перебросила ноги через спальник, показав Геннадию спину.

Буров все так же неподвижно сидел на чурбаке, изучал карту.

— Присаживайся, — хмуро кивнул он Геннадию — А вы, Елена Дмитриевна, отдыхайте пока.

— Ясно, — сказал Геннадий, располагаясь на травке. — Мужской разговор. Тет-а-тет. Аудиенция у короля.

— Хватит, — поморщился Буров, — Кончай свой КВН. — Потом, не меняя позы, спросил: — Пятьдесят километров сможешь за два дня по тайге пройти?

Геннадий присвистнул:

— Да… Серьезный вопрос ты мне задал, Олег Григорьевич. Чтобы выяснить его, ты и стрельбу учинил?

— Слушай, — Буров наконец оторвался от карты. — Ты можешь не дурачиться?

Геннадий через плечо пальцем указал в сторону Веры:

— Вон та девочка не пройдет. Даже по тропе. А если Гмызин снова потащит нас по болотам да по гарям…

— Он тащит нас туда, куда я велю, — оборвал Олег Григорьевич. — А по реке? По реке сможешь пройти? Вдоль реки?

— Ну, знаешь! — Геннадий театрально развел руками. — Загадки отгадывать у меня что-то охоты нет.

— Можно и без загадок, — сдался Олег Григорьевич. Он сполз с чурбака. — Смотри: мы находимся вот здесь! Карандаш уперся в точку на карте, где синяя извилистая лента делала крутой поворот, — А где-то здесь, — теперь карандаш воткнулся не в лист, а в землю, ниже листа, — Ивановка, до нее от нижнего среза листа три — четыре километра. Значит, около пятидесяти.

— Ты же говорил, что мы пойдем вверх по Сайде, — перебил Геннадий.

— Не отказываюсь от своих слов. Мы — вверх. А ты — вниз. Вот держи, — он протянул Геннадию запечатанный конверт. — Вручишь Корешкову, сдашь ему эту девицу, — показал глазами на Веру. — С собой приведешь Катю. Мы будем ждать вас в устье Бобровки. Собирайся и выходи сейчас же!