Социалистическая традиция в литературе США - Борис Александрович Гиленсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но поистине пионерскую роль в литературе сыграл в это время Драйзер. Его знаменитая «Сестра Керри» (1900) стала вызовом не только воинствующему пуританизму и ханжеству. Это был удар по официальному оптимизму, культивирующему веру в успех, за который, однако, приходилось расплачиваться моральными уступками. Позднее, в «Финансисте» и «Титане», он бесстрашно вступил в джунгли каупервудовской Америки, создав классическую фигуру дельца, символизирующую мир большого бизнеса.
И вместе с тем тогда, в первые десятилетия XX в., в творчестве Драйзера уже намечалась тема другой Америки: об этом свидетельствовали и сцена забастовки трамвайщиков в «Сестре Керри», и ранний рассказ «Рурк и его избиратели», и пьеса «Девушка в гробу», в центре которой образ народного вожака Фергюсона, и наконец те сцены «Титана», в которых народные массы Чикаго выступают против Каупервуда.
Показательно и другое. В начале 1910-х годов Драйзер по совету своих друзей-социалистов стал готовить к печати сборник «Идиллии бедных», а социалистическая газета «Нью-Йорк колл» перепечатала его очерк «Люди во мраке», посвященный нью-йоркским обитателям ночлежек, изгоям общества. Сближение Драйзера с рабочей Америкой произойдет позднее, в 30-е годы. Но тогда, в начале века, социалистическое движение привлекло к себе Эптона Синклера, Джека Лондона, Карла Сэндберга, Эрнеста Пула. Позднее в рядах социалистической партии состоял молодой Синклер Льюис. Социалистами называли себя Юджин О’Нийл, Шервуд Андерсон, Флойд Делл.
В отличие от Беллами и Хоуэллса, писателей кабинетного склада, литераторы драйзеровской школы черпали свой материал из самой гущи американской жизни. Нередко они обращались к оружию публицистики и социологии, многие работали в газетах, писали репортажи. В начале века выступили «разгребатели грязи» во главе с Линкольном Стеффенсом, либеральные публицисты, журналисты, социологи.
Джек Лондон пришел в литературу, пройдя суровую, трудовую школу. Прочитанные им работы Маркса и некоторых радикальных социологов помогли ему сформулировать те выводы, к которым был уже подведен всем своим опытом рабочего человека. Об этом он написал в очерке «Как я стал социалистом». Вообще при всей своей жадности к чтению, Джек Лондон не наблюдал жизнь со стороны, а познавал изнутри. В героях его произведений, волевых, сильных, отразилась личность их создателя.
Уже знаменитые «Люди бездны» (1903), этот насыщенный цифровыми выкладками и фактами репортаж об ужасающем положении обитателей лондонского Ист-Сайда, предварили ту «социологическую разведку» больших тем, которая станет привычной для Э. Синклера и Т. Драйзера, Ш. Андерсона и Д. Стейнбека. Развенчание неукротимого ницшеанца Вулфа Ларсона в «Морском волке» (1904) делало закономерным переход Лондона к революционной публицистике (сборники «Революция» и «Борьба классов»), хотя писатель так до конца и не изжил ложные концепции социального дарвинизма и биологизма.
«Железная пята» (1907) — произведение сложной жанровой структуры — стала решительным выражением социалистических убеждений Лондона. Утопическая линия, идущая от Беллами и Донелли, соединилась в нем с социально-критической; в итоге получился роман-предупреждение о будущем Америки и одновременно взволнованное повествование о современности. Его главный герой Эрнест Эвергард — довольно типичная для лондонской характерологии фигура, сильный человек, несший в себе и новые черты. Борец, несгибаемый народный вожак, он нарисован широкими, романтическими мазками. При известном схематизме, даже плакатности ему нельзя отказать в монументальности; Эвергард стал важным звеном на пути создания образа революционера в литературе США.
Правда, утопизм романа предопределил известную условность, приблизительность нарисованных в нем картин. Панорама народного восстания выписана не во всем удачно; перед нами — взрыв доведенных до отчаяния «людей бездны». Пройдет десятилетие, и соотечественник Лондона Джон Рид, побывавший в Петрограде осенью 1917 г., запечатлеет в «Десяти днях, которые потрясли мир» революцию народа во всей ее конкретности.
Как и Джек Лондон, поэт Карл Сэндберг пришел в литературу, пройдя суровые жизненные университеты, был шахтером, разнорабочим, солдатом? Вступив в социалистическую партию, он стал ее функционером, занимался повседневной организационной партийной работой, выступал на страницах социалистической прессы. В его публицистических выступлениях настойчиво звучит мысль, что для социалиста классовая борьба «не книжное понятие», а подлинная реальность человеческих страстей, пота и слез.
В двух своих сборниках «Стихи о Чикаго» (1914) и «Молотильщики» (1918) Сэндберг не только предоставил слово новому герою поэзии — человеку труда, дорожному рабочему, горняку, лесорубу, продавцу рыбы. Продолжатель Уитмена Сэндберг выразил новую тему в органичной для нее форме свободного стиха, грубоватого, порой нарочито шероховатого.
«Большой индустриальный поэт Америки», как назвал его Маяковский, он был певцом растущего современного города, его заводов и скотобоен и, конечно, тех, кто там трудится («Землекопы», «Идлинойскии фермер» и др.). Его герой обретал черты бунтаря, борца («Динамитчик», «Памяти достойного»). В годы войны поэт был среди тех, кто клеймил милитаризм («Убийцы», «Флажки»), в знаменитом «Троесловии» Сэндберг приветствовал Октябрь, принесший надежду измученным народам.
На гребне рабочего движения в начале века появляются десятки романов, запечатлевших классовую борьбу пролетариата (Л. Скотта, Э. Бренхольца, Д. Кука, С. Гласпелл и др.). Лучшим из них был «Гавань» (1915) Эрнеста Пула, удостоенный Пулитцеровской премии; в романе была изображена стачка нью-йоркских рабочих.
В советской критике получила достаточно обстоятельное освещение литература, связанная с социалистическим движением в начале века, в частности творчество Джека Лондона, Карла Сэндберга, социалистический роман и массовая поэзия{93}. Менее известна и изучена фигура замечательного критика Рэндольфа Борна (1886–1918){94}.
«…В 1913 или 1914 году появился критик, чрезвычайно меня заинтересовавший. В его проницательных статьях был слышен живой голос. Он широко смотрел на вещи, его способность проникать в сущность явлений, казалось, была обострена и прояснена жизненным опытом. Это была яркая, оптимистическая, чуткая к прекрасному критика, местами даже поэтическая по своему стилю»{95}. Так писал Драйзер о Рэндольфе Борне.
Верно, что стиль — это человек. Борн был необыкновенной, яркой личностью. Судьба немилостиво обошлась с ним. Драйзер вспоминает о встрече с Борном, «устрашающего вида карликом», у него «искривленное туловище, тонкие ножки, широкая грудь, длинные руки, глубоко ушедшая в костлявые плечи голова». Но когда он начал говорить, Драйзер словно забыл о его внешности: «…Засверкал чуткий и обезоруживающий разум, изведавший страдания, окрыленный ими. Я пережил поистине незабываемый час…»{96} Его ум
