Шампавер. Безнравственные рассказы - Петрюс Борель

Видит бог, бедному Джеку и своих грехов хватало, нечего было взваливать на него чужие!

Он скорее решился бы устроить Медеин котел[186] для жителей целого острова, заявляет тот же доктор Мозли все в том же своем «Трактате о сахаре», «Treatise of Sugar», нежели смутить счастье хотя бы одной-единственной женщины.

Сознаюсь чистосердечно, я не очень-то понимаю, что такое Медеин котел; будучи полнейшим ослом в мифологии и пуританином, я никогда даже ногой и то не касался словаря язычника Шомпре.[187] Как бы там ни было, случай-то ему уж, конечно, бы представился, и, однако, несмотря на всю ненависть Джека к белым, никто никогда не слыхивал, чтобы он причинил малейшее зло ребенку или насилие женщине.

V

Hound’s fee[188]

Но Джек был обречен на смерть. Привлеченные вознаграждением, обещанным губернатором Даллингом в воззвании от 12 октября 1780 года и в постановлении, принятом затем колониальной ассамблеей, house of assembly, двое цветных – знакомый вам уже Куошер и Сэм, сын капитана Денви, который убил мастера Томасона, штурмана лондонского судна, на рейде Олд-Харбор, оба из Скотшалла, городишка беглых негров, maroon town,[189] – с отрядом своих сограждан пустились на его поиски.

Прежде чем отправиться в эту экспедицию, Куошер крестился и переменил свое имя на Джеймса Ридера.

Начался поход, и вся партия прочесывала лес в течение трех недель, окружив, впрочем безрезультатно, самые глухие уголки наименее доступной части острова, где Джек укрывался вдали от всякого человеческого жилья.

Джек был из тех сильных натур, рожденных чтобы властвовать, которым не хватает воздуха в тесной клетке, куда их забросила судьба, в обществе, которое хочет все принизить, всех заставить жить мелкими интересами. Такие натуры всегда порывают с людьми, которых они гнушаются, если не порывают с самой жизнью Трехпалый Джек был ликантропом![190]

Ридер и Сэм, изнуренные бесплодной охотой, решили пробраться в убежище Джека, взять его там силой или погибнуть.

Они прихватили с собой одного смелого юнца, хорошего и меткого стрелка, и отделились с ним от отряда. Едва лишь трое смельчаков, знакомством с которыми гордится наш доктор Мозли, пустились в путь, как тотчас их опытный глаз различил по примятой траве и зарослям кустарника, что недавно здесь кто-то прошел Они тихонько пошли по следу, стараясь ничем не выдать себя, и вскоре приметили дымок.

Они приготовились к борьбе и кинулись на Джека прежде, нежели он мог их увидеть Он жарил на маленьком огне бананы-пизанги прямо на земле у входа в пещеру.

Здесь-то и произошло действо, в котором необычные актеры сыграли необычные роли.

Джек бросал на них свирепые, страшные взгляды, он сказал, что убьет их. Вместо того чтобы стрелять в него, Ридер сказал, что оби Джека теперь уже никак не может ему повредить, ибо он крещеный и зовут его уже не Куошер. Джек знал Ридера, и от этих слов точно окаменел; он оставил свои два ружья на земле и захватил только нож.

Много лет назад им уже случалось отчаянно драться друг с другом, в схватке этой Джек лишился двух пальцев, отсюда и произошло прозвище Three fingered – Трехпалый. В тот раз он поборол Ридера и убил бы его и тех, кто ему помогал, если бы они не успели спастись бегством.

Правду говоря, Трехпалый Джек, если бы захотел, без труда мог убить Ридера и Сэма, ибо сначала они действительно испугались его вида и грозного голоса.

Да, он запросто мог это сделать, тем более что у тех не было иного выхода, и им непременно пришлось бы схватиться врукопашную с сильнейшим и свирепейшим из людей. Но Джек растерялся, ибо он самому себе предрек, что белый оби возобладает над ним, а по собственному опыту знал, что чары не потеряют в руках Ридера своей силы.

Не говоря ни слова, Джек с ножом в руке бросился в пропасть позади пещеры. Стреляли и Сэм и Ридер; пуля Сэма попала ему в плечо. Ридер, зажав в кулаке нож, не глядя, точно бульдог, кинулся за Джеком; почти отвесный обрыв был около тридцати метров глубиной; ни тот, ни другой, падая, не выпустили из рук ножа.

Место это и стало ареной, на которой начался кровавый поединок двух самых мужественных сердец, какие когда-либо бились в груди человека.

Молодой парень, которому велели держаться позади и не мешать их единоборству, появился над краем пропасти и во время схватки пустил Джеку пулю в живот.

Сэм был хитер, он хладнокровно пошел в обход, чтобы спуститься к самому полю боя; когда он подоспел, Джек и Ридер, вцепившись друг в друга, скатились вместе на дно другой пропасти у края горы; на этот раз при падении оба выронили свои ножи. Сэм, соскользнув туда за ними следом, также потерял тесак среди деревьев и кустарников. Когда он добрался до них, хотя и безоружный, он не остался в стороне; Ридеру повезло; рана Джека была глубокой и серьезной, начиналась жестокая агония.

Сэм явился как раз вовремя, чтобы спасти Ридера: Джек сдавил ему горло своей могучей хваткой; у Ридера была почти отсечена рука, а у Джека кровь хлестала из плеча и из живота; оба были покрыты запекшейся кровью, все в ссадинах и порезах. В таком положении Сэм стал судьей боя и решил исход дела. Он добил Джека обломком скалы. Когда лев был повержен, два тигра размозжили ему голову камнем.

Вскоре после этого и молодой парень отыскал тропку и спустился к ним; у него был тесак, которым они отсекли Джеку голову и руку с тремя пальцами и снесли их в Морантбей; там они сложили свои трофеи в кадку с сахарной водкой и, окруженные огромной толпой негров, которые теперь уже не боялись оби Джека, отнесли их в Снаниш-Таун-Сантьяго де ла Вега, в Кингстаун, чтобы истребовать вознаграждение, обещанное в королевском воззвании колониальной ассамблеей.

VI

Blood's reward[191]

Когда Ридер и Сэм проходили мимо, мне как раз случилось гостить в Спаниш-Тауне у двух очень стареньких старушек испанок, почти столетних сестер, родившихся в семье колонистов много лет спустя после 1655 года, когда адмирал Пени с помощью большого числа английских и французских флибустьеров[192] отвоевал остров у испанцев.[193] Это был единственный и сохранившийся в двух ипостасях памятник испанскому владычеству на этих землях; надгробья, принявшие человеческий образ, чтобы напомнить об иберийском прошлом, так же как друидические дольмены,[194] стоят еще и сейчас, чтобы напоминать нам о наших предках-галлах, ныне превратившихся в особый растительный пласт, покрывающий, точно некое удобрение, почву всей Франции. Эти вдовствующие праведницы, несмотря на то что правительство выплачивало им пенсию, ненавидели его черной ненавистью; пройдя нетронутыми сквозь несколько поколений, старушки эти не пожелали усвоить язык победителей и по-прежнему говорили на своем дивном кастильском наречии.

Умиленный поклонник всяческих развалин, я приехал их повидать. Мое посещение наполнило их радостью, омолодило чуть ли не на целый век, разбудило в их душе тысячу нежных и скорбных воспоминаний: они уговорили меня пожить у них несколько дней. Приняв меня как родного, они рассказывали мне о старине, которой, кроме них, никто уже не помнил, извлекая на свет божий, и, разумеется, уже в последний раз, уцелевшие сокровища своей памяти, перелистывая запыленные страницы книги великой радости, которую время тупо гложет как крыса и которой вскоре суждено навсегда закрыться и кануть вместе с ними самими в могилу.

Мы сидели у окна и мирно беседовали, когда вдруг послышался какой-то отдаленный гул и выстрелы из мушкетов. Мы поднялись и, высунувшись из окна, увидали наших героев, Ридера и Сэма, торжественно шествовавших, неся на острие пики голову и руку несчастного Джека. За ними следовала целая толпа; в большинстве своем это были кудхосы, из maroon towna, разбойничьего городишка, одетые в грубые холщовые штаны и куртки, которые государство им выдавало раз в год, а раз в пять лет – ружья в уплату за услуги, оказанные колонии. Эти молодчики были на острове чем-то вроде полиции или конной стражи; они задерживали и водворяли назад беглых негров, бродяг, прятавшихся в горах, и военнопленных, бежавших из Пор-Рояля. Это было пестрое сборище людей всякого рода, сущие клефты,[195] с которыми англичанам приходилось считаться и выполнять их требования, ибо приручить их они не смогли. Кличка кудхос произошла от имени одного из их отчаянных главарей. Лишившись возможности воевать, они стали дрессировать зверей, которых потом продавали на местном рынке. По большей части эти горцы отличались стройностью, высоким ростом, силой и ловкостью. Неподалеку от дома моих старушек молодая негритянка, раненная должно быть в ногу, сидела на камне, задумчиво опустив голову. Внезапно встрепенувшись от выстрелов, которыми туземцы обычно выражают свою радость, она обратила лицо в сторону, откуда был слышен шум, и осталась недвижимой, точно львица, почуявшая добычу. Когда Ридер проходил мимо, она несколько раз окликнула его: