Сладострастие бытия - Дрюон Морис

Целых два года она оставляла портье послания, за которыми никто не являлся, и посылала телеграммы умершим. Поэтому у всей прислуги сложилось мнение, что она больше никого на этом свете не знала, что у нее не было больше ни родных, ни друзей и что таинственное проклятие очертило вокруг нее запретный круг.

Подобная уверенность, став мифом, вызывала нечто вроде уважения.

И вот сегодня какая-то иностранка заявилась в отель и спросила, где живет графиня Санциани.

Едва узнав об этом, Кармела с учащенно забившимся от любопытства сердцем устремилась к комнате графини. Было как раз время подготовки постелей, поэтому ей даже не надо было искать предлога для того, чтобы войти в номер.

Посетительница сидела напротив Санциани. Этой женщине на вид было около пятидесяти лет. У нее был высокий морщинистый лоб, желтые от никотина пальцы, узкая юбка и запыленные туфли.

– Объясни же мне, зачем ты сюда приехала,– спросила Санциани гостью.

– Да ведь я только что обо всем тебе рассказала,– ответила та.– Я приехала с труппой Паламоса.

– Вот как! А почему именно с ним?

– Так ведь я изготовила все их костюмы. А этот великий чудак Паламос, который, кстати, ведет себя по отношению ко мне очень мило... так вот, его некоторые обвиняют в снобизме, в том, что он злой человек... это неправда. Просто его надо знать. К тому же эта труппа разоряет его. Но то, что он ставит, просто великолепно, иначе не скажешь. Но ты завтра все увидишь сама. Ты ведь пойдешь на представление, не так ли? Дорогая моя, ты просто обязана прийти посмотреть на это! Скрявин в «Синей птице» – такого не видели со времен... со времен Нижинского. Говорю тебе, это сокровище труппы Паламоса... Да, кстати, что я тебе говорила до этого?

Гостья говорила по-итальянски с сильным акцентом, но довольно бойко и слегка хриплым голосом. Курила она одну сигарету за другой, не переставая. Кармела, украдкой за ней наблюдавшая, без всякой снисходительности подмечала все мелочи: и слишком глубокие следы от прививки оспы на округлой руке, и машинальное, похожее на нервный тик движение головой, которым она отбрасывала волосы на одну сторону. Девушка старалась размышлять: «Я очень рада за графиню. Этот визит развлечет ее!» Но в то же самое время она ревновала Санциани к этой незнакомке.

– Так значит, ты по-прежнему хочешь иметь свою мастерскую по пошиву исключительно театральных костюмов? – снова спросила Санциани.– Ты так и не отказалась от этой идеи?

– Эта мастерская существует, дорогая, вот уже четырнадцать лет. Ты ведь сама помогла мне с ней вначале. Неужели забыла? А я вот этого никогда не забуду. У меня были с ней и трудности, и успехи. К счастью, заказы Паламоса мне очень помогли.

– Если это тебе поможет, я могла бы поговорить о тебе с Полем Пуаре.

– Но, Лукреция, Пуаре ведь умер!

– Как умер?

– Ты что, не знала? Он умер в конце войны в страшной нищете... Впрочем, это ожидает нас всех,– сказала гостья, еще сильнее наморщив свой высокий лоб.

– Странно, а мне показалось, что я его видела несколько дней назад,– произнесла Санциани.

Кармела нагнулась, чтобы поставить стоптанные домашние туфли рядом с прикроватным ковриком.

– Жанна, я все хочу тебя спросить...– сказала Санциани.

Девушка резко выпрямилась. Но оказалось, что графиня, произнося имя Жанна, обращалась к сидевшей напротив нее иностранке.

Кармела не расслышала ни конца вопроса, ни ответа на него. Она почувствовала щемление в груди, и ее охватило чувство, что она что-то потеряла, что ее предали, ограбили; такое чувство обычно испытывает любовник, случайно узнающий из разговора о том, что его обманывали. Когда к ней вернулась способность понимать то, о чем говорят, она услышала, как гостья сказала:

– Знаешь, когда умер этот бедный Тейфик, я подумала о тебе. Довиль, Канны, Лондон, я снова там побывала. Я хотела написать тебе, но не знала, где ты находилась.

Сомнений быть не могло: воспоминания, о которых говорила эта иностранка, неоспоримо доказывали, что она была Жанной, настоящей Жанной. «Значит, она на самом деле существует. Это она»,– подумала Кармела.

Санциани подняла на свою подругу недоумевающий взгляд.

– Кто такой Тейфик? – спросила она.– Я с ним не знакома.

– Как это не знакома? Тейфик Хальфази, твой паша! – воскликнула гостья, беря Санциани за руку.– Что с тобой, дорогая?

– Возможно, я пока не повстречала Тейфика,– произнесла Лукреция.

Глаза ее были затуманены, черты лица заострились. Понизив голос, она доверительным тоном сказала:

– Я владею одной важной тайной, Жанна. Я открыла нечто важное для себя. Люди умирают из-за нас, по нашей вине. Мы даем им умереть, потому что желаем от них избавиться. Что такое люди? Увиденное нами лицо, услышанное слово. Люди живут в нас. Никто не умирает, если мы этого не захотим. Если я буду продолжать думать о тебе, что ты такая, какой я тебя встретила, ты не умрешь никогда. А вот мне все разрешили умереть.

Кармеле больше нечего было делать в номере, и она потихоньку пошла к двери.

Очутившись в коридоре, она подошла к зеркалу. В ее жизни зеркала начинали играть все бо́льшую и бо́льшую роль, и всякий раз, когда у нее возникал вопрос, она за ответом обращалась, естественно, к зеркалу. «Да, у меня почти тот же цвет кожи,– подумала она.– И такие же черные волосы». Она пару раз попробовала повторить резкое движение головой, для того чтобы перекинуть волосы на одну сторону. «Неужели я стану такой же? У нее карие глаза, белки совершенно желтого цвета. А у меня – голубые. И потом, у меня ладони намного меньше, чем у нее... Нет, я не Жанна, я – Кармела... я красивее ее, я моложе... и я – ничто. Для графини я была всего лишь игрушкой. А теперь она говорит, что все дают ей умереть».

Любопытство, взяв верх над остальными чувствами, подтолкнуло, несмотря на охватившее ее грустное настроение, к двери номера пятьдесят семь. «Подслушивать нехорошо, я не должна так поступать, это дурно».

Но ухо к двери все же приложила. И услышала голос Санциани:

– Жанна, не могла бы ты одолжить мне немного денег? У меня больше ничего нет.

– Ты что же, все продала? – ответил другой голос.– Все свои драгоценности?

– Все до единого. Все меха, всю одежду...

– И даже то великолепное сари, которое у тебя было?

Сердце Кармелы учащенно забилось.

– Ты помнишь тот невероятный вечер с...

Имени Кармела не разобрала.

– Я была тогда чуть жива от страха. Не будь тебя рядом, я бы никогда не посмела. Значит, ты продала и сари? – продолжала гостья.

– Нет же, я подарила его тебе.

– Что ты, дорогая! Ты хотела подарить его мне, но я отказалась принять этот подарок, поскольку считала, что рубинового колье было вполне достаточно.

– Ну тогда, значит, я подарила его кому-то другому,– спокойно произнесла Санциани.

– Ты поступила глупо. Сегодня оно стоило бы очень дорого. Не меньше ста тысяч лир.

Взволнованная, Кармела отошла от двери.

«Вот как. Если бы я не подслушивала, я никогда бы этого не узнала. И что мне теперь делать?»

Была ли она вправе оставить себе сари после того, как узнала его цену, а у старухи не было денег на пропитание? Продать его? И отдать деньги графине? Но где? И потом, торговец обязательно поинтересуется, откуда у нее эта ткань. Если она скажет правду, он ей не поверит и примет за воровку... Что же делать? «Подожду, пока эта дама выйдет из комнаты, и все ей расскажу».

Но в этот момент послышался звонок вызова в номер американки. А когда Кармела освободилась, гостья графини уже ушла.

Входя к Санциани, Кармела была полна решимости сказать графине, что возвращает ей ее подарок. Но Санциани открыла сумочку, вынула оттуда бумажку в пятьсот лир и протянула ее девушке.

– Я всех вас отблагодарю в моем завещании,– сказала она.

Смущенная Кармела взяла бумажку и ничего не сказала. Вечером она узнала, что счет, предъявленный графине администрацией, был оплачен. А вскоре в номер графини принесли туберозы, наполнившие комнату своим тяжелым ароматом. И Кармела оставила сари у себя, спрятав его в потайном уголке своей комнатки.