Невозвратный билет - Маша Трауб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я ушла в свою комнату. Села делать уроки. Плакать не могла. Думать тоже. Просто сидела, уставившись в учебник.
Дядя Миша исчез и больше никогда не появлялся, хотя я ждала. Звонка, записки, письма, открытки с поздравлением на день рождения. Ждала больше года, это я точно помню, все еще не веря, что так просто можно было от меня отказаться.
И да, мама оказалась права. Я получила очень важный жизненный урок и уже не верила следующим отчимам. Даже когда они пытались завоевать мою симпатию, я знала, что все закончится как в прошлый раз – отчим исчезнет, а я останусь с матерью.
Мама после случая с дядей Мишей тоже от меня отдалилась. Не то чтобы мы были особенно близки. Но иногда она бывала и нежной, и взволнованной. Но после того вечера – никогда. Будто так и не смогла простить предательство, когда я выбрала не ее, а чужого мужчину. Когда, по сути, отказалась от нее. Я много раз плакала, просила прощения, но мама так и осталась с этой обидой. Она не простила. И часто припоминала, что я могу с легкостью отказаться от собственной матери. Так я стала не нужна никому. Не думаю, что это нанесло какую-то непоправимую травму. Наоборот, я вела себя смелее и наглее. Раз уж никому не нужна, могу делать так, как нужно мне. И просто однажды не открыла дверь тете Наташе. Мама потом ругалась, требовала, чтобы я извинилась, но мне было все равно. Тетя Наташа, к счастью, отказалась со мной сидеть, и все получилось так, как я и хотела – я осталась одна. Маме не было дела ни до моего хора, ни до продленки. Удивительно, но я почти не болела в то время. Видимо, очень хотела жить. Понимала, что мама не станет меня лечить.
Степану, как оказалось, я тоже была не особо нужна. У меня теплилась надежда, что муж станет по-настоящему близким человеком, родным. Что я смогу с ним делиться и горем, и радостью. Смогу однажды рассказать о маме, о своем детстве – выговориться наконец. Но Степан как не вторгался в мою жизнь с самого начала, так и осталось спустя много лет брака. Он бы скорее заметил отсутствие нужной книги, чем мое. Устраивало ли это меня? Не знаю. И да, и нет. Так сложилось. Менять что-то мне не хотелось. Точнее, я боялась. Не расставания с мужем, а того, что предшествовало бы этому – разговоры, слезы, объяснения. Любые скандалы, даже рабочие, выбивали меня из колеи. И я как могла избегала их, пусть в ущерб себе.
Реалии быстро менялись. Уже никого не удивлял бездетный брак. Или женщины, которые рожали «для себя» в достаточно зрелом возрасте. Или не для себя, а потому что так случилось. Ну и что, что в сорок два. Вон, Моника Беллуччи в сорок шесть родила! А когда молоденькая учительница английского Олеся Михайловна, двадцати трех лет от роду, объявила, что скоро уйдет в декретный отпуск, все несколько обалдели. Так рано рожать? Когда только начинается карьера, когда замуж вышла буквально год назад и живет у свекрови, что не предвещает счастливой семейной жизни…
Мне же коллеги советовали найти другого мужчину или воспользоваться банком доноров. Не сочувствовали, не жалели. Предлагали разумные решения. Если раньше в бездетности обвиняли женщину, то в последнее время виновными все чаще назначали мужчин. Наверное, это был и мой случай. По настоянию Насти я прошла полное обследование, которое показало, что я способна родить хоть пятерых. Врач предложил обследовать супруга. Я сказала Степану, что было бы желательно ему сдать необходимые анализы.
– Зачем? – спросил он.
– Чтобы назначить лечение и понимать, что делать дальше.
– Я хорошо себя чувствую.
Кажется, он так и не понял, о каком обследовании идет речь. Жизнь показала, что я была права – Степана все устраивало. Отцом он стать не стремился. Мы это не обсуждали, но я видела – мой супруг самодостаточен и совершенно не страдает от отсутствия детей.
Как-то он заметил, что даже счастлив, что у нас такой брак. Бездетный. Настя попросила посидеть вечером с детьми. Степан ушел в кабинет, едва они появились на пороге, и вышел лишь после того, как все ушли.
– Хорошо, что у нас нет детей, – сказал он. – Это невозможно выдержать. Почему они не умеют говорить тихо? Обязательно было с ними бегать по коридору?
– Мы играли. Дети. С ними нужно играть.
– Чем так отвратительно пахнет?
– Памперсом Кирюши. Ребенок покакал. Сейчас вынесу мусор.
– Почему полотенце в ванной валяется на полу?
– Потому что дети мыли руки и случайно уронили. Я повешу новое.
– Из-за этого… – Степан разумно решил не конкретизировать. – Из-за Настиных детей я не смог сегодня работать. Потерянный вечер.
Я не стала говорить, что мне жаль. Мне не было жаль. Я прекрасно провела время – насмеялась, набегалась и наелась блинчиков, которые мы дружно пекли. И ели сгущенку из банки, причем столовой ложкой. А когда я держала Кирюшу на руках, меняла ему памперс, кормила, то была счастлива тем самым абсолютным счастьем, которое может дать только материнство. Когда ничего больше и не нужно – лишь бы держать этого ребенка на руках, лишь бы он был сыт и весел.
– Теть Ань, мы совсем не нравимся дяде Степану? – спросила Маруся, которая понимала больше, чем должна была в своем возрасте. А то, что не понимала, чувствовала интуитивно. Она меня восхищала своей способностью доверять интуиции, чувствам, ощущениям. И не сомневаться в них. Ее было невозможно обмануть – Маруся чувствовала ложь сразу же.
– Мне кажется, ему вообще дети не
