Русская трагедия - Петр Алешкин

- Все! Все! Все!

- Светик, Светик! - испуганно повторял Анохин.- Что с тобой? Успокойся!

Наконец он сумел придавить ее к пыльной земле так, что она не могла биться, начал целовать ее грязное, мокрое, соленое лицо, перекошенный от рыданий рот, приговаривая:

- Успокойся... Я с тобой... Я с тобой...

- Ты бросишь меня!.. Ты бросишь... когда узнаешь...- рыдала она по-прежнему, но уже не билась.

Анохин прижимался щекой к ее мокрой щеке и шептал на ухо:

- Я тебя никогда не брошу! То, что было с тобой, все чепуха, все чепуха! Забудь, забудь! Я никогда не брошу тебя!

- Я убила человека... Меня ищут...- выговорила она сквозь рыдания.- Они знают... что это я убила...

Дима, ошеломленный ее словами, замер на миг. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Быстро пришел в себя и снова зашептал, стараясь успокоить ее:

- Если ты убила, значит, он заслужил это... Ты правильно сделала, ты молодец! Ты у меня молодец и одновременно дурочка! Как ты могла подумать, что я могу бросить тебя? - шептал он, а сердце сжимала тоска. Еще одна беда свалилась на него.- Ну, все-все, встаем, а то бросили машину на дороге... Ой, и ключи там, и все деньги! Пошли, а то останемся без всего! Поднимайся, глупеныш мой! Ладно, лежи, я тебя на руках понесу.- Он поднял ее на руки и понес к машине, зорко вглядываясь, на месте ли она, не крутится ли кто рядом с ней.

Светлана прижалась щекой к его груди, обхватила шею руками и изредка всхлипывала, вздрагивала.

- Какие же мы с тобой грязнули! - говорил нежным голосом Дмитрий.- Давай умываться - и вперед!..- Он поставил ее на ноги.- Вспомни, ты мне всего час назад говорила, чтоб я выбросил минувшее из головы, ты со мной... Теперь я тебе это говорю: ты со мной! Ты со мной!

- Я не вернусь в Россию,- проговорила каким-то обреченным голосом Светлана.

- А я туда и не собирался возвращаться,- спокойно сказал Дима и взял бутылку с водой со стола.- Подставляй руки!

- Как? - глядела на него недоуменно Света. Она застыла от удивления.

- Я брал билет в один конец. Буду просить политического убежища. Не дадут, куплю гринкарту... Подставляй руки, долго мы будем стоять такими грязнулями?

- А я? Что со мной?

- Разве ты передумала быть моей женой? - нарочно шутливо спросил

Дима.

- Меня же ищут...

- Тебя ищут в Москве, в Томске, а ты где? Твой муж ни в Москву, ни в Томск пока не собирается... Давай умываться, я тебе потом расскажу, как мы будем жить...

- А что такое гринкарта?

- Слава Богу! - горько засмеялся Анохин и приобнял девушку одной рукой.- К моей грязнуле разум возвращается... Это вид на жительство.

Анохин пока сам не знал, как выпутаться из нового дела, но чувствовал, что выпутаться из него можно. Тысячи людей жили в Америке на нелегальном положении. Не попадайся в полицию и живи сколько хочешь.

Они умылись, стряхнули пыль с одежды и покатили дальше. С таким настроением в Большом каньоне нечего делать. Нужно отдохнуть, поговорить, выспаться.

8

Ночевали они в Спрингдейле. В баре Анохин взял бутылку "Мартини", сандвичи. Усадил в комнате в кресло чуточку повеселевшую девушку, заставил выпить до дна бокал вина. Он молчал, ждал, когда она сама заговорит. Времени было совсем мало. Солнце еще не село. Косо било в окно, в плотные темно-зеленые шторы.

- Как мы будем жить? На что? Где? - тихо спросила Светлана.

- У меня с собой чуть больше пятидесяти тысяч долларов. Если я получу политическое убежище, то жить мы будем неплохо, совсем неплохо. Мне предоставят бесплатное жилье, будут давать деньги на еду. А если не получу, придется добиваться гринкарты. Мне говорили, что со всеми адвокатскими расходами уйдет тысяч пять долларов. Оставшихся денег года на два, если больше не зарабатывать, на двоих, надеюсь, хватит...

- А я что буду делать?

- Погоди, дойду до этого. Сначала выслушай... Я сейчас развожусь. Квартира у нас стоит, думаю, тысяч сорок - пятьдесят, дача тысяч на шестьдесят потянет. И квартиру, и дачу я, конечно, детям оставлю. Может быть, "Мерседес" продам тысяч за шесть, за семь. Потом, у меня в издательстве третья часть акций. Я уже поручил адвокату, чтобы он организовал оценку издательства, чтоб я мог взять себе эту третью часть деньгами. Сумма, думаю, будет неплохая... Кроме того, здесь я сидеть сложа руки не собираюсь. Я понимаю, что гринкарта реальнее. Как только я ее получу, то сразу же открою здесь литературное агентство. У меня тут есть знакомый, который владеет таким агентством, продает права американских авторов нашим издательствам. Он мне хвастался, что в прошлом году у него оборот был больше миллиона долларов. Значит, заработал он не менее ста тысяч. И это при том, что он не знает наши новые издательства. А я знаком со всеми директорами издательств России. Он продает права только американских авторов, а я хочу попробовать продавать по всему миру еще и права наших авторов. Художественные произведения пока не особенно-то интересуют издателей других стран, и все же даже мои романы опубликованы здесь, в Китае, в Германии, во Франции. Сейчас начали хорошо продаваться права на наши документальные книги. Их я и начну активно предлагать во все страны. Эта область рынка у нас пока никем не занята. Но для этого мне прежде нужно в совершенстве овладеть английским языком. Этим мы с тобой займемся, когда будем ждать гринкарту, готовься, будем пахать по двадцать часов в сутки, говорить между собой только по-английски. А работать мы с тобой начнем сейчас в Чикаго. Соберем каталоги всех американских издательств, будем изучать аннотации и интересные книги предлагать нашим издательствам. Ты будешь первая сотрудница моего литературного агентства. Но сначала тебя нужно будет легализовать.

- А как это сделать?

- Я разведусь, и мы поженимся. Придется расписываться где-нибудь в Мексике или в другой стране, где законы попроще... Слушай дальше. Я не собираюсь делать ставку только на литагентство. У меня уже есть несколько романов, и часть из них переведена на другие языки. Значит, мне легче будет пробиваться здесь. Доверия больше. Замыслов новых книг у меня всегда много.

Буду писать, печатать их в России, как это делают некоторые авторы, которые живут в разных странах. Буду активно предлагать их переводчикам. Сейчас проще. Можно, не выходя из комнаты, рассылать по компьютерной почте тексты по всему миру. Я уверен, не пропадем, пробьемся!

- А что у тебя случилось? Почему ты все бросил?

- Я не собирался ничего и никого бросать, это меня бросили, кинули, говоря языком нашей власти, хорошо кинули!

Он начал рассказывать о "Молодом рабочем", о "Глаголе", о "Москве", о "Беседе", об Андрее Куприянове, об аварии в Тамбове, о Гале, о встрече со спецназовцем перед поездкой в Америку.

- Я не понимаю, почему именно со мной происходили эти истории, в чем мой порок? Я только защищался, когда на меня нападали, никого не трогал первым. Ненавижу драки, всегда стремился жить в согласии со всеми, любил людей, и слабых и сильных, и великих и малых, гордился каждой победой, одержанной друзьями. Мне хотелось, чтоб в моем сердце и в сердцах окружающих меня людей всегда была радость. Я старался жить честно, рвался, путался, ошибался, лишался всего, опять начинал, опять лишался и снова начинал. Я всю свою жизнь, всегда, прежде чем что-то сделать, осознанно или неосознанно спрашивал себя: прав ли я перед своей совестью и людьми? Не задену ли я кого, не обижу ли ненароком, добиваясь своего места под солнцем? И уверен, никого не обижал, никого не обидел...- закончил Анохин свой рассказ этими горькими словами и умолк.

- Я совсем недавно прочитала где-то,- заговорила Светлана,- в какой-то газете современный философ размышлял, видно, о таких людях, как ты, что как только пошли у человека подобные вопросы - все, бери его, голубчика, голыми руками. Он обречен. Ни ему, ни потомству его не укрепиться на земле. И никому его не жаль... Может быть, этот философ прав. Может быть, ты нигде не смог укрепиться только потому, что задавал себе эти вопросы. И сможешь ли ты укрепиться здесь, если будешь по-прежнему задавать себе их. Здешний мир жесток. Когда сюда пришли первые европейцы, они не спрашивали себя, правы ли они перед Богом и людьми, обидят или не обидят местное население, они просто вырезали подчистую всех индейцев, чтобы не мешали добиваться места под солнцем. И спокойно укрепились.

- Грустные размышления... Я перед тобой исповедался, ты мою жизнь знаешь. Я жду твою исповедь.

- Она будет и короче, и проще, и яснее. И винить за этот ужасный поворот я могу только себя. Никого больше... Жила я, как все, ничего необычного. В Москве тоже все как у всех. Училась хорошо. Мечтала стать хорошей журналисткой. Никаких дел не сторонилась. Активной была. Мальчиков не избегала, но и не увлекалась ими. Бегала в наш студенческий ночной клуб с девчонками. Все нормально, и было бы нормально, если бы не чрезмерное любопытство и наивность. На философском у нас учился Левчик, такой энергичный толстяк, очень похожий на любителя пива из рекламы, помнишь: "Где был? Пиво пил!" Правда, тот с рекламы подобродушнее на вид, а наш - пожестче. И у нашего какие-то крутые родители, то ли нефтью торгуют, то ли еще чем. Ездил он на громадном, как сарай, джипе. Дача у него суперроскошная. Будто бы не родителей, а его личная. Бабник страшный. Ко всем девчонкам клеился. И мне проходу не давал. Легенды у нас ходили о его даче, о его богатстве, щедрости. Я недавно полюбопытствовать решила, опыта набраться, посмотреть, как у нас богатые живут. Много чего в головку свою глупую вбила в ответ на его слова. Я согласилась съездить к нему на чаек,- усмехнулась горько Светлана.- Но не хотела, чтоб подружки видели меня с ним. Если ничего не получится, чтоб никто не знал, что я у него была. Договорились, что он выйдет из клуба первый, отъедет метров сто, а потом я выйду и сяду к нему. Было еще рано, только что стемнело. Часов одиннадцать, не больше. Я думала, в час, в два ночи вернемся в клуб. Веселье будет в самом разгаре. Никто не заметит... Левчик показал мне свою дачу. Она действительно великолепная. Сказка!.. Потом... посидели, выпили немного... ну... после всего... я пошла в ванную, воду включила и вспомнила, что сумочку забыла свою с парфюмерией. Я хотела сразу собраться в клуб, подкраситься. Выскочила из ванной в коридор, побежала в комнату за сумочкой. У него там везде ковры, шагов не слышно. Вода шумит, он думал, что я в ванной. Слышу, он по телефону разговаривает, поняла - обо мне: у меня, говорит он, телка классная, приезжайте быстренько, развлечемся. Конечно, он не так говорил, а прямо, матом. Сколько вас будет, спрашивает, все пятеро?.. Я не знаю, что они ему говорили. А Левчик засмеялся в ответ, говорит, опять матом, мол, не бойтесь, неделю в подвале подержим, поразвлечемся, надоест, голову свернем, как Юльке Лазаревой, да зароем. Участок большой... Месяц назад Юлька Лазарева с филологического исчезла, пошла в ночной клуб и пропала. Найти не могут... Я как услышала это, затряслась от страха. Потихонечку, на цыпочках в ванную, заперлась, воду не выключила, а сама быстрее одеваться. Ванная у него - целая комната, вся в белом мраморе, в зеркалах с медными рамами. Маленькое окошко высоко, под потолком. Я тумбочку пододвинула, открыла окно. Слышу, он в дверь стучится, нежным голоском просит открыть.- Анохин почувствовал, что Светлана, рассказывая, начала дрожать.- Я заторопилась: окно узкое, высокое. Подтянулась, сунула в него голову, а сама ногами по стене ерзаю, опереться хочу. Стены скользкие... Тогда я ногой на полку наступила, она сбоку висела, на ней разная ерунда стояла и подсвечник медный. Полка не выдержала, сорвалась. Загремело все по полу... Он услышал, рванул дверь. А я уж наполовину в окно вылезла. Он схватил меня за ноги, выдернул из окна. Я полетела на пол, под руку мне подсвечник попал. Я каким-то чудом вывернулась у него из рук, вскочила и, не помня себя, врезала подсвечником ему по голове. Он как-то обмяк и упал набок. Головой - прямо об угол ванной. Я кинулась мимо него в комнату, схватила сумочку и на улицу бегом. На шоссе поймала левака. Дача у него рядом с Москвой. Я догадалась, что надо ехать в наш клуб, чтоб никто не понял, где я была. Приехала, выпила в баре, успокоилась немного. Домой вместе с Ксюшей пришли. Ночь не спала, дрожала. Утром ждала милицию, думала, придут сразу и возьмут. Днем к нам в комнату девчонки заглянули. Томка замуж собиралась, квартиру себе подыскивала. Пришла с газетой объявлений "Из рук в руки". Мы все вместе стали адреса подходящих для нее квартир подыскивать, потом стали смешные объявления читать, смеяться. Ксюша прочитала твое. Мы хохотали, советовали друг другу прокатиться с "крутым" дядечкой по Америке на дармовщинку. У меня все время стояло в голове, что нужно непременно куда-нибудь скрыться, пока не всплыло дело с Левчиком. Я взяла у Ксюши эту страницу газеты и зазубрила твой телефон, а к вечеру позвонила из библиотеки. Я боялась тебя ужасно, думала, если подкатит какой-нибудь такой, как Левчик, я не признаюсь, что я Лиза, пройду мимо. Но ты подъехал какой-то домашний, печальный, и я решила: ладно, поговорю с ним, посмотрю! А когда ты меня привез в ЦДЛ, кстати, я была раньше в нем дважды, и с тобой там стали все почтительно здороваться, я сразу поняла, какой ты компьютерщик, поняла, что ты одинокий страшно. Но ехать в Америку я еще не решила, все надеялась, что Левчик объявится в ночном клубе. После встречи с тобой я сразу помчалась туда. Его там не было. Никто о нем ничего не слышал. И в ночь перед отъездом я в ночной клуб торопилась. Если бы услышала, что он жив-здоров или в больнице лежит, я бы тебе вернула деньги за билет и не полетела бы с тобой, хотя ты мне очень понравился в тот вечер, когда мы были в пестром зале ЦДЛ. Я было подумывать начала, не полететь ли мне с тобой, даже если с Левчиком все в порядке... Ну вот, теперь ты все знаешь... Отсюда я звонила девчонкам. Они говорили, что Левчик пропал, что их допрашивают, что милиция взяла мои духи и крем. Я сразу догадалась, что взяли их, чтобы снять отпечатки моих пальцев. Ведь я пила с Левчиком. На бокале осталась куча моих отпечатков. Понятно, что они давно вычислили, кто убил Левчика,- вздохнула Светлана.