Путь варга: Пастыри чудовищ. Книга 1 - Елена Владимировна Кисель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как в диковинный храм.
— Лес слышит, — голос Хааты тоже слит. С шепотами листвы. — Лес боится. Птицы говорят — чужие пришли. Чужие злы. И глупы. Птицы плачут над ними в небе. Чужаки ведут псов, и те голодны и злы тоже.
— Сколько с ними псов?
Бледная кожа даарду словно вбирает краски леса — и напитывается коричневатостью ствола, и зеленью иглицы, и по ней начинают змеиться трещины…
Раскосые глаза прикрыты густыми ресницами, оливкового цвета губы сжаты.
— Лес слышит двух. Но, может, больше. Люди Камня громкие, вонючие. За ними не услышишь живого.
Смертники. С двумя псами, да ещё к ночи… наверняка ведь половина ещё и пьяна, да кто-то — наверняка и не охотник вовсе.
И никто наполовину не соображает, с чем они могут столкнуться в этой чаще.
— Сколько там их самих?
— Три… четыре… шесть… больше. Смердят, кричат.
Хаата презрительно фыркает носом, будто учуяв вонь. Юркой лаской скользит, почти обвиваясь вокруг ствола.
— Разбегаются — одни туда, другие сюда. Мы хотим забрать у них, сестра? Забрать, за кем они пришли?
— Забрать, за кем они пришли, — тихо повторяет Гриз и не замечает, что голос у неё становится легким и шелестящим, как у даарду, когда те пытаются говорить на общекайетском. — Слушай, Хаата. Слушай.
Хаата изгнана из своего племени. Из числа тех, кто живёт под землёй и называет себя даарду — Людьми Корня, и кого остальные называют терраантами, коренниками, Дикими Людьми.
Хаата изгнана и научилась говорить на языке «Людей Камня», и спать в их домах, а не в подземных жилищах, и даже читать.
Но слушать лес она не разучилась.
— Лес слышит, — высвистывает голос даарду из кустов, — идти туда — там ходит большой грифон. Далеко, не спит и обижен. Лес слышит гарпий — они смеются над добычей. Там, где заходит солнце. Дальше, чем грифон. Лес слышит маленькую огненную лисицу. Заблудилась, прячется. Вон там.
— Слушай, Хаата. Слушай дальше.
Надо успеть. Охотники могут знать, куда двигаться, да с ними ещё и собаки. А у неё — только слухи, что его видели в этих местах. И Хаата.
Жаль, Мел на вызове, с ней было бы проще.
— Ай! — вскрикивает даарду и отнимает руки от ствола ели, будто обжёгшись. — Лес сильно боится. Лес слышит Тварь. Тварь спала, теперь проснулась. Птицы говорят: не ходи туда! Тварь близко!
— Это хорошо, — шёпотом отвечает Гриз Арделл. И идёт как раз туда, куда указывает длинный, землистого цвета палец Хааты.
Даарду в недоумении теребит правое ухо с рассечённой мочкой — терраанты обязательно наносят младенцам после рождения какой-нибудь да ущерб, таков Ритуал…
— Тебе нужна Тварь? Зачем, сестра?
— Потому что я не хочу, чтобы сегодня здесь кто-нибудь умер.
Под ногами растут тени и пахнут прохладой. Тянут щупальца-руки.
Нужно успеть.
— Тут, — шепчет Хаата, когда они сворачивают с тропы, пробираются через густые заросли и выходит на мелкую поляну. — Тварь… тут.
В крадущихся сумерках видна замусоренная лесная речка. Обрывистые берега забиты стволами и ветками. От речки отходит широкая канава, над которой громоздится огромная куча валежника. Ветви перевились, переплелись внутри.
Из глубины канавы, сквозь ветви просачивается тихий, настороженный шип.
Хаата обхватывает ствол дерева, будто надеясь, что оно её заслонит.
— Так, — говорит Гриз спокойно. — Мы по адресу. Привет, Шуршун.
Шип становится громче, переходит в пронзительный свист.
Из-под груды валежника выскальзывает чёрное, тонкое щупальце. Гладкое, в мелких чешуйках. Щупальце растёт и тянется, и кончик нетерпеливо обшаривает воздух, стараясь что-то уловить…
Замирает, убирается.
И вся куча валежника приходит в движение: щупальце за щупальцем прошивают воздух, и из канавы, сбрасывая ветви, поднимается массивное, сплошь покрытое чешуйчатыми хлыстами тулово.
Будто сотни змей слились в одно и теперь извиваются все разом.
Или клуб тьмы выпускает из себя всё новые извивающиеся отростки.
Хаата приглушённо охает за спиной.
— Ну да, — говорит Гриз. — Это скортокс. Один из оставшихся — они теперь совсем редкими стали…
Голос понижается и становится тягучим, грудным и спокойным. Как её шаги: она медленно, протягивая руку, течёт навстречу скортоксу — тот уже выполз из канавы целиком и нерешительно застыл на месте. Шип и бульканье — угрожающие и недоумевающие.
— Это Тварь, — шепчет испуганная Хаата откуда-то из-за ствола. Гриз спиной чует, как в разуме даарду проносятся все истории и песни о скортоксах. Не ходите в лес, детишки, не бродите по заросшим берегам глубоких лесных озёр и речек, а то оттуда протянутся страшные парализующие щупальца, Тварь обмотает вас, утащит под воду и выпьет кровь.
— Не называй его так. Обидишь.
Даарду шепчет себе под нос на своём наречии о том, что все Люди Камня сумасшедшие, а Пастухи Чудовищ — ещё безумнее их.
Гриз делает шаг — и одновременно воздух прошивают чёрные, поблёскивающие хлысты. Тянутся разом к ней — семь или восемь — то ли пугая, то ли желая обвить и утащить.
— Шуршик, ты поосторожнее, — говорит Гриз мягко. — Если ты меня потрогаешь, я же могу и отключиться.
Чёрные хлысты недоверчиво исследуют её волосы, пробегают по одежде — тык-тык, слегка. Трогают висящий на боку кнут — такой же чёрный и блестящий, как они сами.
— Ага, он со мной, — кивает Гриз. — Ты вспомнил, меня, Шуршун? Ну, надо же, какой здоровенный вымахал. Спокойно, малыш, спокойно… ты теперь не один. Мы вместе, помнишь?
Скортокс шипит оглушительно и удивлённо — и извивы щупалец раздвигаются, размыкаются. Открывая узкую пасть, похожую на присоску, и единственный круглый бледный глаз — в глубине, на чёрном тулове.
И тогда Гриз Арделл делает ещё один шаг и шепчет привычно: «Мы вместе!»
И Дар поднимается изнутри — из крови, из жил, из плоти — и прорастает в глазах зеленью, и в глаза приходят мелкие хвоинки елей, и яркая листва кустарников, и прихотливые изгибы травы. И Гриз тоже прорастает вместе с Даром — вглубь, внутрь разума скортокса, туда, где тоскливо, больно, одиноко и страшно.
И еды здесь нет, и вода скверная, и жутко, потому что бегают и кричат остро пахнущие двуногие, а их приходится пугать, чтобы не тревожили. А вернуться назад, где дом и хорошая вода — нельзя. Там полно этих двуногих, там они ещё сильнее кричат. И делают больно. И хочется уплыть, уйти отсюда, и найти глубокий и тихий водоём, только очень больно, и уплыть
