В поисках дракона - Дэвид Эттенборо

Лошади прошли рысью по голой равнине до подножия Бромо. Мы спешились и начали взбираться по крутым, скользким склонам к кратеру. Остановившись на краю, мы заглянули в адский котел. Огромные клубы дыма вырывались из зияющей в ста метрах ниже дыры с такой силой, что земля дрожала под ногами. Они с ревом и свистом устремлялись вертикально вверх; дойдя до края, серый столб извивался и менял направление в зависимости от ветра, разбрасывая горячую серую пыль, оставлявшую лиловато-синие шрамы на внутренней стороне кратера.

Мы отважились спуститься на пятнадцать метров по склону, покрытому мельчайшей пылью; она то и дело ссыпалась из-под ног, когда мы пытались найти точку опоры. Грохот вулкана оглушал, мощь клокотавших подземных сил заставляла сердце сжиматься от страха. Оглянувшись, я увидел старика, жестами призывавшего нас вернуться. Многие ямы превратились в невидимые «карманы», наполненные тяжелыми ядовитыми газами. Если по неосторожности попасть туда, можно остаться там навсегда.

Местные жители на протяжении многих веков приносят дары вулкану Бромо; считается, что, если его не умилостивить, он взорвется и испепелит окрестные деревни. Поговаривают, что в давние времена ему приносили в жертву людей. Сейчас в адский котел бросают монеты, кур и рулоны тканей.

Подобная церемония состоялась спустя несколько недель после нашего посещения. Кратер облепили толпы людей, бросавших дары. Кое-кто из менее суеверных смельчаков лез внутрь вулкана и доставал подношения из его утробы. Один смельчак пополз за каким-то ценным даром, потерял опору и покатился вниз по крутому склону. Собравшиеся наблюдали за ним сверху. Ни один из толпы не шелохнулся, никто не попытался спасти его. Тело несчастного осталось лежать, словно сломанная кукла, в глубине кратера…

Суеверия, предписывающие ублажать дух, грозящий смертью всему населению, очень живучи; не исключено, что вера в необходимость человеческих жертвоприношений не угасла полностью в сознании деревенских жителей.

На следующий день мы вернулись в Сурабаю. В гараже у Даана не оказалось места, и мы оставили свой джип на гаревой дорожке прямо под окном. Можно было не опасаться, что его угонят, поскольку основные части мотора были предусмотрительно вытащены.

Утром мы сели в машину, намереваясь отправиться в город. Мотор завелся мгновенно. Чарльз включил передачу, но задние колеса стояли как вкопанные. К нашему ужасу, оказалось, что ночью воры отвинтили полуоси и вытащили их из втулок; немудрено, что колеса не хотели вертеться. Мы были в отчаянии, но Даан не особенно удивился.

— Бог ты мой, — сказал он, — раньше воровали «дворники», но сейчас владельцы ставят их только во время дождя, так что этот вид краж потерял популярность. Теперь, видно, в моде умыкание полуосей, или на воровской рынок поступил заказ на этот товар. Завтра утром я пошлю туда садовника. Думаю, он их найдет. У нас считается хорошим тоном дать владельцу возможность выкупить свою вещь.

На следующее утро полуоси действительно появились. Это обошлось нам в несколько сотен рупий.

Наконец пришел день отъезда на Калимантан. После истории с полуосями мы стали с беспокойством думать о судьбе аппаратуры: как-никак у нас было двадцать ящиков и в некоторых лежали очень дорогие камеры. Перенос багажа из машины в таможенный ангар, оттуда на пристань, а потом в каюту судна представлялся слишком трудоемкой и опасной операцией. Даан утверждал, что оставить любой предмет без присмотра — это все равно что его потерять. В итоге было решено: он остается при вещах на таможне выяснять отношения с чиновниками, я направляюсь прямо на судно, ищу каюту и стерегу багаж, когда он туда прибудет, а Чарльз неотлучно находится возле носильщика. План выглядел вполне надежным и не оставлял прорех для злоумышленников.

Поначалу все шло гладко. Мы протиснулись сквозь толчею к таможенному ангару и взгромоздили вещи на стойку. Даан начал переговоры, а я, размахивая билетом и паспортом, пробился ка пристань. Там я нашел наше судно — большой грузовой пароход, стоявший у дальнего причала, в суматохе не заметив, что на пирсе висит объявление о задержке отплытия: судно отправлялось тремя часами позже.

Трапы не были спущены, не видно было ни пассажиров, ни командного состава. На борт можно было попасть только по узкой доске, переброшенной на нижнюю палубу. По ней сновали носильщики и матросы. Я стоял в раздумье, не зная, что делать, и уже почти решил вернуться, чтобы задержать операцию, как вдруг увидел громыхавшую по пирсу тележку с нашим багажом. Не окажись я на месте, весь тщательно обдуманный план мог бы рухнуть. Я пристроился к веренице носильщиков и пошел следом за ними по доске.

Внутри корабля было темно и невыносимо жарко, полуголые носильщики плотно обступили меня, так что я с трудом шевелил руками. В этот момент я вспомнил, что в нагрудном кармане у меня лежат все деньги, авторучка, паспорт и билет. Я схватился за карман, но вместо него нащупал чью-то руку, сжимавшую мой бумажник. Владелец руки свирепо взглянул на меня, взоры его коллег тоже не пылали дружелюбием. Я счел, что в такой ситуации мягкий упрек будет уместней гневной тирады. Но единственное слово, пришедшее мне на память, было «тидак» (нет).

В ответ незадачливый карманник засмеялся, а я, стараясь по мере сил сохранить достоинство, двинулся по железной лестнице на верхнюю палубу. Сердце у меня было готово выпрыгнуть из груди.

Чарльз стоял на пирсе, охраняя багаж на тележке.

— Не вздумай идти через нижнюю палубу! — закричал я ему.

— Ничего не слышу! — проорал в ответ Чарльз. Его голос потонул в скрежете кранов и воплях толпы.

— Ко мне только что залезли в карман! — надрывался я.

— Куда мне везти багаж?

Я оставил попытки поведать о случившемся и отчаянно замахал руками, показывая, что багаж надо поднимать сюда, на палубу. Наконец он понял. Найдя веревку, я сбросил ее вниз и стал подтягивать на палубу ящики и коробки. Когда последний ящик перемахнул через леер, Чарльз исчез. Две минуты спустя он появился на верхней палубе, сердито отдуваясь.

— Ты не поверишь, — выпалил он, — но ко мне только что залезли в карман!

Прошел еще час, прежде чем мы собрали все наше добро в каюте. Приключение на пристани послужило хорошим уроком. Отныне мы шли сквозь толпу, одной рукой цепко держа бумажник, а второй готовясь отразить нападение. Привычка настолько укоренилась, что когда самолет в конце концов перенес нас с восточного базара в лондонскую толчею, то зазевавшийся прохожий, ненароком толкнувший меня на Пикадилли, едва не получил в ответ удар в челюсть.