Убийство в подарок - Марина Серова

Сев в машину, я взяла свой мобильник и набрала домашний номер Лещинских. Трубка отозвалась многократными длинными гудками. Я подумала, что Елена, возможно, еще спит, хотя близился полдень. Через некоторое время я позвонила опять. Результат был тот же. Насчитав целых двадцать восемь гудков, я отступила. Значит, ее все же нет дома. Обидно.

В этот момент трубка запищала. Я поднесла ее к уху и услышала перепуганный голос Иринки:

— Таня! Танечка! Никак не могу дозвониться! Мне так страшно!

— Что случилось? — прервала я ее рыдания.

— Он снова звонил! Представляешь?

— Представляю! Что он сказал?

— Он угрожал! Сказал, что убьет меня! Сказал: передай своей подружке-блондинке, что, если она не оставит это дело, в следующий раз получит по полной программе! Это он про тебя, Тань, я уверена!

Ну, конечно, про меня! Кто бы сомневался?

— Таня, а почему он сказал «в следующий раз»? Он что, тебе тоже угрожал?

— Ничего страшного, Ириш, — попыталась я успокоить перепуганную насмерть подругу, — все будет нормально. Но лучше тебе не оставаться одной. Давай я отвезу тебя к своим приятелям?

— Ой, нет! — запротестовала Ира. — Я не поеду к незнакомым людям!

— А у тебя самой есть где пересидеть?

— Я могу поехать к маме, — сказала Ира.

— Кто-нибудь из твоих знакомых знает, где она живет?

— Нет, никто. Абсолютно никто! — твердо ответила Иринка. — Я даже никому не говорила, в каком районе, да никто особенно и не интересовался.

— Решено! Сейчас я заеду за тобой и отвезу к маме. Собирайся!

— А что брать? — деловито спросила Ирка.

— Да ничего особенного. Много вещей не набирай. Наверняка у мамы есть все необходимое. Жди. Через пятнадцать минут я подъеду.

Приехала я даже раньше. Меня порадовало, что Ирина была уже готова. В бежевом брючном костюме, с набитым пластиковым пакетом в руках, она стояла в прихожей и ждала меня.

— Готова? Молодец! — похвалила я.

Через минуту мы уже сидели в моей машине. Ира назвала адрес. Далековато жила ее мама, ну тем лучше! Интересно, как же она, бедняжка, каждый день в течение пяти лет добиралась до института?

Словно прочитав мои мысли, Ира вздохнула:

— Как вспомню, с какими мучениями я ездила в институт! С двумя пересадками, а иногда и пешком приходилось идти! А теперь хорошо, своя машина.

Я убедилась, что за нами никто не следит, но на всякий случай прибавила скорость.

Мы подъехали к серому четырехэтажному зданию, я проводила Иру до дверей, записала номер телефона ее мамы (слава богу, он у нее был) и велела сразу же звонить мне, если почувствует что-нибудь неладное.

Я вернулась в машину и еще раз попробовала набрать номер Лещинских. Никого нет. Да где ее носит? Придется ехать к Анатолию на работу.

К моему великому счастью, Анатолий Михайлович был на месте. Но его секретарша в приемной сообщила, что сейчас он никого не принимает, что нужно было предупредить заранее, а поскольку я этого не сделала, то могу прийти только в понедельник, с восьми до одиннадцати. Я попросила ее доложить, что пришла следователь Татьяна Александровна Иванова — по поручению подполковника милиции Владимира Кирьянова. Это вранье было рассчитано в первую очередь на секретаршу, а не на Лещинского. В том, что он не откажется от разговора со мной, я не сомневалась. Упоминание о подполковнике милиции подействовало, и через несколько секунд я уже входила в кабинет Лещинского. Увидев меня, он встал и любезно поздоровался.

— Хотите кофе или чаю? — предложил он.

— Кофе, пожалуйста, — не стала отказываться я.

Через минуту юная секретарша внесла подносик с двумя чашками кофе.

— Анатолий Михайлович, — размешивая ложечкой сахар, приступила я к разговору. — Ответьте мне, пожалуйста, на очень деликатный вопрос. Я заранее прошу у вас за него прощения. Чем больна ваша жена? — При этих словах лицо Лещинского болезненно исказилось. Я увидела, какие страдания ему доставляют расспросы о состоянии здоровья его жены. Поэтому как можно более мягко добавила: — Поймите, я спрашиваю не из простого любопытства. Мне необходимо это знать в интересах расследования, которое я веду. Поверьте, я не стану использовать эту информацию не по назначению.

— Я понимаю, но все же… Я очень беспокоюсь за жену. И не хочу, чтобы ее тревожили понапрасну. Зачем она вам понадобилась?

— Я пока не могу вам сказать. Но если ваша жена ни при чем, я обещаю, что ничем ей не наврежу.

— Ни при чем? Вы что же, полагаете, что Елена может быть замешана в убийстве? Да вы с ума сошли!

— Анатолий Михайлович, дорогой, поймите: в таком деле я вынуждена подозревать всех и каждого. Я не могу себе позволить кого-то пропустить. Даже если этот человек мне глубоко симпатичен.

Последняя фраза смягчила выражение лица Лещинского; он на некоторое время задумался, потом произнес:

— Хорошо, я вам скажу. У Елены были проблемы со здоровьем из области гинекологии. Я не стану уточнять, какое именно заболевание, да это не столь важно, но болезнь была очень серьезной, и требовалось хирургическое вмешательство. Для этого, как вы понимаете, мне нужны были деньги, и я их достал. Елену прооперировали. Ей удалили матку. Это было необходимо. Она ужасно переживала. Она и до операции была в подавленном состоянии и все время плакала, хотя я пытался ее утешить, как мог. А уж после операции на нее было просто страшно смотреть. Она не могла смириться с мыслью, что не сможет иметь детей. Это было страшным ударом для нее, для нас обоих. По прошествии времени ей стало казаться, что она утратила привлекательность как женщина. Я уверял ее, что по-прежнему люблю ее, но она не верила. Дальше стало еще хуже. Она начала закатывать истерики. Ни одного дня не обходилось без этого. Я нашел хорошего врача. Он посоветовал нам сменить обстановку, съездить на курорт. После этой поездки состояние Елены улучшилось, но ненадолго. Потом опять начались истерики. Она плакала, кричала, что никому не нужна, что никто ее не любит, что жизнь прожита зря, и в конце концов впала в состояние депрессии. Пришлось обратиться к психоаналитику. Тот сказал, что в принципе ничего страшного нет, что это не психоз, просто очень сильно расшатались нервы. Назначил лечение. Елена прошла полный курс. Теперь ей гораздо лучше, ничего подобного больше не повторяется. Но все равно я очень за нее беспокоюсь. Теперь вы понимаете, почему я стараюсь оберегать ее от малейших треволнений. Жена мне очень дорога, ведь мы с ней одни на свете, больше у нас никого нет. Заботиться о ней — смысл моей жизни. Ее спокойствие — вот что для меня главное. О себе я уж не говорю! — Лещинский махнул рукой и замолчал.

Я была признательна ему за откровенность.

— Анатолий Михайлович, — тихо спросила я, помолчав, — а почему бы вам с Еленой не усыновить ребенка?

— Я хотел, но сперва здоровье Елены не позволяло. Представьте сами, в таком состоянии ей еще и ребенка доверить! Она бы не справилась. А потом, когда все стабилизировалось, я ей предложил, но она отказалась. Сказала, что уж если родного ребенка нет, то чужой ей не нужен. Такой уж у нее характер. Не очень легкий, конечно, но что поделаешь.

Я сочувственно покачала головой.

— Вы только не подумайте, — замахал руками Лещинский, — будто Леночка мне в тягость! Ничего подобного! Я ее очень люблю, я уже много раз говорил это и еще могу повторить! Да я без нее себе жизни не представляю! И никого другого мне не надо! Если бы с ней не дай бог что-нибудь случилось, я бы просто не вынес.

— Анатолий Михайлович, скажите откровенно, Елена никогда не говорила вам о том, что ненавидит Мясникова до такой степени, что готова его убить?

— Да что вы такое говорите, Татьяна? — На висках у Лещинского набухли вены. — Елена не способна на убийство!

— Я понимаю, что вас шокирует мой вопрос, но, поверьте, очень часто бывает так, что иного человека, казалось бы, невозможно заподозрить в преступлении, но потом выясняется, что это сделал именно он. Я не утверждаю, что ваша жена — преступница, но очень вас прошу быть со мной предельно искренним. Это очень важно.

Анатолий потер лоб, вздохнул, а потом сказал:

— Нет, это невозможно! Елена, конечно, не питала любви к Виктору, да я и сам не любил его, даже ненавидел, как вы знаете. Но она ни разу не намекнула на убийство. Не буду от вас скрывать, я желал ему смерти, но это было давно, в ту пору, когда он отказался мне помочь. Потом я поостыл, с Еленой все закончилось более или менее благополучно, и я забыл обиду. Именно забыл, а не простил. И потом, подумайте, мог ли я так рисковать? А что стало бы с Еленочкой, если бы меня посадили в тюрьму? Разве я могу так жестоко с ней поступить? Бог с ним, с Виктором, он, конечно, был сволочью, но я ему теперь не судья. В конце концов он все-таки получил свое! Но это сделал не я!

Пожалуй, главным аргументом, почему Лещинский не мог убить Мясникова, являлась именно мысль о том, что будет с его женой после разоблачения. Нет, я была права, Анатолий здесь ни при чем. Но с его женой я все же побеседую.