Догмат о Христе и другие эссе - Эрих Зелигманн Фромм

направлена уже не на власти, а на личности самих страдающих. Удовлетворение заключается в прощении и любви, которыми отец одаривает своих покорных сыновей, и одновременно в царственном отеческом положении, которое занимает страдающий Иисус, при этом все еще оставаясь представителем страдающих масс. Иисус в конце концов стал Богом, не свергнув Бога, потому что сам всегда был Богом.

За этим скрывается еще более глубокая регрессия, которая находит выражение в догмате единосущности: отцовская фигура Бога, прощение которого можно добыть лишь через личные страдания, преображается в мать, полную милосердия, которая питает дитя, укрывает в своем чреве и таким образом дарует прощение. С точки зрения психологии происходящая здесь перемена – это смена враждебности к отцу на пассивную, мазохистскую послушность, а потом, наконец, на установку младенца, любимого матерью. Случись такие изменения в индивиде, это бы свидетельствовало о психическом заболевании. Однако они происходят в течение нескольких столетий и затрагивают не всю психическую структуру индивидов, а лишь общий для всех сегмент; это выражение не патологического нарушения, а приспособления к конкретной социальной ситуации. Народу, у которого оставалась хоть какая-то надежда на свержение правителей, подходила и давала удовлетворение раннехристианская фантазия, а средневековым народным массам подходил католический догмат. Причина такой перемены заключается в изменении социоэкономической ситуации или в регрессе экономических сил и их социальных последствий. Идеологи господствовавших классов усилили и ускорили такое развитие событий, предложив массам символическое удовлетворение, направив их агрессию в социально безвредное русло.

Католицизм обозначил скрытое возвращение к религии Великой матери, когда-то побежденной Яхве. Лишь протестантизм повернул обратно к Богу-Отцу[59]. Он встал у истоков социальной эпохи, которая дозволяет массам иметь активную установку в противопоставление пассивно-инфантильной установке Средневековья[60].

Перевод этот статьи с немецкого языка на английский выполнен Джеймсом Лютером Адамсом.

Нынешняя человеческая ситуация

Когда средневековый мир был разрушен, казалось, что западный человек устремился к окончательному воплощению своих заветных желаний и замыслов. Он освободился от власти тоталитарной церкви, груза традиционного мышления, географических ограничений лишь наполовину познанного земного шара. Он создал новую науку, которая в конце концов привела к высвобождению неслыханных до той поры производительных мощностей и к полному преображению материального мира. Он создал политические системы, которые как будто гарантировали свободное и продуктивное развитие индивида; сократил рабочий день настолько, чтобы наслаждаться продолжительным досугом, о каком его предки едва ли могли и мечтать.

И однако же где мы оказались сегодня?

Над человечеством нависла угроза всеразрушительной войны, угроза, которую вовсе никак не умаляют робкие попытки правительств ее избежать. Но даже если у политических представителей человечества достанет здравого рассудка избежать войны, человеческая ситуация далека от исполнения надежд шестнадцатого, семнадцатого и восемнадцатого веков.

Характер человека формируют требования мира, который он создал собственными руками. В восемнадцатом и девятнадцатом веках социальный характер представителей среднего класса демонстрировал сильную склонность к эксплуатации и накопительству: он определялся желанием эксплуатировать других и сберегать свой заработок, чтобы извлечь из него больше выгоды. В двадцатом веке ориентация человеческого характера демонстрирует заметную пассивность и отождествление с ценностями рынка. Современный человек уж точно большую часть своего свободного времени проводит пассивно. Он – вечный потребитель; он «потребляет» напитки, еду, сигареты, лекции, пейзажи, книги, фильмы; все это поглощается и проглатывается. Весь мир – один большой объект для его аппетита: большая бутылка, большое яблоко, большая грудь. Человек стал сосунком, вечно предвкушающим и вечно недовольным.

Там, где современный человек – не потребитель, он – торговец. Наша экономическая система сосредоточена вокруг работы рынка, который определяет ценность всех товаров и регулирует долю каждого в общественном продукте. Экономической деятельностью человека не руководят ни сила, ни традиции, как в предыдущих исторических эпохах, ни мошенничество, ни обман. Он волен производить и продавать; рыночный день – это судный день успеха его трудов. На рынке предлагаются и продаются не только товары; товаром стал и труд – он продается на рынке труда в тех же условиях честной конкуренции. Но рыночная система распространилась дальше, чем лишь экономическая сфера товаров и труда. Человек самое себя превратил в товар и ощущает свою жизнь как капитал, который следует выгодно вложить; если ему это удастся, он «успешен» и его жизнь имеет смысл; если нет, «он – неудачник». Его «ценность» заключается в умении продать себя, а не в человеческих качествах – любви, рассудительности – или художественных талантах. Потому его ощущение собственной ценности зависит от внешних факторов – успеха по суждению других людей. Потому он зависим от этих других и, чтобы чувствовать себя в безопасности, подражает им и никогда не отходит от стада более, чем на пару шагов.

Однако не одним только рынком определяется характер современного человека. Еще одним фактором, тесно связанным с работой рынка, является режим функционирования индустриального производства. Предприятия становятся все крупнее и крупнее; число нанимаемых ими людей, таких как рабочие или клерки, неустанно растет; владение отделяется от управления, и промышленными гигантами начинают заведовать профессиональные бюрократы, которых интересуют прежде всего беспроблемная работа и расширение предприятия, а не личная жажда наживы сама по себе.

Какой же человек в таком случае требуется нашему обществу, чтобы и оно работало беспроблемно? Ему нужны люди, которым легко сотрудничать в больших группах, которые хотят потреблять все больше и больше и обладают стандартизированными вкусами, которые несложно менять и предугадывать. Ему нужны люди, которые чувствуют себя свободными и независимыми, не подчиненными никакой власти, принципу или совести, и все же готовые подчиняться, делать то, чего от них ожидают, существовать без трений как деталь социального механизма; люди, которых можно направлять без применения силы, вести без нужды в предводителях, подталкивать к действию без всякой цели, кроме цели двигаться, функционировать, идти вперед. Современный индустриализм преуспел в производстве такого человека; он – автомат, отстраненный человек. Он отстранен в том смысле, что его действия и его собственные силы отчуждены от него; они стоят над ним и против него и управляют им, а не он управляет ими. Его жизненные силы превращены в вещи и институты; а эти вещи и институты превращены в идолы. Они ощущаются не как результат его собственных усилий, а как нечто отдельное от него, чему он поклоняется и чему сдается. Отстраненный человек простирается перед творениями своих собственных рук. Его идолы представляют собой его собственные жизненные силы в отстраненной форме. Человек ощущает себя не активным носителем собственных сил и богатств, а жалкой «вещью», зависимой от других вещей, отдельных от него, на которые он проецирует свою жизненную сущность.

Социальные чувства человека проецируются на государство. Как гражданин, он согласен даже отдать жизнь за своих соотечественников; как отдельный индивид, он движим эгоистическим беспокойством за себя. Поскольку он сделал государство воплощением собственных социальных чувств, он поклоняется ему и его символам. Он проецирует свое чувство могущества, мудрости и храбрости на своих предводителей и поклоняется им, будто идолам. Как рабочий, клерк или управляющий, современный человек отстранен от своей работы. Рабочий превратился в экономический атом, который пляшет под дудку автоматизированного менеджмента. Он никак не участвует ни в планировании рабочего процесса, ни в его исходе; он редко соприкасается с готовым продуктом. Управляющий, с другой стороны, соприкасается с готовым продуктом, но отстранен от него как чего-то конкретного – полезного. Его цель в том, чтобы выгодно задействовать капитал, вложенный другими; товар