Свет любимых глаз - Лаура Дэниелз

Она не понимала, почему сын остановил выбор на смазливой итальянке. Разве в их кругу мало приличных девушек из немецких семей? Берта с ходу могла бы назвать с десяток имен.

Сама она и ее покойный муж Курт были детьми немецких иммигрантов, которые, не приняв гитлеровский режим, перебрались в Америку. Оба получили в детстве традиционное немецкое воспитание, которое Берта привыкла считать единственно правильным. То же мировоззрение она старалась привить и своему Арни. В общем и целом ей это удалось. Однако сделанный сыном выбор спутницы жизни вызвал у Берты недоумение, которое затем переросло в раздражение, а позже – в открытую неприязнь.

Но Берта была слишком умна, чтобы при сыне показывать истинное отношение к невестке. Когда они собирались за обеденным столом, с бледных уст Берты не сходила улыбка. Иные назвали бы ее постной, однако на это можно было возразить, что, мол, такая у человека внешность. Действительно, худая, с впалыми щеками и несколько вытянутой физиономией Берта Кауфман производила такое впечатление, будто радости жизни ей давно не милы, а что касается отношения к окружающему миру, то он не оправдал ее ожиданий, а потому вообще не заслуживает внимания.

Ну кто, скажите на милость, мог предположить, что Арни – умный, красивый молодой мужчина, преуспевающий бизнесмен – выберет в жены эту девчонку, отпрыска каких-то…

В этом месте ход мыслей Берты застопоривался, потому что в голове у нее возникало словечко «макаронников», однако она не могла себе позволить так думать, потому что это было бы политически некорректно. Все-таки почти всю свою жизнь, за исключением первых пяти лет, Берта провела в Америке и идеи этой свободной, Богом благословенной страны – во всяком случае, таковой являлась официальная точка зрения на вещи, – прочно вошли в ее сознание.

Но, что бы Берта ни думала, ее явные и тайные действия были направлены против Люччи. Скорее тайные, чем явные.

Со временем Люччи поняла, что Берта относится к ней, как к занозе в пятке. Однако она даже вообразить не могла, какую гнусность тайком готовит ей свекровь.

Положение осложнилось еще и тем, что Люччи, сама того не ведая, подыграла Берте. Ох, если бы она знала, какой козырь вручает той! Правда, Берта тогда играла втемную, козырь обнаружился несколько позже.

– Что же ты молчишь? – хмуро произнес Арни. – Я виноват?

Люччи кивнула.

– И ты в том числе. Я тоже виновата, но не так, как ты думаешь.

А еще кто? Ты сказала «в том числе», это подразумевает некую множественность. Имеешь в виду своего любовника? – Губы Арни презрительно скривились.

– Разумеется, хотя он мне не любовник… Он, можно сказать, нанятый работник.

Арни присвистнул.

– Это что-то новенькое! Не знал, что ты еще и платила за то, чтобы с тобой спали. Кстати, замечу, моими деньгами, ведь своих у тебя не было.

На миг Люччи задохнулась от ярости. Да кто он такой, в конце концов, чтобы так ее унижать! Однако в следующую минуту постаралась взять себя в руки, вспомнив об Элси, судьба которой полностью зависела от настроения Арни.

– Платила не я, – сдержанно произнесла она.

Арни ухмыльнулся.

– О, похоже, сейчас выяснится, что речь идет не о классическом любовном треугольнике, а скорее о квадрате! Кто же четвертый, дорогая?

– Берта, – глухо обронила Люччи.

Он вновь остановился, в упор взглянув на нее. Усмешка медленно сползла с его губ.

– Боже, что за чушь ты несешь! Уши вянут. Или так проявляется действие введенного тебе врачом препарата?

– Я сказала то, что хотела, – твердо произнесла она. – Четвертой участницей той истории была Берта.

Прищурившись, Арни процедил сквозь зубы:

– Ты пытаешься убедить меня, что моя мать платила тому субъекту, чтобы он спал с тобой, моей женой? А тебе не кажется, что это полный нонсенс?

Люччи гордо подняла подбородок.

– Поверь, я была бы счастлива, если бы Берта действительно рассматривала подобную вещь как абсолютно невозможную. К сожалению, она придерживалась иного мнения на сей счет. И платила тому человеку не за то, чтобы он спал со мной, а чтобы в нужный момент только сделал вид, что занимается этим.

Сунув руки в карманы брюк, Арни раза три качнулся с пятки на носок и остановился.

– Демонстрируешь чувство собственного достоинства? Не поздновато ли спохватилась? О подобных вещах нужно было думать раньше. Теперь же ты просто пытаешься свалить вину на другого человека.

Она вздохнула.

– Я всего лишь говорю правду, которую ты, по-видимому, не в состоянии усвоить.

– Какую правду?! В тот вечер ты лепетала что-то о племяннике моей матери – якобы я застал тебя с ним, – но тебе следовало бы предварительно изучить историю нашей семьи. – Арни вновь усмехнулся. – У Берты нет племянников! Ни единого. Впрочем, что я горячусь… Ведь я еще тогда сказал тебе то же самое.

Люччи кивнула.

– Помню. Но это свидетельствует лишь о расчетливости Берты. Она понимала, что у меня не возникнет сомнений, и поэтому назвала того парня своим племянником.

Он провел ладонью по лицу.

– Ты с ума меня сведешь! Где здесь логика? Получается, если парень племянник моей матери, то тебе можно кувыркаться с ним в постели?

– Да с чего ты взял, что я ложилась с ним в постель?!

– Я видел, как вы целовались и между вами было полное взаимопонимание. Одного этого достаточно, чтобы прийти к определенным выводам, но, кроме того, существует неопровержимое доказательство – Элси. Если бы не «племянник», она не появилась бы на свет.

– Еще как появилась бы! Повторяю: Элси твоя дочь.

– Это я тебе повторяю: меня месяц не было дома, то есть я не прикасался к тебе. Вернувшись, застал тебя в объятиях другого, на чем мы и расстались, а потом ты позвонила и заявила, что беременна.

– Я не собираюсь с тобой спорить. Только прошу тебя вспомнить, как все было. Действительно, ты месяц отсутствовал, но перед твоим отъездом мы каждую ночь занимались любовью. И предпоследнюю, накануне твоего отбытия, тоже.

– А последнюю нет! – парировал Арни. – Надеюсь, ты помнишь почему?

Люччи прикусила губу. Речь шла о том самом козыре, который она, сама того не сознавая, дала Берте в руки. О если бы ей знать, чем все обернется! Но недаром существует пословица: если б знал, где упадешь, соломку подстелил бы.

В последний день перед отъездом Арни, дуясь на него за то, что он вновь ее покидает, Люччи соврала ему, сказав, что у нее начались месячные. Причем сделала это единственно из мелочного желания наказать его, лишив возможности насладиться еще одной жаркой ночью.

Позже, поняв смысл своей – поначалу казавшейся невинной – лжи, Люччи кусала себе локти, однако изменить ничего не могла. Как известно, слово не воробей.