Лабиринт - Юрий Касянич

*

...я плыву в прохладной серовато-зеленой воде; плыву, медленно выбрасывая вперед то одну, то другую руку; плыву медленно, и со стороны может показаться, что я растягиваю удовольствие от заплыва, наслаждаясь волнистыми упругими объятиями воды, но мой заплыв происходит в полном одиночестве, со стороны смотреть совершенно некому, разве что рыбам, которым это категорически безразлично; оказывается, озеро огромное, и берега, поросшие лесом, синеют очень далеко, и впереди, и сзади, и сбоку, и синева их подернута сигаретной дымкой уходящего жаркого душного дня..........с каждым взмахом руки, с каждым размеренным движением, я понимаю, что приближаюсь к незнакомому берегу, но в то же время мне кажется, что расстояние не меняется, то ли я барахтаюсь на месте, то ли берег отплывает, как надувная лодка, и тогда между лопаток пробегает змеящийся холодок, принося усталость; я проплываю - или не проплываю - еще несколько метров, переворачиваюсь на спину, чтобы отдохнуть, и уже через минуту мне кажется, что я падаю в небо.........через некоторое время мне приходит в голову, что я плыву по самому длинному пути; меняю направление движения, туда, где берег, возможно, выступает вперед, навстречу - в этот момент нога чувствует какое-то мимолетное скользкое прикосновение, я инстинктивно поджимаю ногу, следующий гребок - и еще несколько водорослей, отдаленно напоминающих вымоченные лавровые ветви, петлями повисают на руке..........я плыву в остывающей воде, впрочем, нет, вода не остывает, просто солнце спряталось за лохматым островным лесом, и оранжево подглядывает оттуда, заливая небо расплавленным чугуном, плыть труднее, я все чаще отдыхаю на спине и с завистью провожаю взглядом одиноких ворон, которые неторопливо, словно издеваясь, пролетают надо мной в направлении берега.........опершись руками о песчаное дно, я медленно поднимаюсь и ватными шагами бреду по мелководью к берегу, наступая на острые раковины озерных устриц, а недалеко от воды, которая мелкой дрожью набегает на песок, мерцает странный костер - языков пламени не различить, но свечение расходится во все стороны равномерно и падает на шарообразные кусты орешника, расположенные вокруг, которые, кажется, парят в воздухе, словно привязанные к соснам невидимыми веревками воздушные шары, совершившие посадку возле сигнального костра..........остановившись на прибрежном песке, я глубоко вдыхаю и чувствую, как по спине сбегают капельки воды и щекочут кожу; я вижу, что у костра сидишь ты, низко опустив голову, так, что твои соломенные волосы колеблются под теплыми потоками воздуха, исходящими от огня, словно в замедленной киносъемке..........я подхожу к самому костру, и меня окутывает щекочущее тепло, словно шерстяное одеяло, наброшенное тренерами на лыжника после финиша изнурительной гонки, и тогда усталость окончательно просыпается во мне и стремительно охватывает все тело; я понимаю, что вряд ли смогу двигаться и, почти падая, сажусь на разогретую землю; неожиданно ты поднимаешь голову, пристально смотришь на меня своими великолепными глазами, спрятанными в шалаше волос, и, осторожно шевеля губами, с усмешкой, которой ты всегда скрываешь правду, скорее выдыхаешь, чем спрашиваешь: ну что, доказал?..........я молчу, но не потому что обиделся на твой вопрос, я элементарно не в состоянии разлепить губы, а ты сердито смотришь на меня, уже готовая обвинить в равнодушии; но мне кажется, что тебе безразлично мое состояние, словно ты не знаешь, что я проплыл такое огромное расстояние; все же я справляюсь с собой, одолеваю усталость и - чертова привычка - не уступать!- медленно шепчу: я сделал это не ради тебя; и тут, словно костры, возгораются твои зрачки и ты бросаешь: ты никогда ничего не делал ради меня!- о, я отлично знаю эту твою прохладную интонацию, которая созвучна обманчивому сентябрю: днем - жара, ночью - заморозок,- ты своенравно встаешь, и тьма ворохом цыганских юбок отплясывает вокруг тебя, расцвеченная искрами, и я, объятый привычной обреченностью, вижу, как ты театрально, с вызовом, уходишь туда, где уже с трудом угадываются мачты высоких сосен...

*

Потянулись бесконечные, опустошенные, убийственно одинаковые, как штампованные детали, дни; медсестра более не являлась; не появлялся никто; ежеутренне Берт подходил к дверям и проверял, не открыты ли они; но увы! под окном проползали змеи, оставляя на песке аккуратные волнистые следы, иногда поднимался ветер, который заметал эти следы, бросал горсти мелкого песка, и - иссеченное песчинками и оттого уже помутневшее - стекло отзывалось слабым звуком; дважды в день из потайного динамика исторгался предупреждающий сигнал, в стене разевалось отверстие, из которого, как в сказке, выезжала полочка со стоявшей на ней тарелкой; к несчастью, на этом сходство со сказкой кончалось: в тарелке всякий раз плескалась одна и та же мутноватая светло-коричневая жижа со странно знакомым запахом; разведенная биомасса? они унаследовали секрет ее производства и унифицировали питание, перестав уделять ему серьезное внимание? и тем не менее не стоит рисковать: вдруг они подсыпают в эту бурду что-то мерзкое, что может лишить его рассудка и присоединить к апатичным толпам, которые выползают из душевного коллапса только при сообщениях о новом рекорде; пока под матрацем есть плитки биомассы, можно чувствовать себя в относительной безопасности; и заодно задать им задачку - как мне удается в течение стольких дней обходиться без пищи; к тому же - на третий день после стычки с медсестрой растение, которое Берт угостил своим лекарством, увяло; увяло, черт возьми!!! можно прикинуться идиотом и настаивать, что в связи с гибелью трех веточек у меня есть основания им не верить; ха, только настаивать не перед кем! Берт игнорировал предлагаемую по звонку трапезу; он ждал, размышлял, придумывал ответы на возможные вопросы - убогое развлечение пленника; а внешне - жизнь сводилась к долгому стоянию у окна, к медленной ритмичной ходьбе вдоль стен, к периодическим посещениям узкого чуланчика в углу, где помещались удобства; вода из кранов шла теплая, даже слишком, и удручающе тонкой струйкой; только под утро она становилась немного прохладнее; ночами сквозь стекло доносились какие-то звуки, похожие на крики птиц; вероятно, птицы перестроились на ночной образ жизни; тишина вызвала сильное обострение слуха, и, когда он среди ночи доставал кубик биомассы и снимал фольгу, он опасливо вслушивался в ее тихий хруст, который казался грохотом; но еще ни разу он не услышал за дверьми звука шагов; звукоизоляция была на высоте; он ждал; он был уверен, что о нем не забыли, что они исподтишка наблюдают и тоже ждут - что он попытается предпринять; (хотя что можно предпринять в одиночной камере, кроме попытки самоубийства?); главное - убедить их, что он не стремится к активным действиям, усыпить их бдительность; но ведь нет же никакого мало-мальски приемлемого плана!