Когда наступит прошлый год - Филип Дик

– Что вы думаете насчет состояния Молинари во время вашей первой встречи?

– Он выглядит усталым.

– Умирает, – сказал Тигарден.

Эрик быстро посмотрел на него.

– От чего? В наше время, когда пересадки доступны без…

– Современные хирургические технологии мне известны, можете поверить, – сухо сказал Тигарден. – Вы сами видели, как фаталистично он настроен. Он явно хочет понести наказание за то, что втянул нас в войну. – Тигарден ненадолго замолчал, пока вертолет поднимался в ночное небо, а потом добавил: – Вам когда-нибудь приходило в голову, что Молинари сам подстроил наше поражение в войне? Что он хочет проиграть? Вряд ли даже его самые безумные политические враги задумывались о подобном. Я говорю вам это, поскольку у нас мало времени. В данный момент Молинари находится в Шайенне, у него острый приступ гастрита – или же называйте это как хотите. Он вернулся из Ваш-тридцать пять и теперь лежит пластом.

– Внутреннее кровотечение?

– Еще нет. Разве что оно у него уже было, но он нам не сказал. Это вполне возможно. Молинари от природы малоразговорчив. Собственно, он никому не доверяет.

– Вы абсолютно уверены в том, что это не злокачественная опухоль?

– Мы ничего не обнаружили. Но Молинари не позволяет проводить столько исследований, сколько нам хотелось бы. Он слишком занят. Ему нужно подписать документы, подготовить выступления, представить Генеральной Ассамблее проекты резолюций. Он со всем пытается справиться в одиночку, ни с кем не делится властью, а когда дело до этого все-таки доходит, создает организации с перекрывающимися полномочиями, которые тут же начинают соперничать друг с другом. Таким способом Моль защищает себя. – Тигарден с любопытством взглянул на Эрика. – Что он вам говорил в Ваш-тридцать пять?

– Почти ничего.

Эрик не собирался раскрывать содержание того разговора. Молинари, несомненно, хотел, чтобы суть их беседы оставалась в тайне.

«На самом деле это и есть главная причина, по которой меня везут в Шайенн. Я могу предложить Молю нечто такое, чего нет у других врачей, совершенно особенное. Интересно, как реагировал бы Тигарден, если бы я сказал ему об этом? Он наверняка приказал бы арестовать и расстрелять меня. Это было бы вполне справедливо», – подумал Свитсент.

– Я знаю, почему он включил вас в нашу команду.

– В самом деле? – пробормотал Эрик.

– Молинари просто следует своим инстинктам. Он хочет держать нас под двойным контролем, вливая в команду свежую кровь. Но никто не имеет ничего против. Мы, собственно, ему благодарны – у нас чересчур много работы. Вы, конечно, знаете, что у секретаря огромная семья, даже больше, чем у Вирджила Эккермана, вашего бывшего работодателя.

– Кажется, я читал, что у него три дяди, шесть двоюродных братьев и сестер, тетка, сестра, старший брат, который…

– И все они живут в Шайенне, – сказал Тигарден. – Постоянно. Путаются у него под ногами, выпрашивают мелкие услуги, лучшую еду, жилье, прислугу. Да вы понимаете. – Он замолчал. – Должен добавить, что у него есть еще и любовница.

Этого Эрик не знал. Об этом никто никогда не упоминал, даже пресса, враждебно настроенная к Генсеку.

– Ее зовут Мэри Рейнеке. Он познакомился с ней незадолго до смерти жены. Формально, по документам, она его личная секретарша. Мне нравится эта женщина. Она многое для него сделала и до, и после смерти жены. Без нее, вероятно, он вообще не смог бы выжить. Лилистарцы терпеть ее не могут… не знаю почему. Возможно, я упустил нечто существенное.

– Сколько ей лет?

Секретарю, на взгляд Эрика, было около пятидесяти.

– Моложе уже некуда. Не упадите с кресла, доктор, – усмехнулся Тигарден. – Когда они познакомились, она училась в средней школе, по вечерам подрабатывала, печатая на машинке. Возможно, девчушка принесла ему какой-то документ. Никто ничего точно не знает, но они действительно познакомились, решая какие-то рутинные вопросы.

– С ней можно говорить о его болезни?

– Конечно. Именно она – и никто больше – сумела уговорить его принимать фенобарбитал и патабамат, когда мы решили попробовать эти лекарства. Он говорил, что от фенобарбитала ему хочется спать, а от патабамата пересыхает во рту. Поэтому, естественно, Моль их просто выбрасывал. Мэри убедила его вернуться к лекарствам. Она родом из Италии, как и он, может на него наорать точно так же, как в детстве мама, сестра или тетка. Все говорят с ним на повышенных тонах, а он терпит, хотя никого не слушает, за исключением Мэри. Она живет в тайной квартире в Шайенне, которую охраняет кордон службы безопасности – из-за лилистарцев. Молинари боится, что однажды они… – Тигарден замолчал.

– Что?..

– Убьют ее, искалечат или ликвидируют половину умственных способностей, превратят в безмозглый овощ. У них для этого есть множество способов. Вы ведь наверняка не знали, что наши отношения с союзником на высшем уровне настолько жестоки? – усмехнулся Тигарден. – Эта война беспощадна. Так поступает по отношению к нам Лилистар, наш могущественный союзник, рядом с которым мы выглядим словно блоха. Так что можете себе представить, как отнесся бы к нам противник, риги, если бы прорвал наши линии обороны.

Некоторое время они летели молча. Никому не хотелось говорить.

– Как вы думаете, что случилось бы, если бы не стало Молинари? – спросил наконец Эрик.

– Что ж, есть две возможности. Тот, кто займет его место, будет сторонником Лилистара в большей степени либо в меньшей. Других вариантов нет. А почему вы спрашиваете? Вы считаете, что мы потеряем нашего пациента? В таком случае, доктор, мы лишимся работы, может быть, даже и жизни. Ваше – и мое – существование зависит исключительно от некоего обрюзгшего итальянца средних лет, который живет в Шайенне, штат Вайоминг, с огромным семейством и восемнадцатилетней любовницей, страдает болями в желудке, любит есть поздно вечером гигантских креветок в тесте с горчицей и хреном. Меня не волнует, что вы слышали или подписали, но в ближайшее время вам не придется пересаживать Вирджилу Эккерману никакие искусственные органы. У вас просто не будет такой возможности, поскольку поддержание жизни Молинари – работа на полную ставку. – Голос Тигардена в темной кабине вертолета звучал раздраженно и отрывисто. – Я уже не справляюсь, Свитсент. Молинари займет всю вашу жизнь, заговорит вас до смерти, будет произносить речи на всевозможные темы, спрашивать вашего мнения обо всем, от противозачаточных средств до способов приготовления грибов, о Боге и о том, что было бы, если… И так далее. Для диктатора – а вы прекрасно понимаете, что он именно диктатор, хотя мы и не любим его так называть, – Моль весьма нетипичен. Во-первых, он, вероятно, величайший из ныне живущих политических стратегов, ибо как еще, по вашему мнению, смог бы достичь поста Генерального секретаря ООН? У него это заняло двадцать лет, полных неустанной борьбы. Молинари убирал каждого встреченного политического противника из всех стран, имеющихся на Земле. Потом он связался с Лилистаром – так называемая внешняя политика. Здесь наш архистратег потерпел поражение, поскольку именно в этот момент у него странным образом помутился разум. Знаете, как это называется? Невежество. Джино всю жизнь учился бить других по яйцам, а по отношению к Френекси подобная тактика бесполезна. С ним Молинари смог бы договориться не лучше, чем вы или я, а может, даже и хуже.