Держатель знака - Елена Чудинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы можете его описать?
— Могу.
Из передней послышался звук повернувшегося
в двери ключа. Прозвучали быстрые шаги, и в гостиную стремительно ворвался широкоплечий офицер лет двадцати пяти — светло-русый, кудрявый, сияющий открыто дружелюбной широкозубой улыбкой.
— Мое почтение, господа!
— Кстати, граф. Что у Неклюдова?
— А наиблагополучнейше. Обручев подготовлен идеально. — Вошедший плюхнулся в кресло. — Всего-то хлопот осталось — перевесить флажки. И, пожалуй, еще кое-что в дополнение к флажкам. Словом — чисто декоративная работа. Тьфу, устал. Тутти, детка, будь ангелом и швырни в меня чашкой чаю!
— С солью?
— С лягушками.
— Ты сам лягушка.
— Тогда швырни меня в чай. Только скорее. Ага, с молоком… — Подняв голову от чашки, вошедший столкнулся взглядом с Сережей, мучительно пытающимся сопоставить это неожиданно возникшее лицо с тем, смутно припоминаемым сквозь туман болезни. — Что, трудно припомнить, где это нас друг другу представили? — Офицер рассмеялся так заразительно весело, что Сережа, колебания которого мгновенно рассеялись, не смог не рассмеяться в ответ. — А ты меньше похож на покойника, чем в последнюю встречу. Граф Платон Зубов.
— Я рад. Мне представляться уже излишне?
— Ладно, господа, к делу, — суховато заметил Некрасов.
— Ярко выраженный тип семита, — с расстановкой заговорил Сережа. — Что еще?.. Впалая грудь, узкие плечи, покатые, средний рост, худ…
— Странно, похоже на то.
— Что похоже?
— Блюмкин в Чеке.
— Он-он! — почти радостно воскликнул Зубов. — Да что вы его спрашиваете — был у него досуг для наблюдений! Вы меня спросите — сам видел, сразу узнал. — Отставив чашку, недавний Сережин спаситель хлопнул приставленными к ушам ладонями. — Ушастый такой еврейский парнишка!
— Неужели — альянс с эсерами? — обращаясь к Некрасову, с сомнением протянул Вадим.
— Если так, — усмехнулся Никитенко, — мы разумно не стали делать на них ставку после того, как не разлей вода друзья большевики поприветствовали их на съезде пулеметами. А было заманчиво.
— Было глупо не воспользоваться благоприятной ситуацией, — хмуро отрезал Некрасов.
— Кроме того, подобный расклад и сейчас сомнителен. После съезда-то… — Вишневский негромко рассмеялся. — Более остросюжетной комедии стены Большого театра, сдается мне, допрежь не видали. Кто помнит? Большевиков просят выйти в фойе для обсуждения внутрифракционных вопросов. Через час в фойе высовываются недоумевающие эсеры — и обнаруживают, что «внутрифракционные вопросы» обернулись расстановкой пулеметов.
— Нет, появление Блюмкина, при условии, простите, Зубов, что это на самом деле Блюмкин, скорее случай, чем указание на что-либо между большевиками и эсерами. Во всяком случае, ввиду предстоящего мятежа я со вверенными мне силами не намерен уклоняться от сотрудничества.
— Да и не могли же они так скоро позабыть расстрел Александровича. Это своего рода гарантия их искренности.
— Ох и черт все дери — прямо как в родимом корпусе! — вскакивая с места, взорвался Зубов. — Господа высоколобые, да сойдите же вы с академических высот на бренную-то землицу! Когда ж до вас дойдет наконец, что мы уже третий год как вступили в войну, где вся этика летит к чертовой бабушке!! Это вам не германская!! В шашки хотите играть по шахматным правилам и думаете, с рук сойдет? Нам, прости Господи, противничек достался без рыцарских предрассудков… У них своя логика — и логика эта, если хотите, Некрасов, это простейшая логика преступного мира. Да и Чека — та же малина. Все просто, как апельсин. Каторжная связь для блатарей не помеха резать своих — вот ваш съезд! — а резня не помеха служить пахану, который силен, обида за товарищей тут весьма слабая. Обижаться на сильного не в блатной логике. И — круговая порука. Взять хоть роль Посполитой Мумии25 во время пресловутого мятежа, от которого мы что-то нынче никак не отстанем… Форменный адюльтер! Эта воистину полезная особа работала единовременно и на мужа и на любовника, но суть скандальчика не в этом, а в том, что была у любовника, то бишь в Трехсвятительском переулке в штабе эсеров, публично накрыта! В то время как Картавец26 судорожно расшаркивался в посольстве, уверяя в оной особы архиневиновности…
— Видите ли, прапорщик, — случайно поймав недоумевающий Сережин взгляд, пояснил Никитенко, — у Блюмкина при убийстве графа Мирбаха было при себе письменное благословение Дзержинского на сию акцию. Этот факт выплыл, и скомпрометированный Дзержинский вынужден был на полгода уступить Петерсу пост председателя ВЧК.
— А потом — преблагополучно на него вернуться! И Блюмкин вернулся — с какой стати отказываться от такого ловкача в грязных делишках? Да большевики ради общего блага родную мать стрескают, как фаршированную щуку! Черт их разберет, когда они вместе, когда врозь… Я бы на праведный гнев эсеров ставить не стал.
— А кто этот Блюмкин? — спросил Сережа, припоминая похожую на цаплю фигуру человека в черном
— Кровавый шут, — пожав плечами ответил Вишневский. — Отирается в литературных кругах.
— А, позер и истерик, как все блатари и товарищи. Водит смотреть на расстрелы любопытных дамочек и поэта Есенина. Как-то хвастался перед Мандельштамом пачечкой ордерочков на арест и на расстрел. Чин чином оформленная толстая пачка ордеров, только одна графа не вписана — фамилия жертвы. Но представьте, — Зубов одобрительно рассмеялся, — этот шпак чуть ли не морду ему бить кинулся! Вырвал эти ордера у Яшки, стал топтать ногами… Даже жаловаться куда-то ходил. Глупо, конечно: у них же рука руку моет — опять логика блатных.
— Прапорщик, Вы можете отдыхать. На будущей неделе, господа, надо выходить на связь с эсерами — и мы таки на нее выйдем. Вы перегибаете палку, граф. Необходимо использовать все, что у нас есть.
«Господи, как странны эти разговоры, эти просчеты вариантов, с кем и против кого, — подумал, откидываясь на плюшевые подушки, Сережа, внезапно ощутив усталость. — Насколько проще на передовой».
11
— Сережа… ты почему даже дома не снимаешь перчаток?
— Так. — Сережа с непокрытой головой (отросшие волосы трепал ветерок солнечного, по-питерски холодного майского дня — последний раз привелось побывать в парикмахерской еще в Финляндии…), в расстегнутой куртке из «чертовой кожи» шел рядом с Тутти по почти безлюдной улице.
— Сережа, а я видела. — Тутти, уставая от медленной походки слишком еще слабого своего спутника, то вприпрыжку забегала вперед, то отскакивала назад.
— Что ты там еще видела?
— Твои руки. Когда ты еще лежал совсем больной. Сережа поморщился.
— Вот я и не хочу, чтобы ты их еще раз увидела Да, пожалуй, и сам я не очень рвусь их все время видеть.
— Ну что же ты тогда, так и будешь всегда в перчатках?
— Да нет, не всегда… — Сережа негромко засмеялся. — Месяца три, может быть, меньше.
Мимо них с грохотом проехал грузовик с открытым кузовом, в котором стояли молодые красноармейцы с винтовками.
«Мобилизованные — только-только с какого-нибудь завода… А забавно — прогуливаться вот так в центре занятого врагом города. Ведь я же сейчас действительно прогуливаюсь. Дышу воздухом».
«Не хорохорьтесь. Ржевский, Вы слабы как котенок», — сказал вечером Алексей Никитенко.
«Да, прапорщик, — подал голос молчаливо куривший в кресле у окна Некрасов. — Ваши обязанности, несомненно, сводятся сейчас к отдыху, прогулкам и сну. А далее будет видно — отправлять ли Вас долечиваться к нашим дорогим заграничным друзьям».
«Надеюсь, что этого не понадобится, г-н штабс-капитан».
— Сережа, смотри, там что-то повесили и народ собирается, — Тутти тянула Сережу к небольшой, все увеличивающейся кучке народу посреди сквера.
Заметив в толпе светловолосую девушку из ЧК, одетую все в ту же лихо перепоясанную кожанку, Сережа остановился было, но, вспомнив невидящий взгляд скользнувших по нему глаз, начал пробираться ближе к объявлению.
Лист желтовато-серой грубой бумаги был криво приляпан на старую афишную тумбу, еще извещавшую о последнем шаляпинском концерте, и сам казался жутковатой афишей нелепого, фантастического фарса…
БЕРЕГИТЕСЬ ШПИОНОВ!
СМЕРТЬ ШПИОНАМ!
НАСТУПЛЕНИЕ БЕЛОГВАРДЕЙЦЕВ НА ПЕТРОГРАД С ОЧЕВИДНОСТЬЮ ПОКАЗАЛО, ЧТО ВО ВСЕЙ ПРИФРОНТОВОЙ ПОЛОСЕ В КАЖДОМ КРУПНОМ ГОРОДЕ У БЕЛЫХ ЕСТЬ ШИРОКАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ШПИОНАЖА, ПРЕДАТЕЛЬСТВА, ВЗРЫВА МОСТОВ,
УСТРОЙСТВА ВОССТАНИЙ В ТЫЛУ, УБИЙСТВА КОММУНИСТОВ И ВЫДАЮЩИХСЯ ЧЛЕНОВ РАБОЧИХ ОРГАНИЗАЦИЙ.
ВСЕ ДОЛЖНЫ БЫТЬ НА ПОСТУ.
ВЕЗДЕ УДВОИТЬ БДИТЕЛЬНОСТЬ, ОБДУМАТЬ И ПРОВЕСТИ САМЫМ СТРОГИМ ОБРАЗОМ РЯД МЕР ПО ВЫСЛЕЖИВАНИЮ ШПИОНОВ И БЕЛЫХ ЗАГОВОРЩИКОВ И ПО ПОИМКЕ ИХ.
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЕ РАБОТНИКИ И ПОЛИТИЧЕСКИЕ РАБОТНИКИ ВО ВСЕХ БЕЗ ИЗЪЯТИЯ ВОИНСКИХ ЧАСТЯХ В ОСОБЕННОСТИ ОБЯЗАНЫ УДВОИТЬ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ.
