Дура - Марсель Ашар

Мари Доминик. А вам не приходит в голову мысль, что мы, может быть, говорим о разных перчатках?

Жозефа (с искренним восхищением). Здесь у нее работает отлично! (Дотрагивается до своего лба.)

Мари Доминик. Разве я не могла купить одну пару перчаток во вторник, а другую – в среду?

Севинье. Две минуты тому назад могли. А сейчас уже поздно.

Мари Доминик. Хотела бы знать, почему?

Жозефа (невольно). Я тоже.

Севинье. Потому что две минуты тому назад вы дали нам совершенно другое объяснение. Когда мадемуазель сказала, что видела, как вы их клали в шкаф в среду, вы ответили: «Я их перекладывала». А ведь именно в эту минуту вам надо было сказать: «Это были другие перчатки».

Пауза.

Так. Кое-что мы установили. Не без труда. Но я считаю, что установили.

Мари Доминик. Как вам угодно!

Севинье (неожиданно атакуя). У вас, разумеется, были ключи от всех комнат вашего особняка?

Мари Доминик. Вовсе нет.

Севинье (удивленно). У вас не было ключа от комнаты мадемуазель?

Мари Доминик (очень непринужденно). У моего мужа, возможно, и был, а у меня – нет!

Жозефа (кричит). Постойте!

Мари. Доминик. Мы стоим!

Жозефа. Недели две тому назад, примерно, Марта Эрбо (к Севинье), кухарка, захлопнула свою дверь, а ключ оставила в комнате. Она хотела вызвать слесаря, а мадам сказала: «Не нужно». И открыла дверь, у нее был один общий ключ, он подходил ко всем дверям в доме.

Севинье. Которым можно было с таким же успехом открыть и дверь комнаты мадемуазель, разумеется?

Мари Доминик. Не знаю. Я никогда не пробовала.

Жозефа. Кроме того вечера!

Севинье (Жозефе). Помолчите! (К Мари Доминик.) Мы это сможем легко проверить.

Мари Доминик. Нет. Я его потеряла.

Севинье. А!

Мари Доминик. Уже, наверно, с неделю… или больше!

Жозефа. Я могла бы побиться об заклад.

Севинье. Очень жаль.

Мари Доминик. Мне тоже очень жаль. Но у моего мужа ключ был!

Жозефа (к Севинье, горячо и убежденно). Я же вам клялась, что нет. И в первый же день. Тогда, когда это не имело еще никакого значения.

Севинье (смакуя, к Мари Доминик). Вот еще один раз ее слово против вашего.

Мари Доминик. И верите вы ей?

Севинье (не отвечая). Дело не в этом.

Мари Доминик. В чем именно вы меня обвиняете?

Севинье. Пока ни в чем. Я констатирую, что вы ходили в гараж, но не за перчатками, что вы не сообщили своему мужу об исчезновении револьвера и, кроме того, что вы имели возможность открыть запертую дверь комнаты, где произошло убийство. Все это позволяет мне предположить, что в тот вечер вы оказались на месте преступления раньше своего мужа.

Мари Доминик. Роковое стечение обстоятельств.

Севинье (торжественно). Теперь, мадам, отнеситесь со всей серьезностью к вопросу, который я вам задам. Он имеет для вас решающее значение.

Мари Доминик. Вы говорите со мной как с преступницей. А мне нечего бояться, и я вам отвечу правду.

Севинье (продолжая свою речь). К несчастью, до сих пор вам мешало «стечение обстоятельств». Поэтому еще раз советую вам быть чистосердечной. Записали, Морестан?

Mорестан. О! Я все записываю, господин следователь.

Севинье. Вы вошли в комнату после мужа?

Мари Доминик (сосредоточенно, собравшись). Да.

Севинье. Что вы увидели?

Она хочет говорить.

Пожалуйста, как можно более подробно.

Мари Доминик. Я увидела в глубине комнаты тело Мигеля Остоса и своего мужа, склонившегося с револьвером в руках над обнаженной Жозефой.

Полицейский поднимает голову.

Он метался как загнанный зверь, глаза его блуждали, он был бледен как полотно. Дрожащей рукой он стирал со лба пот, который лился ручьями. Мне стало жаль его…

Севинье (прерывая ее). Прекрасно. Ваши слова полностью совпадают с тем, что вы нам показывали ранее…

Мари Доминик (облегченно и торжествуя). Я говорю правду. Поэтому, совершенно естественно, не рискую сбиться.

Севинье (как бы мимоходом). Ключ был в двери?

Мари Доминик. Да.

Севинье. А свет зажжен?

Мари Доминик (менее уверенно). Да.

Севинье. Чтобы увидеть бледность мужа, пот, струящийся по его лицу, дрожание рук и так далее – естественно, нужно, чтобы горел свет.

Мари Доминик. Он и горел.

Севинье. Как же получается, что на выключателе мы не обнаружили отпечатков пальцев мсье Боревера?

Мари Доминик (растерянно). Не знаю.

Севинье. А вы могли бы мне дать ответ, который полностью поставил бы вас вне подозрений. Стоило вам сказать: «Я вытерла выключатель своими перчатками тогда же, когда вытерла и револьвер». Если бы вы на самом деле это сделали, вы бы об этом не забыли. Да только вы этого не сделали, и вы сказали мне: «Не знаю».

Жозефа (Кардиналю). Блеск!

Севинье. Поверьте, я очень сожалею!

Жозефа (с интонацией вышколенной прислуги). Мадам, кушать подано!

Севинье. Считаю излишним рассказывать вам, мадам, как вы совершили преступление. У вас была отмычка и был револьвер. И вы первая вошли в комнату.

Мари Доминик (дико кричит). Но она, она уже там была. Мигель Остос обвинил ее! Убила она!

Севинье. Действительно, она это подтвердила.

Мари Доминик (не веря своим ушам). Подтвердила?

Севинье. Когда думала, что убил ваш муж. Но я без труда доказал ей, что чисто практически она не могла этого сделать. Даже если бы имела револьвер.

Мари Доминик (в крайнем возбуждении). Но причина, какая у меня могла быть причина? Мне можно было просто развестись!

Севинье. А ненависть? Ваша ненависть, которая сейчас так проявилась? Развод бы вас не удовлетворил. Вы так ненавидели вашего мужа – даже товарищ прокурора был потрясен, – что хотели одного: стереть его с лица земли.

Мари Доминик. Это не доказательство!

Севинье. Доказательств у нас как раз сколько угодно. Я уж не говорю о том, что вы изливали все, что у вас накопилось на душе, Марте Эрбо. (Достает листок из папки.) «Он живет на мои деньги и еще позорит меня с моей горничной, в моем доме. О! Я его ненавижу! Как я его ненавижу! Мне кажется, я его убью своими руками…».

Мари Доминик. Мало ли что люди говорят…

Севинье. Прекрасно знаю. Тем не менее советую вам встать на путь чистосердечного признания.

Мари Доминик. Никогда! Ни за что!

Севинье. Суд присяжных всегда снисходителен к преступлениям на любовной почве. Даже если по ошибке убивают другого. Но он не проявит сочувствия к женщине, убившей своего шофера. Подумайте хорошенько! Это в ваших интересах.

Жозефа. О! О своих интересах она всегда думает!

Севинье. Любовное преступление – почти верное оправдание. Тем более, что столько смягчающих обстоятельств! Убийство же…

Мари Доминик (прерывая его). Вы меня арестуете?

Севинье. Соответствующее решение будет принято. Но советую вам признаться.

Не отвечая, она направляется к выходу в глубине комнаты.

(Опережает ее, открывает дверь и знаком подзывает полицейского, появлявшегося в первом акте.) Сержант! Пройдите с мадам в эту комнату. (Указывает на соседнюю комнату.) И не выходите из нее ни под каким видом!

Мари Доминик (вызывающе). Вы мне создаете превосходные условия для размышления. (Выходит, сопровождаемая полицейским.)

Кардиналь. Надеюсь, вы «нас» освободите сейчас же?

Севинье. Лично я – да. Вот мой ордер.

Жозефа (кричит). Я свободна?

Севинье. Почти. Мсье Морестан сейчас отнесет это на подпись прокурору. Предполагаю, что он не будет оспаривать мое решение. Вас отвезут в Рокеты, а оттуда выпустят на свободу.

Морестан. Сердце мое чует, что в прокуратуре не все будет гладко.

Кардиналь (готовый к бою). Хотел бы я посмотреть. (Морестану.) Я иду с вами. И уверяю вас, что не позволю им обвести нас вокруг пальца.

Кардиналь и Морестан выходят.

Жозефа (к Севинье). Браво! Это не комплимент, но вы вершите правосудие по высшему классу!

Севинье. Спасибо!

Жозефа. А мадам хитра-а! Да только не на того напала! Нашла коса на камень! С моего места в первом ряду впечатление было потрясающее!

Севинье (с улыбкой). Да.

Жозефа. Одна проблема – кто мне теперь напишет характеристику с последнего места работы?

Севинье (заметив, что Морестан забыл ордер). Ох! Главное забыл! (Полицейскому.) Догоните их, пожалуйста, и отдайте им это. Комната двенадцать. И принесите сюда, как только прокурор подпишет.

Полицейский. Слушаюсь, господин следователь.

Севинье. Быстрее, пожалуйста.

Полицейский выходит.

Жозефа. Вы не боитесь остаться наедине со мной?