Все мы родом из детства - Екатерина Мурашова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И все?! – удивилась женщина, явно настроившаяся на долгую психотерапевтическую беседу.
– И все, – кивнула я. – До свидания.
* * *– Стало лучше, но это ужасно! – темпераментно заявила она мне две недели спустя.
– Что лучше и что ужасно?
– Нет истерик. Стал лучше спать. На прошлой неделе нахватал двоек, но сейчас вроде выправляется…
– А что ужасно?
– Мы живем как чужие. Мы молчим! Я не знаю…
Я достала бумажку со звездочками и протянула ей. На бумажке было написано: «Я не знаю, о чем с ним говорить».
Она опять заплакала. Я переждала и сказала:
– А вот теперь, когда место освободилось, давайте учиться.
* * *Сначала она училась ничего не выспрашивать у Киры, а рассказывать сама – о работе, о новостях, о проблемах, о погоде и природе, о своих ассоциациях и умозаключениях, которые возникают по всем этим поводам. Мало кто понимает: наши родители и наши маленькие дети – это единственные люди на планете, которым мы по-настоящему интересны. Потом она училась опознавать свои чувства и говорить о них Кире: мальчишку надо было этому научить, а другого способа я не знаю. «Оказывается, он такой умный и понимающий!» – сказала она в итоге. «Те, кто нас внимательно слушает, всегда кажутся нам умными и понимающими», – подумала я, но, конечно, промолчала.
А еще они стали вместе играть в какую-то компьютерную игру.
– Вы знаете, это оказалось очень увлекательно, – сказала она с удивлением и, подумав, добавила: – Так это что ж получается, Дед Мороз все-таки исполнил Кирино желание?
– Конечно! – энергично кивнула я. – На то он и Дед Мороз.
Конфетки для Женькиной мамы
Эта женщина не плакала, не ломала пальцы, не выглядела изможденной. Ребенка с ней не было. Увы, часто случается, что психолог ничем не может помочь обратившемуся к нему человеку или семье. Но у психолога тоже есть чувства, и они бывают разными. Здесь мне почему-то было страшно с самого начала, еще до ее первых слов.
– Я не знаю, могу ли я к вам обратиться, ведь у вас детская поликлиника. Потому что совет сейчас нужен именно мне, а не моему сыну.
– Любая семья, как и организм, – полуоткрытая система, – сказала я. – Всё влияет на всё и на всех. Ваша семья – это вы, ваш сын…
– Еще собака…
«Наверное, все-таки ушел или даже умер отец», – с некоторым малопонятным для себя облегчением подумала я. А она его очень любила и теперь не понимает, как жить. Отсюда ощущение свисающей прямо с потолка в кабинете связки кирпичей.
– Вы, сын и собака. Рассказывайте с самого начала.
– Раньше, десять лет назад, мы жили втроем. Муж, дочка и я.
Ее сыну 15 лет. Ее дела так плохи, что она путается в поле своих детей? Ее дочка сменила пол?! Спокойно, черт тебя побери, кто тут психолог?! Она сейчас все расскажет. Если честно, я сама не понимала своей реакции, ведь женщина вела себя совершенно уравновешенно и никакой психиатрии я не чувствовала даже поблизости.
Она, конечно же, рассказала. И все встало на свои места. Но, как я и подозревала с самого начала, лучше бы эти места были какими-нибудь другими!
Десять лет назад у ее 11-летней дочери диагностировали онкологию. Боролись три года, продали все, что могли, и перепробовали все, что подворачивалось, – от экспериментального лечения в московском институте до знахарки в Псковской области. Но опухоль была очень агрессивна. Муж был рядом, поддерживал и помогал во всем. Девочка умерла, попросив напоследок: «Мам, пап, вы уж тут без меня не скучайте…»
После смерти дочери мужчина честно пытался сохранить семью. Приглашал жену в театр, в ресторан, в гости. Она была в каком-то оцепенении, ей все это казалось пошлостью, но она покорно везде ходила и чувствовала, как носит с собой полный до краев стакан своего несчастья. Другие, конечно, его тоже видели. Кому же захочется иметь дело с человеком с таким стаканом? Потом муж заговорил о другом ребенке, другой девочке (может, она тебя отвлечет), и тут она наконец сорвалась в полноценную истерику: ты хочешь заменить нашу умершую дочь, как сгоревшую лампочку в люстре?! Следующим ребенком?! А вдруг это гены, ведь все знают, что онкология бывает наследственной! Ты хочешь, чтобы она тоже…
Муж ушел через два месяца. До этого спокойно объяснил, что он живой человек и не может жить ни в склепе, ни в пантеоне. Но его уход стал для нее все же неожиданностью – она пришла с работы, нет мужниных вещей, везде по квартире лужи, на диване сидит, расставив толстые лапы, лопоухий щенок никакой породы, а на столе – записка: «Я ушел. Надеюсь, ты не подумаешь, что Дружок – это вместо меня. Он бегал у нас на заводе во дворе, его чуть не сбило насмерть машиной. Если он тебе не понравится, можешь отдать его в приют…»
Спустя полгода по инициативе мужа они развелись. Он сразу снова женился на молодой женщине, и у него с женой родилась дочка. Теперь у них еще и сын. Ему всего девять месяцев, но он уже говорит «ма-ма» и «та-та» (сестру зовут Наташа).
– Откуда вы это знаете? Вам бывший муж рассказал?
– Нет, его жена, Танечка. Она мне часто звонит, советуется, если с детьми что. Да и я у них бываю, и они с Наташей у нас… Сейчас, правда, они затихли…
Дружок, конечно, остался в доме. Он был глупый, дружелюбный и невероятно общительный. Любил всех людей и особенно детей. И всех собак – от той-терьеров до волкодавов. Дети, родители, собаки и их хозяева относились к его горячему желанию общаться по-разному (Дружок вырос в довольно крупную дворнягу шоколадной масти). Поэтому она старалась гулять с ним, когда никого не было. Он расстраивался, ему хотелось играть и вращаться в обществе. Она бросала ему мячик, чувствуя себя заводной игрушкой.
Однажды на стадионе неподалеку от их дома проводили выставку собак. Везде висели объявления, внизу была приписка: вход с собаками разрешен. Она вдруг решила пойти – должны же быть у Дружка развлечения. Собаки на четырех рингах были гордые, расчесанные и благоухали цветочными шампунями. Дружок смотрел на них, наклонив башку и вывалив язык, и даже, вопреки обыкновению, не порывался бежать и общаться. Как будто осознавал свое неизбывное плебейство.
– Не думайте, он у вас самой лучшей породы! – сказал кто-то сбоку от нее.
Она оглянулась. Рядом стоял мальчик. Дружок радостно кинулся к нему и облизал круглую физиономию. Мальчик едва устоял, схватившись рукой за огородку. Когда он отошел, она увидела, что у мальчика что-то с ногами – он даже не хромал, просто как-то странно передвигался. Какая-то деформация суставов?
– Прости! – извинилась она. – Дружок у меня добрый, но глупый…
– Нет, – сказал мальчик. – Дворняги – самые живучие и лучше всех приспосабливаются!
– Откуда ты знаешь? У тебя тоже дворняга? Где же она?
– Нет, у нас собак держать не разрешают, – сказал мальчик и улыбнулся. – Я знаю, потому что я сам дворняжка.
Она отчетливо почувствовала, как сердце пропустило удар, и спросила:
– Где это – у вас?
– В интернате, – ответил мальчик. – Нас сюда на автобусе на экскурсию привезли. Во-он коляски стоят, видите? А я-то ходячий…
Мальчика Женю ей отдали на удивление легко. Она раньше слышала: проблемы с усыновлением, справки, бюрократическая волокита… Ей все помогали! Все! Буквально за руку водили из кабинета в кабинет. До чего же в мире много хороших людей…
И как все хорошо складывалось! Женя пошел в обычную школу. Его там почти не дразнили. Она сама занималась с ним русским. Бывший муж был призван на предмет подтягивания математики. Он честно отзанимался, потом вышел покурить на знакомый балкон. Она, что-то почувствовав, вышла за ним и вдруг увидела, что он… плачет!
– Что с тобой?!! – потрясенно прошептала она.
– Я так рад за тебя… – сдавленным голосом сказал он. – Наконец-то… И какое же спасибо этому Женьке…
Женя еще в интернате занимался оригами и увлек этим сводную сестру Наташу. Их квартира была засыпана обрезками бумаги и снова стала похожа на место, где живут люди. Женя, конечно, играл с Дружком.
Однажды они все вместе гуляли. Дружок бросился к маленькой собачке, Женя побежал за ним, споткнулся, упал…
Пожилой врач в районной травме сказал: гипс я, конечно, поставил, но что-то мне этот перелом не нравится. И изначальное заболевание, и вот тут на рентгене что-то непонятное… Поезжайте-ка вы в институт Турнера…
– Вы должны быть готовы ко всему, – сказали ей институтские врачи.
– К чему?!! – шепотом закричала она.
– Вполне может быть, что это онкология. А ваш перелом – всего лишь симптом. Точнее вам скажут на Березовой аллее (Санкт-Петербургский городской клинический онкологический диспансер. – Ред.)…
По совету подруги она пошла к взрослому психоаналитику или кому-то вроде того. На третьем сеансе ей сказали: ничего удивительного, это у вас подсознательное влечение – у вас дочь умерла от онкологии, вот вы и выбрали ребенка уже с предрасположенностью. Она пришла домой и выбросила в мусоропровод целиком всю аптечку – боялась, что не справится с желанием покончить со всем разом. Это было бы несомненным облегчением, но как же Женька?
