Проценты кровью - Андрей Анисимов

– Мне очень стыдно пересказывать наш разговор, – сказал Гриша и опять замолчал.

Суворов не торопил. Времени у них впереди хватало. Они свернули на Кольцевую дорогу, ее построили к Олимпиаде много лет назад. Кремлевские вожди надеялись, что иностранные гости на своих машинах толпой помчатся в Москву на спортивный праздник. Но советские войска вошли в Афганистан, и Запад Московскую Олимпиаду бойкотировал.

Начался долгий подъем к мосту через реку Волхов.

– Ну, набрался смелости? – спросил сына Суворов, прерывая затянувшуюся паузу.

– Она сказала, что видела меня на соревнованиях.

– Очень интересно!

– Сказала, что от меня в восторге и хочет показать мне такую любовь, которую я не знаю.

– Не уверен, что эта задача кому-нибудь в городе по силам, – высказал свои сомнения Виктор Иннокентьевич.

– Папа Витя, если будешь насмехаться, я не смогу быть откровенным, – предупредил молодой человек.

– Хорошо, не буду, – заверил сына Суворов и решил вести себя тактичнее.

В душе он немного гордился донжуанским наследием, доставшемся Грише от Ерожина. Приемный сын вообще очень часто напоминал ему старого друга. Хромой и невзрачный очкарик втайне всегда завидовал способностям Петра Григорьевича без труда добиваться благосклонности прекрасного пола. Кольцевая вокруг города заканчивалась. Перед выездом на основную трассу опять предстояло миновать пост. Криминалист решил не рисковать.

– Лезь назад, герой-любовник, – приказал он Грише, останавливаясь на обочине. Движение по основной трассе было более оживленное. Из Москвы в Питер, невзирая на выходные дни, катили фуры с товаром и продуктами. Мощные фары грузовиков иностранных марок сильным светом слепили глаза, и Виктор Иннокентьевич несколько раз протирал очки. Теперь, воспользовавшись остановкой, он тщательно вытер лобовое стекло. На этом посту не спали. Два инспектора со светящимися жезлами стояли возле обочины и внимательно осмотрели проезжающую машину. Суворову даже показалось, что один из сотрудников собирается поднять свою палку. Он сбросил скорость, но старенькая «трешка» интереса у доблестных работников ГИБДД не вызвала. Когда пост остался позади, Гриша снова пересел вперед.

– Вечер воспоминаний продолжается, – напомнил Суворов.

– Сказала, что очень красивая, – продолжил Гриша рассказ о таинственном звонке. – Стала описывать свою фигуру. Да так откровенно, что я смутился, – признался Гриша.

– Кроме прелестей своих она о себе что-нибудь сообщила? – спросил Виктор Иннокентьевич и, выбрав момент, когда далеко впереди не было машин, обогнал фуру. Суворов торопился. В понедельник надо выйти на работу вовремя.

– Да. Она сказала, что ее зовут Света и работает она в гостинице «Интурист». Назначила мне в этой гостинице свидание. Сказала, что выпишет пропуск, и попросила, чтобы я прихватил с собой документ.

– Почему она назначила свидание в гостинице? – поинтересовался Суворов.

– Обещала попридержать свободный номер, где мы прекрасно проведем время. – Гриша покраснел и замолчал.

– Дальше я сам тебе все могу рассказать. Ты пришел в гостиницу. Тыкал свой паспорт…

– Не паспорт, а студенческий билет, – уточнил Гриша.

– Это сути не меняет. Светы никакой там не оказалось, но твой документ охрана зафиксировала. Так?

– Откуда ты знаешь? – удивился Гриша.

– Это моя работа, мальчик, – вздохнул Суворов и подумал, что сделано все точно. Гостиница находится в пяти минутах ходьбы от места убийства. Парня в это время видели и могут подтвердить. Он был растерян, потому что девушка, назначившая свидание, его не ждала. Спрашивал Свету, которая в «Интуристе» никогда не работала, и вел себя странно. При наличии отпечатков в квартире депутата поведение молодого человека становится косвенной уликой.

– В котором часу ты вошел в двери гостиницы? – для порядка спросил Суворов.

– Около полуночи, как мы с ней по телефону и договорились.

Суворов замолчал и прибавил скорость. Старенькая «трешка» выжимала сто десять. Начинались подъемы на Валдай.

– Слушай меня, мой мальчик, и думай, думай, думай, – сказал Суворов, обгоняя очередную фуру. – Думай, кому и где ты мог перейти дорогу.

– О чем ты, папа Витя? – не понял Гриша.

Виктор Иннокентьевич знал мальчика с раннего детства. Когда они сошлись с Наташей, Грише не было десяти. Отношения отчима и пасынка сразу стали близкими. Суворов заменил Грише отца и старшего брата. Это он приобщил мальчика к спорту. Страстный болельщик тяжелой атлетики, сам по здоровью лишенный возможности заниматься любимым спортом, Виктор Иннокентьевич передал эту любовь Грише. Они с сыном были большие друзья, поэтому обращение по имени – Витя – даже льстило Суворову.

– Ты любишь «спрайт»?

– Да, я только его и пью, – Гриша с удивлением поглядел на отца.

– Кто-то утащил твою бутылку из раздевалки стадиона и подбросил ее в квартиру, где произошло убийство. Этот кто-то хочет, чтобы обвинили тебя. Почему именно тебя? Вот в чем вопрос. – Суворов лихо свернул с дороги, и они подрулили к бензоколонке. – Думай, – еще раз повторил Он и вышел заправляться.

– Мне ничего такого в голову не приходит, – сказал молодой человек, когда они снова покатили по шоссе.

– Плохо, что не приходит, – покачал головой Суворов. – Есть хочешь?

Гриша хотел. Они пересекали город Валдай. Основная часть старого русского городка находилась далеко внизу, возле чаши одноименного озера. Трасса проходила лишь через административный участок города. Предприимчивые армяне открыли тут круглосуточное кафе. Суворов завернул на стоянку. Водители нескольких фур закусывали в кафе, и их огромные машины, словно спящие слоны, застыли на обочине.

– Посиди. Тебя видеть не должны, – предупредил Суворов и направился в кафе.

Поскольку кафе держали южане, то и кухня оказалась соответствующей. Виктор Иннокентьевич попросил, чтобы еду ему завернули с собой. Пока чернявый и круглый как мяч буфетчик накладывал в пакет люля-кебабы, сыпал нарезанный лук и зелень, Суворов успел выпить стакан черного кофе. Он боялся уснуть за рулем, и напиток пришелся кстати. Забрав еду, криминалист оглядел столики, за которыми сидели шоферы, и, купив большую зеленую бутылку «спрайта», вышел на улицу.

Гриша спал. Суворов аккуратно пристроил пакет за подголовник водительского кресла и тихо уселся за руль.

– Хочешь, я поведу? – спросил Гриша, открывая глаза.

– Нельзя. Если остановят, тебе придется показывать права. Ты не понял? Фиксировать твою персону мы не имеем права, – объяснил Виктор Иннокентьевич и тронулся с места.

– Что же, я теперь всю жизнь должен прятаться как уголовник? – недовольно спросил юноша.

– Ешь, пока армянские котлеты не остыли, – посоветовал Суворов, предпочитая на вопрос сына не отвечать.

Гриша снял пакет с подголовника и принялся за еду.

– Вкусно, папа Витя. Жаль, запить нечем.

– Пошуруй между сиденьями сзади, – предложил Виктор Иннокентьевич и включил щетки.

Дождь усилился, стекло помутнело, и скорость пришлось сбавить.

– Думай, сынок, – снова попросил Суворов. Гриша открыл шипящую бутылку, сделал несколько глотков. Виктор Иннокентьевич, покосившись на сына, отметил, что тот держит бутылку именно так, как и ту, где остались злополучные отпечатки. – Думай. Может, ты какой-нибудь крале наобещал хрустальных замков, а потом слинял? Или по спорту кому помешал? Без причины ничего не бывает. Поймем причину – найдем убийцу.

– Нет, папа Витя. Предложения жениться я никому не делал. По боксу я всего перворазрядник и в чемпионы не рвусь.

Суворов посмотрел на часы:

– Плохо. Время уже три, а мы еще до Вышнего Волочка не добрались.

– Мы едем в Москву или дальше? – спросил Гриша, закупоривая свой «спрайт» и пряча бутылку на прежнее место.

– Да, Гриша, мы едем в Москву. В большом городе легче раствориться.

– Тогда почему не в Питер? – удивился сын.

– Потому что в Москве есть человек, который может нам помочь.

– Я догадываюсь, о ком ты говоришь, – тихо сказал Гриша.

– Догадываешься, и молодец, – ответил Суворов и, заметив, что из зоны дождя они выбрались, выключил щетки и прибавил скорость. Стрелка спидометра заплясала у отметки «сто двадцать». Гриша откинул кресло и, устроившись поудобнее, засопел.

Нателла Проскурина играла в городском театре второй сезон. Она окончила московский театральный институт в мастерской известного артиста. Была мила личиком и стройна фигуркой, но большим талантом не отличалась. Вздернутый носик и приятный овал лица позволяли гримерам превращать молодую актрису в самые разнообразные персонажи. Руслан Ходжаев влюбился в Нателлу, как говорится, с первого взгляда. Он увидел ее в пьесе современного автора, где по новой моде половину пьесы Нателла проводила неглиже. Образ, выписанный местным драматургом Щербатым, требовал экзальтации. Проскурина играла невинную девушку, которую подлый негодяй превратил в проститутку. Невинность героини по замыслу автора осталась в прошедшем времени, за рамками сценического действа. На сцене же Нателла, борясь с отвращением, отдавала свое прекрасное тело уродливому негодяю и оттого горько страдала. Чеченец Ходжаев, не слишком и отличая правду искусства от правды жизни, сильно сочувствовал Проскуриной из второго ряда партера. Он даже отключил мобильный телефон, по которому получал информацию о своем доходе. Пьеса в стиле слезной мелодрамы, доступной интеллекту нового богатого зрителя, заканчивалась счастливо. Проститутку полюбил состоятельный красивый бизнесмен и выкупил из позорного бизнеса. Уродливый негодяй, перепутав яд, предназначенный герою, с бокалом для себя, подыхал в страшных судорогах. Чеченец ходил на все показы пьесы и в сцене отравления не мог удержаться от аплодисментов.