Не уходи, Аук!(Лесные сказки) - Надеждина Надежда Августиновна

— Я слышал, — помолчав, сказал кукушонок, — будто в жарких странах живет моя тетя кукушка. Она не подбрасывает детей. Как бы я хотел познакомиться с кукушатами, у которых есть свое гнездо, настоящие папа и мама. Но где их разыщешь? Африка большая. И чужая.

— Скучаешь? — покосился на кукушонка Тьо.

— Еще как скучаю! Спой, соловушко, что-нибудь наше. Здесь петь не умеют, только кричат.

Тьо стал насвистывать, но сразу же замолчал, как только появился непрошеный слушатель. На соседней ветке запрыгал молодой попугай, серый, с красным подхвостьем.

— Воздушный акробат Жако-сын! — представился попугай. — Срываю фрукты ногами. Говорю на пяти человеческих языках. Отец ругает меня на двенадцати. Кто из вас так приятно посвистывал?

— Он, соловей! — Кукушонок показал на Тьо. — Молодой талант, восходящая звезда.

— Интерресно! Сам серенький, и, оказывается, звезда! Никто не знает, что у нас в гостях знаменитость. Я, Жако-сын, первым открыл талант. Маэстро, мы еще встретимся. А пока до свидания. Чао! Гуд бай!

Через несколько дней, когда Тьо, позавтракав, чистил перышки, в воздухе мелькнуло красное подхвостье.

— Гутен морген, бон жур, добрый день, маэстро! Я все устроил. Вас приглашает высшее общество. Вы увидите настоящий тропический лес. И я буду вашим проводником.

Соловьи любят густые заросли, но в зеленой мгле тропического леса Тьо потерялся, как потерялся бы рыбий малек, из речки попав в океан.

В северном лесу три-четыре этажа: травы — кусты — деревья. Тропический лес многоэтажен. Не зная зимнего покоя, деревья, которые чуть ли не каждый день поливает теплый дождь, растут круглый год. За десять — пятнадцать лет они набирают такую высоту и толщину, каких в северных лесах деревья достигают за сто и за двести лет.

Тьо вспомнил опутанные хмелем осины. Каким слабым был хмель по сравнению с могучими лианами тропического леса! Они, словно удавы, сжимали стволы с такой силой, что лопалась кора.

Сначала Жако-сын показал соловью нижний этаж. Сюда не проникали солнечные лучи, и, как в подвале, было полутемно и сыро. Пахло гнилью от устлавшей землю отмершей листвы.

Проголодавшийся Тьо хотел поискать в ней что-нибудь съестное, но попугай его отговорил:

— Там кишат пиявки. Они только и ждут, чтобы к кому-нибудь присосаться. В нашем лесу мало кто ходит по земле.

Перелетая с этажа на этаж, Тьо и сам убедился, что главные события жизни здешнего Лесного Народа происходят не на земле, а между землей и небом.

Все живое стремилось вырваться к свету. И лестницей, по которой можно было подняться вверх, местом охоты, отдыха, встреч, игр, драк стали стволы и ветки деревьев.

Впервые в жизни соловей пролетал под цветком. Над его головой свешивались с ветки серебристые корни желтой орхидеи. Не касаясь земли, висячие корни ловили в воздухе дождевую влагу.

Стволы облепляли папоротники и светящиеся грибы.

Веслоногие лягушки метали икру на широких и влажных листьях.

Щетинистая крыса пробиралась по толстой ветке, как по охотничьей тропе.

Этажи, этажи, этажи…

На одном дремала зеленая змея. На другом пучеглазый хамелеон ловил насекомых, выбрасывая длинный, с присоской язык.

Самым шумным оказался обезьяний этаж. Гримасы, которые корчили гверецы, маленькие обезьянки с длинными белыми волосами на хвостах, напугали Тьо.

Но попугай сказал, что с гверецами и мартышками можно ужиться. Гораздо хуже лемуры, чьи огромные глаза светятся в темноте. Это лесные грабители. Ночью они крадут яйца из птичьих гнезд.

Наконец путешественники долетели то ли до девятого — соловей сбился в счете, — то ли до десятого этажа. Здесь, по словам попугая, их ждало «высшее общество»: множество нарядных синих, красных, зеленых, оранжевых птиц.

Они криками приветствовали гостя. Хохлатый турако долго стучал по суку клювом, чтоб установить тишину.

Какая-то ярко-оранжевая птица спросила у соловья:

— Почему вы так бедно одеты? Вам плохо жилось?

— Ничуть! — ответил Тьо. — Просто в наших лесах достаточно светло, нам не нужно одеваться ярко.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Потом слово взял Жако-отец. Он хотел узнать, в чем секрет соловьиного пения и не возьмется ли Тьо обучить его сына своему искусству.

— Нет! — покачал головой Тьо. — Попугай не сможет петь по-соловьиному, у него слишком толстый язык. А секретов у нас никаких нет. Наши соседи соловьи стали петь лучше, слушая моего отца, в песне которого было десять строф.

— Десять строф? — удивился турако. — Но нельзя же так долго слушать. Спойте нам что-нибудь покороче.

— Я не смогу, — потупился соловей.

— Что значит «не смогу»? Не хотите?

— Не смогу. Перелетная птица может по-настоящему петь только у себя на родине. Там, дома, с песни начинается семья.

— Но нам обещали концерт, — проворковал зеленый голубь, — что же, нас обманули?

И тут все зеленые, синие, оранжевые закричали наперебой:

— Кто сказал, что этот замухрышка — маэстро?

— Он самозванец! Он вовсе не соловей!

И перепуганный Тьо поспешил улететь.

Тьо считал, что после скандала никто из «высшего общества» не станет с ним знаться. Однако его навестил Жако-отец.

Попугай спросил: сколько лун видел Тьо по пути в Африку?

— Три полных луны, — вспомнил соловей.

— Три полных луны сюда и две обратно. Обратно летят скорей. Пять лун на дорогу. Так стоит ли лететь? Сколько вас погибает во время перелета? И какие муки в дороге! Ведь это ужасно — мозоли под крыльями… Да ты все знаешь сам.

— Знаю! — чуть слышно откликнулся соловей.

— Так вот. Забудь лес, который только четыре луны может тебя прокормить. Оставайся у нас. Ты будешь всегда сыт. Чего тебе еще надо?

— Я хочу спеть свою песню, — сказал Тьо.

— Споешь. Я этим займусь. Мы прославимся вместе. Я уже придумал программу концерта «Тайна весенней ночи». Исполняет восточный соловей по прозвищу «Серебряное горлышко». Тебя признают лучшим певцом мира пернатых. Райская птица подарит тебе перо из своего хвоста. Согласен?

— Нет, мы, соловьи, поем под звездами, охотимся в траве, гнезда вьем на земле. В вашем лесу деревья закрывают небо, травы нет, и земля у вас другого цвета — красноватая, не наша земля. На чужбине я свою песню не спою!

— Ну и дурень! — рассердился старый попугай.

Он прибавил и другие обидные для соловья слова на двенадцати языках и улетая, крикнул:

— Еще неизвестно, умеешь ли ты вообще петь!

Эти слова ранили соловья в самое сердце. Неужели он обманывает себя и других? Самое ужасное, что Тьо не мог вспомнить ни одной строфы из песни отца.

Он поселился у озера. Жил одиноко, тихо. И вдруг на него напала тревога. Будто кто-то его зовет.

Однажды, проснувшись на рассвете, Тьо понял, почему его крылья неудержимо просятся в небо. В нем пробудилась песня. Она и была тем невидимым сигналом, о котором на прощание ему говорил Аук. Песня звала домой.

Она звала не только Тьо. К нему прилетели Юи и Фиид. Они разыскали старшего брата, чтобы вместе с ним повторить: — Пора!

Старый попугай был прав: Обратно летят скорей, ведь это дорога домой. Но все равно приходилось делать остановки, чтоб запастись «горючим», как советовал Аук.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В долине Нила молодые соловьи встретились с отцом. В часы отдыха они прислушивались к его голосу и сами пробовали напевать.

Но когда взошла полная луна, не стало слышно Фиида. То ли отстал, то ли попался в когти хищнику.

Порой и Тьо так уставал, что опустил бы крылья, если бы в нем все настойчивей не звучала песня. Противиться ее зову он не мог.