Не верьте в аиста - Гунар Цирулис

— Валяй, оставь ее там, — добродушно улыбнулся тренер. — Может, как раз ее и не хватало, чтобы эта коробка преодолела силу земного притяжения.

— Смейтесь, смейтесь! — крикнул ему вслед Альберт. — Я вот как выжму на ней восемьдесят пять, тогда другое запоете… — В следующий момент его мысли вновь приняли невеселое направление и он нахмурился. — Вчера вы говорили, что меня не смогут обвинить в краже, если верну машину.

— Я и сегодня это утверждаю, — сказал Петер. — Даже мелкого хулиганства не пришьют, если бросишь ее в каком-нибудь темном переулке. Нечего даже тянуть…

— Как только отремонтирую нашу «Волгу».

— Ну видишь, как здорово, — согласился Петер. — А деньги где возьмешь?

— Заработаю. Вот увидите! — Альберту очень хотелось самому верить в эти слова.

— Частными уроками или с шапкой на церковной паперти? Эти времена давно прошли.

— Я думаю… — Альберт запнулся. Но надо было набраться духу и сделать второй шаг — иначе какой смысл было вызывать Петера? — Может, вы смогли бы мне помочь…

По лицу Петера скользнула тень ухмылки, и он спрыгнул в лодку к Альберту, который обтирал ветошью ключи и укладывал в сумочку.

— Договорились! Прокати меня до моря, и я тебе заплачу.

— Нет, кроме шуток…

— А я и не шучу… Раскочегаривай мотор и — по газам. Надо поговорить.

Моторка на подводных крыльях, оставляя за кормой длинный пенистый бурун, раскачивавший байдарки и даже иные яхты, неслась мимо большой белой дюны, мимо Булльупе и приближалась к устью Лиелупе.

Петер встал и подставил лицо встречному ветру. На воде скорость всегда ощущается сильней, и Петеру показалось, что еще ни разу в жизни он не приближался к горизонту так быстро. Но он скоро подавил в себе чувство умиления, потому что был человек расчета… И, как известно, железо надо ковать, пока оно горячо…

— Эх и житуха же! — воскликнул он, но тут же, словно обрывая самого себя, скомандовал: — Глуши!

Альберт послушно выключил мотор, и лодка мгновенно, будто притянутая магнитом, припала днищем к воде.

— Как ты думаешь, во сколько тебе обойдется это удовольствие? — спросил Петер просто, будто их разговор не прерывался.

Альберт понимал, что тот имеет в виду, поскольку ни на минуту не переставал терзаться мыслями о том же самом.

— Рублей сто двадцать.

— Да, примерно так. Если не лень пачкать руки и есть возможность достать запчасти в магазине по госцене… Но это уж дело твое. Что ты скажешь, если я тебе отслюнявлю эти денежки?

— Что я должен за это сделать? — спросил Альберт упавшим голосом.

— Сущую чепуху… — с выматывающей последние нервы медлительностью Петер причесал растрепанные волосы, затем тщательно почистил гребешок. — Небольшое одолжение другу, который вчера не оставил тебя в беде. И после этого красиво разойдемся — ни я тебя больше не знаю, ни ты меня.

— Но что вы от меня требуете? — тревога Альберта росла.

— Я забыл в Риге свой портфель, — заметив на рукаве волос, Петер сдул его по ветру. — Съезди и привези.

— Только и всего? — Альберту очень хотелось верить в столь удачный исход. Однако в глубине души он понимал — чем невинней вид у скорлупки, тем опасней ядро.

— И опять станешь примерным комсомольцем и сможешь на старости лет рассказывать внукам, как однажды чуть не поскользнулся, — издевался Петер. — А чтобы совесть сохранить совсем чистенькой, лучше всего в портфель даже не заглядывай. Привези, и дело в шляпе. О’кей? — он протянул Альберту пятерню.

— Что мне остается? — с напускным равнодушием Альберт хлопнул его по руке.

— Пока в твоем гараже стоит угнанная машина, тебе действительно ничего не остается. На всякий случай я буду держаться поблизости, — теперь Петер говорил серьезно. — Слушай меня внимательно. Пойдешь в Риге на вокзал… — треск проплывавшей мимо моторки заставил его наклониться к самому уху Альберта.

Альберт постепенно успокоился — план Петера был продуман, казалось бы, до последней мелочи. Он предусматривал все возможные ходы противника и вполне надежные ответные действия.

Как Расма ни притворялась, однако волнение ее было сильно. Поэтому в воскресенье она не вылезала даже на пляж, просидела целый день в одиночестве дома и, сославшись на головную боль, основательно подготовилась к первому уроку.

Увидев, что Альберт отсутствует, Расма облегченно вздохнула. И в то же самое время почувствовала разочарование. Очевидно, вчера думала о нем, когда разрабатывала с таким трудом новый метод усвоения материала. Сейчас Расма могла себе во всех подробностях представить ход урока — ведь она не первый год знакома с ребятами из этого класса. Будут сидеть за партами, как хорошо натасканные статисты, в нужный момент поднимут руку, будут — кто лучше, кто хуже — произносить французские слова, называть их латышское значение и, стараясь не подвести давнюю знакомую, галдеть будут меньше обычного.

Почти физически все время ощущая отсутствие Альберта, считая минуты, оставшиеся до звонка, Расма сравнительно гладко провела свой первый урок, бывший в этот день по расписанию последним.

— Что там стряслось с Альбертом? — остановила она Вариса, который собирался удрать сразу после звонка.

— Болен. — Потом смекнув, что таится за вопросом сестры, Варис великодушно добавил: — По-серьезному. И вообще — у него теперь есть морока почище твоих хлопот с патрулями. Не машину у него, а невесту надо будет угнать, вот уж тогда он все вверх дном перевернет.

— Ингрида… — тихо и не без зависти произнесла Расма.

По какому признаку мальчишки влюбляются — для Расмы было полной загадкой. Такие миловидные и умные девушки ходят одни-одинешеньки, хотя и умеют со вкусом одеться, танцуют модные танцы и недотрогами их не назовешь, а вот ведь ничего не получается. Никто никуда их не зовет, терпят только ради компании, даже домой их не провожают. Зато вот Ингрида может запросто подцепить самого видного парня в классе и вить из него веревки…

— Ты еще долго будешь висеть у меня на руке? — нетерпеливо спросил Варис, так как Астра не любила ждать.

— Ты не собираешься навестить Альберта?

— Ничего, сам придет за последними известиями.

— Но, может, ему что-нибудь надо — лекарство или фрукты?

Варис с удивлением поглядел на сестру:

— А ты сходи, если это входит в твою практику.

«Можешь подначивать сколько влезет, — Расма мысленно продолжала разговор с братом. — На сей раз это действительно воспитательное мероприятие. Только — не для Альберта, а для самой себя. Если сейчас не пойду и до конца не выскажусь, вся моя смелость гроша ломаного не стоит. А тогда пусть его делает, как знает — пусть хоть откажется от должности начальника патруля — у меня будет душа спокойна…»

Но когда Расма нажимала кнопку звонка, душа у нее была отнюдь не спокойна и утихомирилась значительно позже, когда стало ясно, что дверь Альбертова дома перед ней так и не распахнется.

Опытный человек, разумеется, предпочел бы совершить этот поступок перед самым отправлением поезда или же вскоре после прибытия. Тогда в багажном помещении бывает полным-полно народу, спешащие люди бестолково толпятся в проходах и никто не обращает внимания на других.

У Альберта сноровки в таких делах не было. Он как нарочно явился в самое тихое время. Помещение было пусто, под сводами гулко раздавались только его шаги. Шевеля губами, Альберт отсчитывал шкафчики верхнего ряда и постепенно приближался к центру зала. Вот этот и должен быть восьмой…

Юноша колебался. Он никак не мог отделаться от назойливого чувства, что кто-то неотступно за ним следит, даже спина зудела от взгляда этого неизвестного соглядатая. Но стоять неподвижно и изображать теленка перед воротами скотобойни было бы еще подозрительней. К тому же он прекрасно сознавал, что махнуть рукой и смыться он не посмеет.

Альберт огляделся по сторонам. Поблизости никого не было видно, только в самом конце коридора суетился носильщик. Он был в форменной фуражке и с номером на отвороте тужурки.

Рука дрожала, словно от непосильного напряжения, цифры перед глазами сплылись в неразличимую путаницу. Потребовалось напрячь всю силу воли, чтобы приостановить эту чертову карусель.

Оттерев испарину со лба, Альберт стал вращать цифровые барабанчики замка. В окошках одна за другой появились четыре семерки.

7—7—7—7 — шифр, сообщенный ему Петером.

Альберт уже было взялся за дверцу, как вдруг ощутил у себя на плече чью-то руку — столь тяжелую, что ноги оказались намертво прикованными к полу, и даже нельзя было повернуть голову. Прошло немало времени, покуда Альберт спохватился, что еще не все потеряно, надо только сохранить железное спокойствие.

Преисполненным благородного возмущения движением плеча Альберт сбросил с него чужую руку и вызывающе взглянул на стоявшего рядом человека.