Эликсир молодости - Барбара Картленд

— Я должна найти какое-то решение, — сказала себе Трина.

Размышляя на эту тему, девушка шла вперед, не замечая дороги. Теперь она оказалась в аллее горделивых кипарисов, которые стояли высоко над рекой и выглядели как указующие персты, направленные в темнеющее небо.

Солнце уже село, но далеко на горизонте еще медленно угасал закат, над головой зажигались первые звезды, и полумесяц серебрил своими лучами ленту реки.

Природа была прекрасна. В то же время все кругом несло на себе отпечаток какой-то загадочности. Такого ощущения Трина еще никогда не испытывала в своей жизни.

Все кругом выглядело так, как будто все эти истории о волшебстве и очаровании Прованса, отличающиеся от подобных историй в других департаментах Франции, были действительно правдивыми. Когда девушка подумала об этом, то услышала пение соловьев, о которых рассказывал герцог.

Они были не очень близко, однако привлекли внимание Трины, поскольку все вокруг буквально замерло в преддверии ночи. Соловьиные трели все приближались, и теперь девушка слушала песню, которую для нее исполняли две птицы.

Одна из них пела для другой, затем ждала ответа, потом птичьи голоса сливались в дуэте, и сердце Трины как будто пело вместе с ними.

Вдруг она услышала позади себя мягкие шаги и подумала, что это герцог ищет ее. Она подняла руку, предупреждая, чтобы он молчал и случайно не разрушил это очарование.

Соловьиные трели продолжались еще некоторое время, потом стали затихать, и Трина подумала, что птицы улетели к звездам.

Девушке захотелось проследить их полет, однако когда она подняла голову, то увидела лишь свет звезд и сияние луны. На какое-то мгновение ей показалось, что она тоже может летать.

Потом, вспомнив, что герцог стоит позади, она улыбнулась своим мыслям и вернулась к реальности.

— Это песнь любви, — тихо сказала она и повернула голову.

К ее изумлению, позади стоял не герцог, а незнакомый мужчина.

Он был очень высок и широкоплеч. Было еще достаточно светло, чтобы разглядеть, что незнакомец очень красив, однако несколько иначе, чем герцог Жиронский. Он, несомненно, относился к англосаксонскому типу мужчин.

Какое-то мгновение они молча смотрели друг на друга. Лунный свет окружал сияющим ореолом голову девушки, придавая ей дополнительное очарование. Потом, поскольку мужчина не вымолвил ни слова, Трина сказала:

— Я думаю, что вы маркиз Клайвдон.

Он улыбнулся и поклонился.

— А я уверен, что вы леди Шерингтон. Герцог сказал, что вы гостите здесь.

Трина хотела возразить ему, что на самом деле она дочь леди Шерингтон, но вспомнила, что маркиза не должна знать о ее существовании.

— Как вы сообразительны! — с иронией сказала она.

— Ну не так уж, — ответил маркиз. — Хозяин замка сообщил моей матери, что у него находится очень симпатичная гостья, и смею вас уверить, он не преувеличивал.

— Спасибо.

Трина не покраснела и не смутилась от комплимента, как это обычно происходило с ее матерью, потому что уже достаточно наслушалась их в Риме.

Она отвела взгляд от маркиза и посмотрела вдаль на темнеющий горизонт.

— Итак, вы слушали песнь любви, — сказал маркиз. — Мне не говорили, что соловьи являются частью достопримечательностей Прованса.

По его насмешливому тону Трина легко догадалась, что он сомневается в правдивости того, что слышал об этой части Франции, и, конечно же, не верит, как всякий здравомыслящий человек, в существование эликсира молодости, который надеется найти здесь его мать.

Пока маркиз говорил, Трина с удивлением подумала, что герцог не упоминал о том, что маркиз приедет вместе со своей матерью.

— Когда я ехал сюда, — сказал он, как бы отвечая на ее незаданный вопрос, — я думал о том, как необычна и прекрасна эта уединенная местность. Мне еще не доводилось бывать в этой части Франции.

— И мне не доводилось, поэтому я также получаю удовольствие от пребывания здесь.

— Чтобы описать все вокруг, достаточно одного слова — романтика, — заметил маркиз. — Когда я увидел на фоне кипарисов ваш силуэт, то подумал, что вы нимфа, вынырнувшая из реки, или прекрасная фея, заслушавшаяся пением соловьев.

— Да, кажется, и вы поддались очарованию этого места, — улыбнулась Трина, — и, конечно, уже заметили, что замок значительно отличается от подобных сооружений.

— Да, конечно, он прекрасен.

Опять в его голосе появились ироничные нотки, как будто он решил быть циничным по отношению ко всему и, может быть, ко всем вокруг.

— Я думаю, мне лучше вернуться в замок, — заметила Трина.

— Вы собираетесь оставить меня наедине с моими мыслями? — спросил маркиз.

— Вы их боитесь?

— Ну не так уж. Но мне бы хотелось, чтобы вы побыли здесь со мной еще хоть немного.

— Польщена вашим приглашением, — ответила Трина, — но думаю, что вы просто хотите, чтобы кто-то с вами здесь оставался, а не конкретно я.

Маркиз рассмеялся.

— Наверное, я не так красноречив, как был бы француз в данных обстоятельствах, но могу ли я сказать на простом английском языке, что мне хотелось бы поговорить именно с вами. Почему бы вам не присесть?

Он заметил каменную скамью, которую Трина не видела раньше. Она находилась чуть поодаль и была скрыта за двумя стройными кипарисами.

Не возражая, Трина направилась к ней, уверенная в том, что ее мать и герцог не будут беспокоиться, что она так долго не возвращается из парка. Кроме того, если быть честной, ее заинтересовал маркиз. У нее было чувство, что не стоит недооценивать его ум. И как бы глупа и доверчива ни была его мать, маркиз может оказаться совсем другим.

Трина опустилась на скамью, и легкая ткань платья воздушным облаком легла на каменное сиденье. Ее фигурка казалась совсем хрупкой, а открытая шея и плечи матово светились в лунном свете.

Маркиз сел около нее и полуобернулся, глядя ей в лицо.

Трина, чувствовала на себе его пристальный взгляд и гадала, о чем он думает.

— У меня до сих пор такое чувство, — сказал он через какое-то время, — что вы нереальны. Замок, лунный свет, соловьи — это все похоже на сказку. И даже если я утром снова обнаружу их здесь, то вы уж наверняка исчезнете.

— Я все же надеюсь, что остаток ночи буду сладко спать в своей кровати.

— Ну, теперь я знаю точно, что вы англичанка, — с иронией заметил маркиз, — только английская женщина может разрушить всю поэзию прекрасного момента таким практичным замечанием!

— Только истинный англичанин может быть так груб, чтобы указать женщине на ее ошибку! — вспыхнула Трина.

Маркиз рассмеялся и ответил:

— Я всегда удивлялся, как можно обучиться той легкости, с которой французы раздают женщинам направо и налево комплименты. Теперь я понимаю, что это всего лишь вопрос времени, желания и практики.