Том 9. Стихотворения 1928 - Владимир Маяковский

[1928]

Слегка нахальные стихи товарищам из Эмкахи*

Прямо   некуда деватьсяот культуры.        Будь ей пусто!Вот товарищ Цивцивадзе*насадить мечтает бюсты.Чтоб на площадях       и скверахбыли    мраморные лики,чтоб, вздымая      морду вверх,мы бы   видели великих.Чтобы, день       пробегав зря,хулиганов    видя      рожи,ты, великий лик узря,был душой облагорожен.Слышу,   давши грезам дань я,нотки     шепота такого:«Приходите       на свиданьевозле бюста       Эф Гладкова*».Тут и мой овал лица,снизу     люди тщатся…К черту!      «Останавлицастрого воспрыщаица».А там,   где мороженоеморит желудки,сверху   восторженныйсмотрит Жуткин.Скульптор    помнит наш режим(не лепить чтоб         два          лица),Жаров-Уткин*      слеплен имсразу    в виде близнеца.Но —     лишь глаз прохожих паразамерла,      любуясь мрамором,миг —   и в яме тротуарараскорячился караморой*.Только   лошадь      пару глазвперит   в грезах розовых,сверзлася    с колдобин         в грязьвозле чучел бронзовых.И с разискреннею силищейкроют      мрачные от желчи:«Понастроили страшилищей,сволочи,      Микел Анжѐлычи*».Мостовой    разбитой едучи,думаю о Цивцивадзе.Нам нужны,       товарищ Мѐдичи*,мостовые,    а не вазы.Рвань,   куда ни поглазей,грязью   глаз любуется.Чем устраивать музей,вымостили б улицы.Штопали б    домам       бокада обчистили бы грязь вы!Мы бы   обошлись покаГоголем   да Тимирязевым*.

[1928]

Работникам стиха и прозы, на лето едущим в колхозы*

Что пожелать вам,        сэр Замятин*?Ваш труд       заранее занятен.Критиковать вас          не берусь,не нам   судить      занятье светское,но просим     помнить,            славя Русь,что Русь      — уж десять лет! —            советская.Прошу   Бориса Пильняка*в деревне        не забыть никак,что скромный      русский простолюдинне ест      по воскресеньям            пудинг.Крестьянам        в бритенькие губкине суйте   зря     английской трубки.Не надобно     крестьянам             тожна плечи      пялить макинтош.Очередной     роман        растя,деревню осмотрите заново,чтобы не сделать        из крестьянанглосаксонского пейзана.Что пожелать      Гладкову Ф.?Гладков романтик,         а не Леф*, —прочесть,       что написал пока он,так все колхозцы           пьют какао.Колхозца       серого         и сирогоне надо   идеализировать.Фантазией     факты           пусть не засло̀нятся.Всмотритесь,          творя           фантазии рьяные, —не только     бывает        «пьяное солнце»*,но…  и крестьяне бывают пьяные.Никулину* —         рассказов триста!Но —      не сюжетьтесь авантюрами,колхозные авантюристыпусть не в роман идут,            а в тюрьмы.Не частушить весело́попрошу Доронина*,чтобы не было      селов рифмах проворонено.Нам  деревню         не смешной,с-е-р-и-о-з-н-о-й дай-ка,чтобы не была         сплошнойкрасной балалайкой.Вам, Третьяков*,         заданье тоньше,вы —      убежденный фельетонщик.Нутром к земле!         Прижмитесь к бурой!И так      зафельетоньте здорово,чтобы любая         автодуравошла бы       в лоно автодорово.А в общем,     писать вам            за томом том,товарищи,     вам      благодарна и рада,будто платком,      газетным листоммашет   вослед      «Комсомольская правда».

[1928]

«Общее» и «мое»*

Чуть-чуть еще, и он почти б был положительнейший тип.

Иван Иваныч —          чуть не «вождь»,дана в ладонь         вожжа ему.К нему   идет       бумажный дождьс припиской —          «уважаемый».В делах умен,      в работе —          быстр.Кичиться —       нет привычек.Он добросовестный службист —не вор,   не волокитчик.Велик      его       партийный стаж,взгляни в билет —          и ахни!Карманы в ручках,       а уста жсахарного сахарней.На зависть    легкость языка,уверенно       и пустоон, взяв путевку из ЭМКА,бубнит   под Златоуста*.Поет    на соловьиный лад,играет   слов    оправою«о здравии комсомолят,о женском равноправии».И, сняв   служебные гужи,узнавши,      час который,домой      приедет, отслужив,и… опускает шторы.Распустит    он         жилет…         и здесь,— здесь   частной жизни часики! —преображается      весьпо-третье-мещански*.Чуть-чуть       не с декабристов              род —хоть предков        в рамы рамьте!Но сына      за уши      деретза леность в политграмоте.Орет кухарке,      разъярясь,супом   усом       капая:«Не суп, а квас,         который раз,пермячка сиволапая!..»Живешь века,      века учась(гении   не ро́дятся).Под граммофон         с подругой              часпод сенью штор          фокстротится.Жена    с похлебкой из пшенасокращена    за древностью.Его вторая зам-женаи хороша,       и сложена,и вымучена ревностью.Елозя     лапой по ногам,ероша     юбок утлость,он вертит        по́д носом наган:«Ты с кем        сегодня       путалась?..»Пожил,   и отошел,       и лег,а ночь      паучит нити…Попробуйте,        под потолоктеперь   к нему      взгляните!И сразу   он    вскочил и взвыл.Рассердится       и визгнет:«Не смейте    вмешиваться          выв интимность      частной жизни!»Мы вовсе        не хотим бузить.Мы кроем    быт столетний.Но, боже…    Марксе, упасинам заниматься сплетней!Не будем       в скважины смотретьна дрязги       в вашей комнате.У вас    на дом       из суток —             треть,но знайте        и помните:глядит   мещанская толпа,мусолит      стол и ложе…Как под стекляннейший колпак,на время       жизнь положим.Идя сквозь быт      мещанских клик,с брезгливостью          преувеличенной,мы переменим      жизни лик,и общей,      и личной.

[1928]