Голод - Лина Нурдквист
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Армуд ставил силки на голубя и белку, но добычу приносил редко. Зато мы вдоволь наедались жареной рыбой, лакомились лесными ягодами и дикими яблоками. Армуд был опытным рыболовом, но соль стоила дорого, и сохранить рыбу надолго не удавалось. В глубине души я надеялась, что прольются дожди и разбудят к жизни грибы, о которых рассказывала мне женщина из деревни по имени Юханна.
Палящее солнце. Трава выцвела, стала коричневой, овощи пришлось снять и съесть до того, как они выросли. Рыба спряталась от жары на дне озера, и вскоре даже ночная рыбалка не приносила удачи. Все медленнее текла вода в ручейке, подпитывающем наше маленькое лесное озерцо – силы изменяли ему. Еда за дверьми торпа иссохла. Как раз в тот момент, когда наша кладовка должна была наполниться заново, она внезапно опустела.
Мы доели последнюю луковку.
Последний кочан капусты.
Питались пустым супом из плотвы и съедобных листьев.
Лето сжалось: бесконечная засуха, гнетущая тревога. Мы замедлились, выжидая – новости, которая как удар кулаком в живот. Но вместо этого на меня, словно снежинки, мягко спускались отчаяние и покорность судьбе. В этом году урожая не будет. Прижавшись головой к плечу Армуда, я почувствовала, как он обнял меня. Наблюдая, как вы, смеясь, играете на солнышке, мы, взрослые, посчитавшие наши запасы в кладовке, расплакались. Смех отзвенел, вы снова начали худеть, хотя только что отъелись. Ты стал таким худеньким, Руар. Личико у Туне Амалии стало серым – голод украл все краски. В ее глазах читалась безысходность взрослого человека. Я надолго уходила из дома, ища дрова, ягоды и грибы, а когда возвращалась с дровами, но чаще всего без ягод и всегда без грибов, вы поворачивали ко мне свои головки с открытыми ротиками, словно клювики у голодных птенцов.
Проникнув сквозь оконные стекла, солнце согревало локоны Туне Амалии. Но от этого нежного прикосновения солнечных лучей сыт не будешь.
И вновь мы стоим с обрывками мха в руках перед глухой судьбой, которой нет дела до таких, как мы. Дом – это такое место, где постоянно гремят посудой. Когда еда кончается, предметы тоже замолкают. Дом – это такое место, где мы смотрим в глаза друг другу, сидя за столом, который построил Армуд. Но как сидеть вокруг пустого стола? Не так мы себе это представляли. Голод рвал нас изнутри. Птицы на полях. Птицы в кустах. Птицы, кружащиеся над крышами домов. Все они искали, чем бы поживиться – в точности как мы. Нам приходилось постоянно чем-то заниматься, чтобы не давать волю мыслям, но при этом беречь силы. Я собирала цветки сирени с коричневым кантом на кусте у дровяного сарая и вставляла Туне Амалии в волосы, но это ее не питало. Иногда я видела, как она вытаскивает крошечные цветочки и ест их.
Застывший неподвижный воздух, как перед грозой, но дождя не было – на землю не упало ни капли. Жара и засуха. Невыносимое солнце, шуршащие сухие стебли травы. Зной сдавливал нас, сил не осталось совсем. Жара продолжалась, не заканчивалась. Трава пожелтела, обнажилась земля – лежала, не прикрытая, на глазах людей и животных. Я всегда держалась особняком, но наблюдала со стороны, как даже те, кто обычно помогал друг другу, сейчас отдалились и стали словно чужие. Юханна, любительница грибов, смотрела на меня диким взглядом, когда мы сталкивались там, где должны были бы расти лисички. Бывшие друзья дрались, валя друг друга на землю, из-за упавшей с телеги репы. Кто-то обвинял соседа в том, что тот съел его собаку. Деревня рассыпалась, распалась на части, так что я избегала всех еще больше, чем обычно. Вместо былого единения – сборище людей, бродящих в поисках еды. И снова своя рубашка ближе к телу. Я думала о той боли, которую мы однажды оставили позади. Теперь она снова догнала нас.
– Армуд, что будем делать?
Ответа я не получила.
Мы выбились из ритма. Возвращаясь домой с пустой корзиной, я издалека, еще на подступах в «Уютному уголку», слышала голос Армуда: он кормил вас росказнями о приключениях и путешествиях. Раз за разом ты просил рассказать тебе снова о том февральском дне, когда фигурист Аксель Паульсен разбогател, оставив далеко позади голландского соперника на блестящем льду залива Осло-фьорда.
– Он несся с такой скоростью, дети! Самый быстрый человек на льду всех времен и народов! Ваш земляк, конечно же.
– Папа, расскажи что-нибудь страшное!
Тогда он округлял глаза, говорил, что только что освободился от работы на вырубке леса в полудне пути от дома, когда увидел, как пароход «Идале» потерпел крушение и пошел ко дну ясным летним днем. Я замерла на полушаге.
– В тот день утонуло тринадцать детей!
Ты, Руар, боялся даже дышать.
– Так что берегитесь глубокой воды, дети!
Вы буквально онемели, а я продолжила свои дела. Я никогда его не спрашивала, хотя этот вопрос до сих пор не дает мне покоя. Эта потребность рассказывать, вызывать восхищение. Может быть, он тоже от чего-то бежал – и лишь умело скрывал свои тайны за всеми этими историями.
Изможденная фигура среди подернутой коричневым зелени, он искал подпитку во всем – в фантазиях, в лучах солнца, и щедро делился с вами. Сама же я уже не могла притворяться, становилась все более замкнутой и злой. Без дождя не будет еды. Не будет влажного запаха жизни. То, что мы посадили, не взойдет. Ручей в лесу теперь превратился в узкую струйку, скоро он совсем пересохнет. Резкий запах пота из подмышек, но все труды напрасны. Животы урчат и бурчат. Кишки страдали без еды, но еды не было. Как мне не хватало запаха готовящейся еды, от которого когда-то было так трудно избавиться! И полевок, которых мы не пожелали съесть – какими вкусными они показались бы сейчас, сваренные с можжевеловыми ягодами!
– Что нам делать? Как быть? Скажи, Армуд!
Его губы – словно сухая ветка.
– Скажи ты. Ты ведь тоже можешь что-нибудь придумать?
Он отвернулся от меня. Мы стали гнить изнутри – мы, люди. Нам предстояло пройти испытание, и мы его не прошли. Сны становились все ощутимее, а сон все труднее было отличить от бодрствования. Главное отличие заключалось
