Последняя улика - Любовь Арестова

— Не знаю, — вздохнул Климов.

— Да, еще. Звоните Сергею в Одон, чтобы был готов.

— Хорошо, сделаю все. Бегу сейчас в отдел, — капитан жил неподалеку от райотдела, а вот майору пешком далековато. — За вами машина уже пошла.

— Спасибо, действуй, — Николаев положил трубку.

«Вот тебе кони, вот тебе звон, — с горечью подумал он, вспоминая сон. — И что за апрель нынче выдался!»

Уже по раннему звонку Люда поняла, чем может помочь мужу — быстро поставила чай, заварила покрепче, по-сибирски, как любил ее Ванечка, намазала масло на хлеб, отварила пару яиц. Когда теперь будет он обедать, и будет ли!

Николаев не успел допить чай — за окном газанул шофер подошедшей «дежурки». Сигналить у дома майор запретил категорически — нечего жильцов беспокоить.

Оперативная группа была уже в сборе — вот преимущество их маленького городка: все живут на одном пятачке. Таню Румянцеву, которая никак не могла успокоиться, узнав о состоянии Богданова, и шмыгала носом, сдерживая слезы, посадили рядом с шофером. Николаев, Петухов и Ниткин — «за решеткой», как сказал водитель.

Ехали молча. Снова Петухов задержался за проволочную сетку, подпрыгивая на ухабах. Рядом с ним притулился Ниткин, вцепился в локоть, как совсем недавно держался Алик.

«Кто мог расправиться с ним так жестоко? Ну и люди же есть, господи боже! Как и рука поднялась-то». Оперуполномоченный живо представил русый чуб приятеля, его молодое лицо.

«Алик, Алик, что ты натворил там? Ясно ведь, что не просто так подкараулили тебя в тайге. Да и как ты оказался там?» Анатолий перебирал в памяти всех, с кем пришлось им встретиться в Ярино. И не находил подозрительных.

«А вот Степанко!.. Ну, в первую очередь достану счетовода», — думал он, и, как бы угадав его мысли, молчавший до сих пор майор сказал:

— Не выходит у меня из головы эта пара — Степанко и Снегова.

Старший лейтенант молча кивнул.

Завезли в Одонскую больницу Румянцеву; Николаев хотел увидеть Сергея, но он был на операции. Дежурная сестра, испуганно округляя глаза, рассказала, что привезли парня без сознания, ни кровинки в лице. Сергей Сергеич его уже ждал и сразу на стол. На вопрос, будет ли жить, она молча пожала плечами.

Нужно было ехать дальше, но майор не мог уехать, не узнав об Алике главного — будет ли жить. «Нагоним время по дороге», — успокаивал себя Николаев и сам понимал, что по такой апрельской дороге ничего они не нагонят, что он теряет драгоценные для розыска минуты. А потом твердо решил: нет, до конца операции он останется здесь, поговорит с хирургом, иначе как им работать! А может быть, очнется Алик, что-нибудь скажет.

Присев на стул в коридоре возле операционной, Николаев слушал доносившиеся оттуда звуки, пытаясь хотя бы по ним понять, как там раненый. Сережин голос — он его и не узнал поначалу — подавал какие-то непонятные команды, что-то резко звякало — металл о металл. Время тянулось невыносимо медленно.

Наконец вышел Сергей — непривычно серьезный, значительный, на правом стеклышке очков — крохотная капелька, и она приковала к себе все внимание майора. Он молча смотрел на эту каплю и вдруг испугался спрашивать. А что, если Алика больше нет?! Всем своим существом ощутил он наступившую вдруг тишину, да еще эта подсохшая коричневая точка — кровь его товарища, в мирное время пролитая.

Хирург понял состояние друга, приветливо улыбнулся. «Обошлось», — догадался Николаев по этой улыбке и обессиленно опустил голову.

— Ну, повезло твоему сыщику, — произнес наконец Сергей. — Я думаю, выцарапаем мы его. Крови много потерял, я на него весь лимит истратил, — вздохнул он и оживленно добавил: — Зато мы с ним теперь одной крови — он и я. Вот, смотри, — врач показал пятнышко йода на сгибе локтя.

— Спасибо, друг! — выдохнул Николаев.

— Да просто больше его группы ни у кого не было, вот и пришлось породниться с милицией. Теперь у меня в розыске братишка, — пошутил он.

— Как Алик, говори скорее, — поторопил его Николаев.

Сергей вновь посерьезнел.

— Пока без сознания. Два огнестрельных дробовых ранения. Первое в спину, в область плеча. Боялся за руку, но обошлось, залатал капитально. Это пустяк.

«Ничего себе пустяк», — подумал майор.

— Второе ранение — в грудь, с близкого расстояния, есть следы порохового ожога. Задето легкое. Зато сердце цело. Говорят, чудес не бывает — вот тебе и чудо. Знаешь, — в голосе Сергея послышалась тревога, — он долго в тайге лежал. С одной стороны, мороз ослабил кровотечение, с другой — переохлаждение. — Хирург задумался, затем тряхнул рыжеватым чубом. — В общем, передай Вере, опять я приземлился. Куда же я уеду, пока этого не выхожу!

— Потом договорим, — мягко прервал его Николаев. — Мы в Ярино направляемся, а у тебя здесь останется наша сотрудница. Разреши ей постоянно при Алике быть. Она дивчина толковая и поможет, и все такое. Кроме того, очнется он, расскажет, что произошло. Румянцева нас известит.

— Идет, — согласился Сергей.

Внимательно прочитав вчерашний протокол допроса, записанный аккуратным мелким почерком Николаева, Вера Васильевна вызвала Снегову. Та вошла, спокойно поздоровалась, села, молча ожидая вопросов.

Неторопливо, что называется, со вкусом повторила Тамара про встречу с неизвестными, про ограбление, подробно сообщила приметы парней — все вплоть до цвета глаз, описала женщину, так похожую на нее. «Э, да она от возможного опознания себя страхует, — догадалась Вера, — нет, ее голыми руками не возьмешь, даром, что молода!»

На вопрос о недостаче Тамара ответила, что да, была недостача, но родители ей деньги привезли, она оставила их у Щекиной, хотела уплатить, да вот… И укоризненно посмотрела на Веру, мол, держите меня, не даете с государством рассчитаться.

Вера не спешила спрашивать Снегову, откуда той известны были такие подробности, как разговор в доме Пушковой, Понимала, что ответ будет сочинен тут же и, возможно, самый фантастический. Не сказала и о случае в Заозерном — незачем пока.

Ребята из уголовного розыска поехали за свидетелями — надо было проводить опознание. Пригласили двух женщин примерно одного возраста со Снеговой, приготовили одинаковые коричневые шубы.

Среди троих приглашенных плачущая Пушкова никого не опознала. Долго смотрела на всех, попросила встать, потом с виноватым видом развела руками.

Разочарованию Веры Васильевны не было предела — на эту свидетельницу она надеялась больше всего. «Попытаюсь еще, — решила она, — не очень-то этично, но перетерпим». И попросила всех троих:

— Покажите, пожалуйста, зубы.

Все три женщины это быстро проделали. Показалась щербинка в Тамариных зубах, и Пушкова, побелев, вскрикнула, указав на нее:

— Она! Это она!

Но вот прикрылась щербинка, и вновь свидетельница пожимает плечами:

— Та вроде постарше была.

Ну что тут будешь делать?! Та же неопределенность, когда пригласили для опознания других. Никто не давал точного ответа. Богомолова и Высоцкая поджимали губы, Шибков смущенно крякал. Расстроенная Вера собралась было отпустить людей, но, перебирая в уме все мелочи, известные ей по делу, сообразила вдруг — голос! Все ведь слышали голос женщины. А что, если попытаться… Она понимала, что нужно тщательно подготовить такое не совсем обычное мероприятие и, попросив приглашенных задержаться, зашла за советом к прокурору. Обсудив детали, опознание решили проводить вместе: Вера — со свидетелями, а Протасевич — с опознаваемыми. Пригласили двух понятых.

По просьбе следователя машинистка быстренько отпечатала в трех экземплярах тексты: «Тетенька, я из деревни, у меня мама умерла, а шофер ждать меня не хочет».

Это слышала Пушкова.

«Там, на автобусной остановке, авария».

Это для Светы и Оли.

«Дядечка, ой, увези скорей, мужик за мной гонится, пьяный и с топором».

Это сказала неизвестная Шибкову.

Бумажки раздали всем трем женщинам. С неослабевающим удивлением наблюдала Вера Васильевна за поведением Снеговой. Она казалась совершенно безмятежной. Вытянув шею, заглянула в бумажку соседки. Что это? Может быть, невиновность? Или умение владеть собой? Если последнее, то просто поразительно и совсем необъяснимо. «Ну что ж, на то и щука в речке, чтоб карась не дремал», — усмехнулась Вера.

В кабинет Николаева привели Снегову, здесь же были понятые и Протасевич. Из кабинета в крохотную приемную вел небольшой тамбур, двери в нем оставили открытыми, голоса должны звучать ясно и чисто. Женщин усадили так, чтобы их не было видно из прихожей.

Первой в приемную пригласили Олю Богомолову. Она вошла, заинтересованная необычной ситуацией.

— Там, на автобусной остановке, авария, — послышалась фраза.

Вера Васильевна, внимательно наблюдавшая за Олей, поняла — нет.