Музыка ножей - Дэвид Карной

— Она сама за себя в ресторане платит, — через несколько секунд произносит Рик.

Непонятно, обращается ли к Когану или просто сам с собой разговаривает. Потом нервно приглаживает редеющие темные волосы и одергивает найковскую тенниску. До Теда ему далеко — и ростом, и фигурой Рик не вышел. Грузный, одышливый, кряжистый, только лицо, хоть и широкое, но красивое. Ему тридцать восемь, и он пластический хирург. Давно, еще в детстве, друзья прозвали его Рино в честь риноцероса, то есть носорога. Отчасти из-за фамилии, отчасти из-за его агрессивности, которую он проявлял во всяком деле, где был хоть какой-то элемент соревнования. В колледже вроде все шло гладко, пока Рик не налетел во время игры в теннис на сетку с такой силой, что потерял сознание. Мяч он отбил, но сбавить скорость уже не смог, и сетка слетела с крюков. С тех пор его все звали Носорожищем. Коган убедил Рика, что это ничего, гораздо лучше, чем просто носорог, — и мужественно, и никого так больше не зовут.

— Каждый раз, как я куда-нибудь ее веду, она сама за себя платит, — говорит Ринхарт. — Это, конечно, здорово. Но организовывать все полагается мне. Выбирать ресторан или фильм. Никогда она не скажет: «Пойдем ко мне, Рик, я тебе ужин приготовлю». Вроде пустяк, да, Тед? Вот из этих пустяков все и состоит. Она играет по правилам, но не двигается, лишь бы только на пути у мяча не становиться. А я бегаю и подаю…

Он вскакивает и, как может, изображает звезду американского футбола Джо Монтану — отступает на несколько шагов, замахивается, делая вид, будто у него в правой руке мяч, совершает несколько обманных движений, чтобы сбить с толку защитников.

— Я парюсь, а она знай себе стоит. Оглянуться не успеешь, а тебя уже в лепешку смяли. — Рик отклоняется назад, словно на него налетел стотридцатикилограммовый защитник, падает на траву и лежит, раскинув руки. Через некоторое время ему надоедает изображать потерю сознания. Рик встает и продолжает: — Знаешь, что она выкинула?

— Что?

— Она мне ничего не подарила на день рождения! Даже открытку не прислала.

— Да-а-а…

— Даже не предложила сводить меня куда-нибудь в честь праздника.

— Она же вроде в тот день уезжала?

— Уезжала. Но могла бы ведь и потом что-нибудь придумать, когда вернулась.

— Слушай, сядь, а? Не мельтеши. От тебя уже в глазах рябит.

Ринхарт садится, но надолго его не хватает — он подскакивает, словно через стул пустили ток.

— Думаешь, она мне благодарна за то, что я ее в этот теннисный клуб учиться пристроил? — спрашивает он. — Мне пришлось звонить и напоминать про занятие. Она бы иначе вообще не пошла.

— Слушай, ну она же старается. Видно, что ты ей нравишься.

— Черта с два. Она уже линять налаживается.

В этот момент девушка (Лиза, так ее зовут) поворачивается и машет Рику, чтобы подошел. Ринхарт идет к ней, даже не оглянувшись на Когана. Разговаривает пару минут и возвращается к столу.

— Я пойду принесу выпить, — говорит Рик. — Тебе купить чего-нибудь?

— Выпить — в смысле выпить?

— Ага.

— Мы же сейчас играем!

— Всего одну «Кровавую Мэри». У нас еще полно времени.

Коган смотрит на часы. Начало третьего.

— Нам играть через пятнадцать минут.

— Ничего со мной не сделается.

— А ей ты что закажешь?

Рик что-то бормочет себе под нос.

— Чего-чего?

— Водички, — говорит он громче. — «Эвиан». — И предостерегающе выставляет указательный палец: — Ты лучше молчи. Я тебя все равно не слушаю.

Разворачивается и идет по направлению к бассейну и зданию клуба.

— Эй, док, что это у тебя на спине? — кричит ему вслед Коган. — Следы от кнута? Просто удивительно, какой магической силой обладает вагина! У нее железная хватка. Доктор Ринхарт, что скажете?

— Заткнись! — откликается доктор Ринхарт.

Керри и Кристен пришли в половине пятого, как раз заканчивался матч «Северная Каролина» — «Клемсон». Джимми так хорошо запомнил время, потому что он с другими ребятами валялся на диване в гостиной и смотрел игру.

Джимми и еще парочка первокурсников целых два часа таскали из подвала упаковки пива и выставляли банки на подставки. А потом еще подставки надо было разнести по трем импровизированным барам — два на втором этаже и один во дворе, где уже начиналась вечеринка.

Если бы народу было поменьше, они бы купили бочонки. Но Марк Вайсс — президент студенческого братства — предпочитал банки, потому что тогда народ быстрее напивается и нет очередей на раздаче пива. Банки удобнее. К тому же так легче понять, сколько уже выпито. Без контроля наступает анархия. И следующие вечеринки без подсчета выпитого не спланируешь.

В такие детали только свои врубаются, объясняет Мэддену Джим. Студенческое братство — это не просто компания отморозков, которые собираются, чтобы нажраться в зюзю. Тут целое искусство. Надо уметь составить бюджет, собрать с народа деньги и все правильно организовать. А если облажаешься — все, вечеринка в пролете.

Надо признаться, Керри этого не понимала. Для нее тут — сплошной аттракцион, полно парней, выбирай — не хочу, и все по-взрослому. Ну она и отрывалась на полную катушку. Прямо с порога начинала.

Керри даже не ждала, пока ее парням представят. Заходит она, вся такая улыбающаяся, в комнату, где телевизор смотрят, и спрашивает, кто играет. Как будто знает тут всех. Нет, с парочкой друзей он ее знакомил, конечно. Но не со всеми.

— Могла бы как-то поскромнее себя вести, — говорит Джимми. — А то вечно корчит из себя королеву бала.

Другие парни, правда, особо не возражали. Сразу стали с ней обсуждать, кто играет да кто в этом сезоне победит. А Керри давай с ними спорить. Она всегда так делает: ты ей говоришь одно, а она нарочно говорит другое. Хотя Джимми очень сомневается, что она вообще понимает, о чем речь. Всех игроков и все команды перепутала. И что интересно, чем больше она ошибалась, тем больше нравилась ребятам.

— Если честно, я сначала Кристен даже не заметил. Наверное, это из-за сестры, от нее аж в ушах звенит. А Кристен стеснительная. И потом, у Керри сиськи вот такие, а она нацепила обтягивающую майку с вырезом до пупа. Парни на нее пялились.

— И тебе это не понравилось?

— Да я, в принципе, знал, чего ждать, но все равно разозлился. Вот на фига она ее нацепила? Слушайте, а можно я вас спрошу?

— Валяй.

— Кристен оставила записку?

— Я пока не могу об этом говорить.

Джим пару секунд молчит.

— Это точно самоубийство? — наконец спрашивает он.

— Идет расследование, — отвечает инспектор. — Пока мы не знаем, убийство это или самоубийство.

— Сестра говорит, тут дело в ее враче. И что Кристен с ним переспала в ту ночь. Это правда?

— Давай не будем это обсуждать.

— А что будем?

— Обсуждать ничего не будем. Итак, у меня осталась еще пара вопросов. Я буду спрашивать, а ты отвечай.

Коган наблюдает за Ринхартом и хихикает. Рик понуро идет к зданию клуба. Вот никогда Коган не понимал, как человек может быть организованным на работе и при этом создавать сплошной хаос в личных отношениях. Тед, конечно, и сам не идеал. Но все равно разница между тем, как Ринхарт ведет дела в клинике и как он общается с женщинами, не может не удивлять. Врач Ринхарт — человек логичный, собранный, сочувствующий пациентам. Он способен полчаса уговаривать больную не волноваться по поводу предстоящей операции. Коган видел это своими собственными глазами. При этом с подругами он становится совершенно иррациональным и препирается с ними по любому поводу.

Рик и Тед познакомились несколько лет назад в теннисном клубе и быстро подружились. Тед тогда как раз окончательно развелся. Вообще-то заведение носило гордое название «Альпийский клуб. Теннис и плавание», но те, кто сюда ходил, называли его просто клубом. Место тут сказочное. Вокруг горы, дубовая роща, красивые луга. И рядом шоссе, ведущее к пляжу. Дорогу эту особенно любят мотоциклисты. Она поднимается в горы, становится узкой и извилистой и, наконец, через сорок километров приводит к побережью Тихого океана. Большинство людей считают шоссе номер один просто живописной дорогой. А вот Коган, глядя на эту трассу, постоянно вспоминает, сколько оттуда привозят жертв.

Горный отрезок пути расположен примерно на одинаковом расстоянии от больницы Парквью и университетской клиники. Поэтому в Парквью доставляют как минимум половину пациентов, а иногда и больше, если университет не может принять. Каждый раз по дороге на пляж Коган вспоминает эти аварии. Не жертв, потому что те, что погибли, в памяти не задерживаются. Хуже всего, что потом надо разговаривать с родственниками — родителями, детьми, мужьями и женами.

В клубе об этом забываешь. Тут по соседству есть клубы и побогаче, с полями для гольфа и прочими прибамбасами для миллионеров, но в этом бывает в основном молодежь, преимущественно женатые пары. Вступительный взнос — пятнадцать тысяч долларов. Коган не устает повторять Ринхарту, что здесь надо охотиться на мамочек-красоток. Они привлекательны, молоды, уверены в себе и своем положении и от этого еще более прекрасны.