Законы Лужкова - Михаил Щербаченко

…Сначала никто ничего не заподозрил. На поле выбежал молодой парень. «Здрасьте, я из газеты, можно поиграть?»

Народ удивленно переглянулся. «Вообще-то здесь принято спрашивать разрешение у одного человека», — пояснили шустрику. «Знаю, знаю, — радостно известил парень. — Юрий Михалыч знает, он не против». И начал за руку со всеми здороваться.

— Но учти, — ответил на рукопожатие полузащитник, — мы тут не понарошку играем.

— На деньги, — уточнил вратарь, и команды, посмеиваясь, разошлись по своим половинам.

Вышедший Лужков дал свисток, и матч начался.

Он прошел не лучше и не хуже подобных. Резвый новичок побегал в защите, после окончания матча мэр построил игроков на бровке, газетный фотокор сделал снимок, и все отправились в душ.

Вскоре этот снимок вместе с репортажем того самого парня появился в «Комсомольской правде». Мэра автор не обидел: Ю. М. технично забивал голы, напортачившего партнера поругивал «козлом», по-честному штрафовал самого себя за нарушение правил, бился до победного и вообще выглядел весьма симпатично. Что касается прочих игроков, то они слились в красно-синюю однородную массу, озабоченную лишь тем, как потрафить Лужкову — любой ценой, включая грубую лесть и нежное непротивление проходам мэра. Что, впрочем, ничуть не мешало членам московского правительства и примкнувшим к их футбольному клубу VIP-персонам от души материть друг друга.

На снимке тем не менее никто не выглядел обиженным. Напротив, приветливо улыбались муниципальные чиновники и другие члены клуба — промышленники, известные в прошлом футболисты, строители, депутаты Мосгордумы, журналисты, люди искусства, водители… В центре кадра, естественно, разместился мэр, он же старший тренер, капитан и судья. Рядом с ним, по левую руку, «нарисовался» бизнесмен Александр Чудаков. Это, между прочим, еще надо исхитриться — сфотографироваться рядом с Лужковым, желающих «примкнуть» всегда хватает. Чудаков сумел, и его лицо отразило крайнюю степень удовольствия.

Это был его последний снимок. Через месяц он умер. Точнее сказать, погиб — сильнейший инсульт в пятьдесят один год.

За два дня до гибели Чудаков футболил вовсю, изводил партнеров, не дающих пас. Наконец, добил отскочивший от вратаря мяч и завопил: «Ну, вот и вся игра!».

Будто сам себе напророчил…

Почти весь клуб пришел проститься с Александром Борисовичем, с Сашей. И возле гроба, глядя на троих сыновей Чудакова, на вдову, на заходящуюся в плаче мать, каждый, быть может, думал, что, случись такое с ним, приятно было бы воспарившей душе видеть стоящую вокруг твоего отбегавшего тела футбольную команду. Не группу товарищей, но товарищей по команде.

Двумя годами раньше, летом 98-го, в клубе тоже был траур. Прямо во время игры от сердечного приступа умер сорокапятилетний Руфат Садыхов. На поминках рядом с Лужковым сидел за столом и крестился, глядя на портрет Руфата, Павел Павлович Бородин. Кто тогда мог знать, что через год эти два человека разорвут отношения и даже станут прямыми противниками на выборах мэра Москвы.

Но эта тема достойна отдельной главы.

КРЕМЛЕВСКИЙ БОМБАРДИР

Вообще фигура Бородина стоит на особом счету в истории футбольного клуба правительства Москвы. Он был одним из самых ярких персонажей.

Здесь он, для начала, вообще научился играть в футбол. И вскоре осознал себя мощным центральным форвардом. Бомбардиром. Огромный, ушедший далеко за центнер, Пал Палыч всегда был нацелен на гол. Каждой клеткой, каждой частицей тела и каждым фибром души он жаждал забить. Иногда получалось неплохо. Но чаще ему из почтения к должности управделами президента забивать помогали. В команде синих играли известные в прошлом футболисты, которые, без труда обведя несколько красных, выкатывали Бородину мяч чуть ли ни на линию ворот. Если же он мазал, просто заколачивали «шар» рикошетом о корпус Палыча, как бильярдист вгоняет в лузу «свояка». И над полем проносился зычный победный рык автора гола.

Забивающий в каждой игре — разными из перечисленных способов — мячей по пять, а если партнерам что-то нужно было от Палыча, то и больше, Бородин завел обычай каждый сотый гол праздновать всей командой во вполне достойных заведениях. Принимая поздравления, непременно произносил тост за Ельцина (поскольку без него «ничего бы не было»), за Лужкова (поскольку, не исключаю, в ту пору мэра действительно уважал и верил в их долгий и прочный союз), за настоящую мужскую дружбу и за футбол, который ее скрепляет. И напоследок всякий раз добавлял, что гуляем за счет его друзей-бизнесменов («Сами посудите, откуда у госчиновника деньги на оплату банкетов?»).

И в эти минуты трудно было поверить, что радушный и обаятельный в застолье Бородин на футбольной поляне превращался в непереносимого грубияна. Что во всю свою здоровенную глотку материл правых и виноватых. Под огонь попадали защитники красных, осмелившиеся отобрать мяч у бомбардира, или же партнеры, давшие Палычу не такой пас. Это вообще могли быть игроки на другой половине и даже люди, стоящие за пределами поля. Личные особенности оскорбляемых (возраст, должность, трудовые заслуги, ученые степени, государственные награды, количество детей и внуков и прочие подробности) в расчет не брались. Любого человека в любой момент игры могло настичь «дружеское» напутствие.

Впрочем, нет, не любого. Никогда, даже при самом разгромном счете, Пал Палыч слова не молвил Лужкову. Очень мягко мог попенять вице-мэру и, пожалуй, еще руководителю службы безопасности мэра. Чуть пожестче, но в общем-то в границах приличия, — заместителям премьера правительства Москвы. А вот дальше — действительно без разбора.

И не то чтоб не посылали ему ласковых ответов (народец в клубе все же собрался бывалый), но делали это как-то вяло — вроде бы и огрызнулся, и в то же время большого босса не обидел. Да и можно ли, в самом деле, переорать Ниагарский водопад? После матча, бывало, игроки сами себя утешали: ну, несдержан Палыч на язык, но можно же понять — работа ответственная, нервная, вот он и снимает напряжение.

Непонятно было только, почему Ю. М., который все это видел и слышал, не тормознул управляющего делами. А ведь одной фразы: «Паша, ребята на тебя обижаются» было бы довольно. Но нет. Быть может, Лужков из деликатности не хотел напоминать Бородину, «кто в доме хозяин». И это понятно: нельзя было не оценить, что даже тогда, когда отношения мэра и президента пошли наперекосяк, Пал Палыч продолжал ходить в клуб. Хотя в Кремле ему давали понять, что такое поведение вызывает подозрение. А возможно, Ю. М. не одергивал Бородина, поскольку считал, что взрослые мужчины должны уметь за себя постоять. Сам же с любопытством наблюдал, кто как реагирует на бородинский базар, и делал свои кадровые выводы.