Жизнь Чарли - Жорж Садуль

Под внешней легкостью и беззаботностью цензура не сразу распознала смысл этого ядовитого фильма, обличающего всю ложь американской пропаганды. Но через двадцать лет ханжи потребуют и добьются, чтобы из картины было выброшено «чудовищное неприличие»: Статуя Свободы, освещающая бесчинства полиции.

Собранность и сдержанность «Иммигранта» стоили его создателю немалого труда. Отныне Чаплин не доверяет больше своему дару легкой импровизации. Каждую сцену он переделывает по десять, двадцать, тридцать раз. Его постоянный оператор Ролли Тотеро потратит более 12 тысяч метров пленки для фильма, который в окончательном варианте окажется не длиннее 500 метров. Чаплин теперь сам руководил монтажом своих фильмов. Над «Иммигрантом» он работал сто часов без отдыха и после четырех бессонных ночей ввалился в свой номер гостиницы на Спринг-стрит в пригороде Лос-Анжелоса грязный, взъерошенный, небритый, шатаясь от усталости. Став миллионером, он по-прежнему вел жизнь бедного иммигранта, бросившего якорь в Лос-Анжелосе, чтобы попытать счастья в кино.

Положение резко изменилось, когда его сводный брат Сидней взял его дела в свои руки. В 1915 году Мак-Сепнет, отчаявшись найти поддельного Чарли, решил заполучить хотя бы другого настоящего Чаплина и подписал контракт с Сиднеем. Актер был уверен в успехе, так как в театре он пользовался большей известностью, чем младший брат. Но внешне этот превосходный мимист был совершенно непохож на Чарли. В его лисьей мордочке и приглаженных волосах было что-то неприятное. Несмотря на успех, который имела его «Подводная лодка — призрак», веселая пародия на военные фильмы, Сиднею не удалось понравиться публике, и Мак-Сеннет расстался с ним.

Когда истек срок договора с компанией «Мьючуэл», Сидней повел от имени Чарли переговоры с другими фирмами. Объявление войны еще больше раздуло американскую «золотую лихорадку», кинозвезды Мэри Пикфорд и Дуглас Фербенкс подписывали миллионные контракты. Сидней не хотел, чтобы Чарльз отставал от них.

Два конкурирующих объединения предлагали по миллиону долларов. Чаплин снова предпочел ту компанию, которая предоставляла ему большую свободу творчества. В июне 1917 года он подписал контракт с гигантской прокатной монополией «Ферст нейшнл». За миллион долларов он обязался выпустить восемь фильмов, работая в построенной по его планам студии, которая переходила в его собственность. Когда студия на авеню Ла Брэа, рядом с Сан-сет-бульваром, была построена, Чаплин, ликуя, как подмастерье, ставший наконец хозяином, прошелся в своих знаменитых башмаках по еще не застывшему асфальту аллеи и концом тросточки расписался рядом с отпечатками своих ног.

Сидней занялся не только материальными делами брата, но и созданием ему общественного положения. Он вытащил его из меблированных комнат и до той поры, пока пе будет выстроен дом, достойный его славы, поселил в отеле элегантного клуба.

Он купил ему прекрасный автомобиль, нанял шофера-японца Торици Коно и пресс-агента Карла Робинзона. Наконец, он убедил брата пригласить в секретари Тома Гаррингтона, чтобы тот отвечал на обширную корреспонденцию, наводнявшую студию.

Восхваления лились потоком в этих бесчисленных письмах, приходивших со всех концов света. Немало было и просьб о денежной помощи или о ссудах. Просьбы умножились, когда стало известно, что не все они оставались безрезультатными: Чаплин был отзывчив к бедности, напоминавшей ему о собственном детстве.

Внезапно к меду восхвалений стали примешиваться ложки дегтя — анонимные письма, полные оскорблений. Из многих конвертов вылетали белые перья — перья позора, которыми, по старой английской традиции, отмечали трусов. Вскоре эта тайная травля нашла отклик в прессе. Миллионер Чарльз Чаплин отказывается защищать свою страну! Ему нет еще и тридцати лет! Америка теперь воюет на стороне его родины Англии! Трус предоставляет другим — английским и американским солдатам — «томми» и «сэмми» — проливать кровь ради его прекрасных глаз!..

В действительности Чарльз Чаплин прошел медицинское освидетельствование, и врачи сочли его слишком маленьким и тщедушным; он весил около 53 килограммов — этого было недостаточно, чтобы комиссия, которая в Соединенных Штатах, так же как и в Англии, проверяла новобранцев, признала его годным. Чаплину нетрудно было ответить, и он сделал это с большим достоинством.

«Я отправлюсь, как только правительство призовет меня под знамена. Все, что я делаю, и все, что я буду делать, чтобы доказать свою преданность делу демократии, никогда не было и никогда не будет использовано мною для рекламы…»

По правде говоря, не известно, был ли в глубине души Чарльз Чаплин убежден в 1917 году в том, что монополия на защиту права и демократии принадлежит союзным армиям. К тому времени, когда Вильсон поддался пропаганде своих французских и британских союзников, европейские солдаты и гражданское население уже далеко не были уверены в том, следует ли им жертвовать всем во имя войны «за правое дело». Некоторое время, подобно рабочему из «Ростовщика», отит могли безучастно смотреть, как уничтожают их имущество и их надежды. Но проходил месяц за месяцем. Убитые и голодающие исчислялись миллионами. В окопах и на заводах поднимался крик возмущения: «Мы люди, а не собаки!» И люди восставали в окопах и на заводах. И раньше всего в России, где царь был свергнут. Потом, следуя примеру России, восстали французские и немецкие солдаты и моряки. Они подняли красное знамя и направились к своим столицам, где бунтовали домашние хозяйки и металлисты, мастерицы и интеллигенты-пацифисты. Расстрелы, начатые по приказу Петзна и Гинденбурга, восстановили в этих странах «порядок». Но русский народ не позволил Керенскому и Корнилову прибрать себя к рукам…

«Мы люди, а не собаки!» — кричали сотни тысяч забастовщиков и в Англии и в Соединенных Штатах в 1918 году, когда Чарльз Чаплин показал им первый фильм производства «Ферст нейшнл» под названием «Собачья жизнь».

Последний фильм, поставленный Чаплином для фирмы «Эссеней», — «Искатель приключений» — начинался охотой на человека — бешеной погоней за беглым каторжником на диком скалистом берегу океана. Комическое бегство от смертельной опасности оправдывало уловки и трюки беглеца, ружья тюремных надзирателей, повернутые против них самих, и обман, который помог каторжнику Чарли, разыгравшему спасение утопающей, попасть в дом некогда осудившего его судьи. Приключение кончается пантомимой погони, основным мотивом которой, несомненно, является посрамление власть имущих. Этот до сумасшествия смешной фильм похож на пляску мертвецов. Играя в карты, Чарли неизменно вытаскивает пикового туза, что означает тюрьму или смерть: здесь впервые начинает проскальзывать горечь, принесенная белыми перьями позора, горечь первых преследований.