Одиночество - Николай Вирта

В последний раз открыл он глаза — вверху над ним холодно сияли звезды.

Глава восьмая

Весной двадцатого года Антонов разослал по губернии тех, кто прошел, как он шутливо говорил, академию партизанской войны в Пахотноугловской коммуне и в Инжавинских лесах. То были командиры будущих полков, их начальники штабов, штабные адъютанты, всего около полутораста человек — цвет и надежнейшие кадры повстанья. Полки должны были формироваться из населения, из дезертиров, местных, разумеется, в первую голову. Недаром Антонов пристраивал их на любую работу, спасая от мобилизации.

Было решено к моменту восстания соединить полки в две армии. Во главе первой поставили Петра Токмакова, который к тому времени окончил формирование отделов Главного оперативного штаба партизанских армий Тамбовского края; командующим второй — Кузнецова, бывшего подполковника.

Дружина превратилась в отряд личной охраны Главоперштаба, ударный гвардейский полк Санфирова насчитывал две тысячи отлично вооруженных и обмундированных конников.

Приготовил Ишин громадные запасы продовольствия. Лошадей, скупая их в соседних губерниях, табунами присылал ему Федоров-Горский, а изъезженных Иван Егорович отсылал адвокату на комиссию и для поставки Красной Армии.

И все прочее было расписано как надо быть. Разведка тоже налаживалась, и деревни кишели агентами мятежников; сеяли они лживые слухи, будто, не желая лишнего кровопролития, Антонов на время прекратил междоусобицу и даже обратился к Советам с воззванием прислушаться к голосу трудового крестьянства, внять их горемычной судьбе. И ждет, мол, Александр Степанович ответа: может быть, одумаются большевики, прикончат «чехарду гражданской войны», помирятся с другими странами, столкуются с трудовым крестьянством и облегчат участь мужиков и прочих людей русских. Но ежели, мол, большевики заупрямятся, а дела-то у них, отцы, плохи, ох, плохи, снова начнет войну Александр Степанович. В той войне, дескать, только одну цель имеет Антонов: защитить крестьянство от голодной смертушки… И поклялся-де Александр Степанович у мужиков ничего не брать: ни хлеба, ни кормов для лошадей. Ни даже людей насильно в армию свою гнать не желает, как это делают красные. И не заискивает он перед трудящимся крестьянством, не ищет его благоволения, сам мужик к нему придет, когда поймет, что к чему.

И верно: доведенные до ярости продразверсткой, богатеи сами начали искать Антонова, звать его к себе, и шли к нему толпами сынки кряжистых мужичков, тех, что прятали хлеб в ямах от коммуны, — решали они постеречь закрома свои с винтовкой в руках, попытать счастья с Антоновым.

И вот из Хитрово, Афанасьевки, Верхоценья, Понзарей, Павлодаров, Пустовалова, из богатых сел борисоглебских, кирсановских, моршанских, козловских, тамбовских стали уходить молодые люди из богатых семейств к бандитским атаманам.

И Антонов был готов принять их. Все предусмотрели его помощники! Договорились и о точном размежевании: Антонов дал клятвенное обещание не вмешиваться в политику; Плужников заверил Александра Степановича: политические вожаки восстания не будут ему помехой в делах военных. Договор подписали, и Антонова назначили начальником Оперативного штаба партизанских армий Тамбовского края.

Агентурой по-прежнему ведал Федоров-Горский. Он вращался в большом тамбовском свете — этот друг и закадычный приятель многих ответственных и полуответственных деятелей и нравился им. Во всех отношениях приятный и обходительный, преотличный собутыльник, поит и кормит на убой, но сам в рюмочку еле заглядывает, прекрасный партнер по части карточных забав. Всегда улыбается, мило острит, умеет вовремя сказать умное слово, чаще же молчит и слушает, навострив синеватые уши. С ним всегда красавица жена, пленяющая военных и штатских, сроду не видавших такого сорта «бабочек». От обожателей она умела узнавать такое, до чего ее блистательному супругу и не дотянуться.

Супруг изящно разыгрывал роль человека, далекого от политики, и откровенно признавался, что он просто-напросто спекулянт, да, да, клянусь честью! Ему не верили. Помилуйте, какой же спекулянт станет так откровенно болтать о своей отвратительной профессии? Непомерные деньги, которые обольстительный Федоров тратил на приемы и угощения, никого не смущали. Ведь все знали, что в прошлом он скопил немалый капиталец. К тому же служба в Петроградской конторе по закупке лошадей… За лошадок ему платят, поди, немалые денежки.

Никто, конечно, и не подозревал, что платят ему не только за лошадок. Никто и думать не мог, что Горский связан не только с центральными комитетами правых и левых эсеров, но и с питерскими и московскими кадетами и с отъявленными монархистами.

Так тамбовские заговорщики в сермяжном маскараде очутились в союзе с заграничными центрами ярой белогвардейщины, и трудно понять, кто в конечном счете командовал повстаньем: эсеры или те, кому по совместительству служил господин Федоров-Горский, адвокат.

Федоров-Горский клялся, что работает только на «несчастного, обиженного русского мужичка». Работал он более чем исправно; Антонов был им доволен. Доволен был и Федоров-Горский. Платили ему, не скупясь, и он старался изо всех сил. Бывали случаи, когда красный отряд, выступивший против Антонова по прямому оперативному приказу из Тамбова, находил этот приказ в ставке антоновских войск: он доставлялся повстанцам агентами Федорова-Горского в день его подписания!..

Короче, все было готово. Нужен был человек, который занялся бы охраной восставшего края, складов, коммуникаций, тайных штабных убежищ, имевший право судить и миловать по законам военного времени. Нужен был вожак для волчьей стаи.

И решил Антонов вызвать Сторожева.

Он знал, что случилось с Петром Ивановичем, как охотники, бродившие в округе, где зимовал Сторожев, напали на его след, нашли Сторожева, привезли в ближнее село.

В больнице застрял Петр Иванович до мая.

Он вернулся в село похудевший, смирный и тихий. Казалось, никогда не забудет он той ночи в лесу; казалось, кончились тревожные дни, сломлен Сторожев, сдался.

Он стал еще нелюдимее, еще молчаливее.

Когда кипучей волной пошли слухи об Антонове, о том, что вот-вот пойдет он во главе неисчислимого своего войска на большевиков, Сторожев усмехался и помалкивал. Потом ночами стали появляться на задах сторожевского двора какие-то люди. Однако все делалось в великой тайне.

Однажды майской ночью Петра Ивановича разбудил Андриан.

— Конный к тебе, — шептал он, — срочно требует. Погубят они тебя, подлецы, погубят. Это что же, в открытую пошло?

— Молчи, — шептал Петр Иванович, слезая с кровати.

Прасковья во сне застонала. Сторожев укрыл ее одеялом, оделся и вышел.

— Ну, чего тебе? — грубо спросил он верхового. — Куда же ты на коне ко мне лезешь? Тебя поймают — одна голова с плеч, а меня поймают — тысяча голов долой. Дурень!

— Никак невозможно, спешный пакет. Да я тихонько, задами, свой ведь, места знаю.

Сторожев поднял голову, вгляделся в приехавшего и узнал Сашку Карася с соседнего хутора.

— Ты что, тоже к Антонову ушел?

— Ушел. Эх, и народу там, Петр Иванович!

Сторожев прошел в сени, вздул ночник, надел очки и начал читать.

Писал «сам», приказывал незамедлительно начать формирование отряда внутренней вооруженной охраны (Вохра), вербовать людей в волостные и сельские милицейские части — для охраны округи и местных штабов, которые, мол, скоро выйдут из подполья; сообщал шифры, явки, установленный код внутренней сигнализации.

Сторожев истово перекрестился.

— В добрый час! — проникновенно сказал он. — Ну, стало быть, начали. Махай, Сашка, назад, передай Александру Степанычу — пущай не сомневается.

Он проводил Карася, запер за ним ворота и снова вернулся в избу.

Ночь стояла теплая… На Дурачьем конце выла собачонка, где-то вдали тарахтела телега.

Сторожев посмотрел на этот тихий мир, на избы, дремлющие под светом луны, перекрестился и пошел досыпать. Прасковья проснулась, когда он ложился, прижалась к нему.

Сторожев подумал: «Долго ли мне осталось спокойно спать?»

И вспомнил он месяцы тревоги, встречи, сомненья, колебанья и ту ночь в лесу…

— Бог даст, все обернется хорошо, — сказал он и обнял Прасковью.

С той поры Сторожев не знал покоя. Он объявил в сельсовете, что нанялся-де на службу в Петроградскую контору Автогужтранспорта и должен, мол, скупать лошадок для Красной Армии, показал мандат, подписанный уполномоченным конторы Федоровым.

— Что ж, дело благое, — сказали в сельсовете. — Займись, Петр Иваныч, пора и тебе поработать на советскую власть, грехи свои смыть.

Петр Иванович неделями не бывал дома, разъезжая по округе. Покупал он лошадей или нет, этим никто не интересовался. Впрочем, для видимости пригоняли ему то пяток, то десяток кляч.