Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины - Галина Артемьева

— А они у меня волшебные? — тут уж я прямо задохнулась от счастья.

— А разве нет? Ты же без них плохо видела. Ты не могла читать так быстро, как тебе хотелось. А теперь ты будешь хорошо видеть, прочтешь много книг, узнаешь столько всего! И все благодаря волшебным стеклам твоих очков.

Это было чистейшей правдой. И настоящим чудом. Потому что без очков — видно плохо, в очках — отлично. А читала я и так лучше всех в группе. Теперь же… О!

Но волшебство очков перекрывалось еще кое-чем! Сейчас мне кажется, что полной, полнейшей ерундой. Но ерунда эта — работала! Счастье, что мои тети все это чувствовали, знали, понимали.

— Если кому-то волшебных очков покажется мало, и тебе все равно скажут «очкарик», ты с улыбкой скажи: «Да! И у меня не только волшебные очки, которые только мне и никому другому помогают знать все на свете, но к ним есть еще и специальный футлярчик и даже (!!!) фланелька!!!»

Предупрежден — значит вооружен. Я была вооружена, можно сказать, до зубов.

Представьте, все прошло точно по сценарию! Мне даже было неинтересно. Мне сказали: «Очкарик», я тут же радостно засмеялась и хвастливо выдала заготовку про волшебные очки, футлярчик, фланельку. Почему-то именно фланелька (просто кусочек яркой мягкой тряпочки) произвела самое большое впечатление на коллектив.

Все! Тема эта больше меня не касалась.

(Но знаю много случаев, когда неподготовленные дети вступали в серьезный конфликт со своими одногруппниками, в результате которого отказывались от очков напрочь, что, впрочем, не спасало их от дальнейших преследований, потому что они не были готовы к умному отпору вообще. Ведь умный отпор — это не кулаки, не слезы и сопли, не жалобы и стоны воспитательнице. Умный отпор — это ощущение окружающими, что их язвительные замечания совершенно тебя не уязвляют. И в выработке такого подхода должны помочь взрослые. Хорошо, если они понимают серьезность и важность этой задачи, хорошо, если знают, как именно помочь, что именно и становится настоящей силой (а это — всегда — сила ума и юмора, но не сила мускулов). Если таких взрослых рядом нет, болевая точка обеспечена.

А ведь все так просто — немного фантазии и отсутствие агрессии по отношению к другим детям.)

Я люблю наш дом!

Мама оставила меня в Москве. Сама уехала, а меня оставила. Она, прощаясь, сунула мне в руку игрушку: маленький, но тяжелый черный утюжок. Совсем, как настоящий.

Была мама, а остался утюжок.

Я его часто держала в руках перед сном.

Новое место моей жизни я со временем очень полюбила. Даже сейчас скучаю по нему, хотя вряд ли сегодня чувствовала бы там себя привольно. Квартира 60-а была на самом деле комнатой площадью шесть с половиной метров.

Дом наш находился рядом с Военной академией имени Фрунзе. Его и построили в конце 20-х годов ХХ века для слушателей академии. Интересный дом. Сейчас бы его назвали домом гостиничного типа. В него можно было попасть с правого входа и с левого. И совершенно неважно, откуда заходить: все равно на каждом этаже оказываешься в огромном широченном и длиннющем — во весь дом — коридоре, по которому мы катались на трехколесных велосипедах. (Почему-то на двухколесных уже не разрешалось.) Высокие потолки, большие трехстворчатые окна. То, что сейчас называют сталинскими домами тридцатых годов.

Приезжал офицер учиться, ему с семьей давали комнату. Чаще всего — одну на всех. Туалет — один на несколько комнат. (Это вполне терпимо, гораздо страшнее, когда люди жили в коммуналках, где на двадцать семей имелось одно «удобство».) Впрочем, за все время нашей жизни в этом доме я ни разу не побывала в этом «месте общего пользования». Тетя страшно боялась инфекции, поэтому для меня имелся горшок.

Вот что поражало мое детское воображение, так это кухня! Я не знаю точный метраж этого помещения. Мне она казалась сказочным дворцом. Несколько огромных окон. Плиты, плиты, плиты вдоль стены. (Сначала были керосинки, но потом в дом провели газ и поставили плиты — это огромное достижение.) У каждой хозяйки — свой столик. А в центре — огромный стол (или несколько сдвинутых вместе столов). Тут раскатывали тесто для пирогов, шинковали капусту… Дружно-весело… А еще там были широкие скамьи. На них ставили корыта для стирки или оцинкованные ванночки для купания детей. Купаться на кухне было весело! Единственно, что неудобно: укутанного после купания ребенка приходилось нести в свою комнату на руках через весь длиннющий холодный коридор. Поэтому нас заворачивали в полотенца и одеяла, как для выноса на мороз в самых северных краях.

Таких кухонь на каждом этаже имелось две, правая и левая.

На кухне проходила большая часть жизни офицерских жен. Тут они учились готовить, обменивались новостями, сплетничали, ссорились, мирились, хвалились достижениями мужей и детей. Они трудились по-настоящему. Вести домашнее хозяйство, стирать руками, гладить тяжеленным утюгом форму мужа (ежедневно!), завтраки-обеды-ужины, будни-праздники… О том, чтобы муж как-то помогал по хозяйству, и речи идти не могло. Я ни разу не видела, чтобы мужчина зашел на кухню. Это считалось неприлично. Примерно так же, как зайти в женский туалет.

Мужчина обеспечивал средства к существованию. Женщина обеспечивала быт, воспитание детей, порядок в доме.

Такой семейный уклад еще сохранялся от прежних времен. А в офицерской среде зачастую и выбора иного не предоставлялось. В Москве-то с работой или учебой проблем для жен не было никаких. Для детей — детский сад. Работай, учись. Но проходит несколько лет, муж заканчивает академию, едут они в дальний гарнизон. И все. И снова ты — офицерская жена. На тебе дом, тыл мужа, воспитание детей. Вся жизнь и все интересы — в своих домочадцах.

Слушателями академии в те времена становились бывшие фронтовики. И для них дом, уют, надежность быта значили многое.

Что сейчас покажется удивительным: ни разу не были мы, дети, свидетелями семейных скандалов, ни разу за все детство я не слышала ни одного бранного слова из уст мужчины. Женщины и дети оберегались от грязных слов.

И еще. Я ни разу не видела пьяного офицера. Чисто теоретически я допускаю, что они у себя в четырех стенах и могли пропустить рюмочку. Но не в будний день. По праздникам. И не до потери человеческого облика.

Я видела и боялась пьяных, еще живя в Каменке. От пьяных исходила опасность безумия. Безумный способен на все, поэтому от него лучше убежать и спрятаться.

Но в нашем доме на проезде Девичьего поля жили люди, ценившие собственную репутацию и уважавшие себя. И представить себе, что где-то пьют, ругаются, дерутся, оскорбляют жен, пугают детей, казалось невозможным.