Сознание пишет. Беседы по почте с Рамешем Балсекаром - Рамеш Балсекар

Для того чтобы выразить себя, я прибегаю к поэтическим парадоксам:

По мере углубления осознания присутствия,позади заднего, за пределами запредельного,и близко, как следующий вдох,и в пустоте между атомами,куда возвращается даже тишина,я ощущаю непоколебимую скалуи чувствую несказанный покой.Так сладко плакать, мое сердце переполнено.В моем сердце пребываете вы, Рамеш!

Граница между миром и мной создается лишь привычкой ума. Нет никакого реального различия между насекомым и мной – как формами проявления Сознания через чувственное восприятие. Даже слова представляют собой лишь символы того, что является передним, задним и средним планами.

Если сущность видится как иллюзия, как может возникать вопрос о правильном и ложном, о добре и зле? Осознание этого привело к невероятному обогащению моего ощущения жизни, я все больше и больше просто свидетельствую и со спокойным интересом жду, что произойдет дальше.

Когда я задаю вопрос «кто я?»,приходит ответ: «я не знаю»,но знание остается – основа,непостижимая недвижимость,которая поддерживает проявленное,испытывает переживания посредствомчувствующих существ,пространства и времени,ни больше ни меньше.

Я по-прежнему веду себя как сущность со своими предпочтениями и страхами, хотя я не могу больше придавать большое значение поведению – как своему собственному, так и чьему-либо еще.

Впитывание вашего учения, Рамеш, нанесло решительный удар по связанности, основанной на осознании себя деятелем. Множество частей головоломки слились в единую картину – подобно тому как магнит неизменно собирает в единое целое отбитые куски самого себя.

Иногда мне чудится, что я слышу в уме ваш голос, который говорит: «Просто пойми, что вещи таковы, каковы они есть!»

Я пришел к пониманию, что все внутренние изменения происходят через эту таинственную связь между нами. То, что вначале было интеллектуальным пониманием, постепенно проникает все глубже и глубже в безмолвие сердца.

Подобно тому как вода может смывать пятно так медленно, что этот процесс будет казаться практически незаметным, так и с учением – я совершенно внезапно осознал тот сдвиг, который произошел в моем восприятии окружающих вещей и то безмолвие в сердце, в котором растворилась вся двойственность.

Я знаю, что вы ощущаете ту благодарность и ту любовь, которые я испытываю. Благодарю вас за ваше терпение и то время, которое вы мне уделили. Я чувствую, что всегда знал вас, и я бесконечно благодарен вам. Алоха нуи лоа. Брайан.

Однажды я оказался в присутствии Рамеша. Через семь месяцев после возвращения из Индии я отправился к своему другу Брайану в Лос-Анджелес. Рамеш должен был проводить беседу в Хермоза-Бич (на окраине Лос-Анджелеса). Встреча должна была проходить в комнате, расположенной прямо над рестораном.

Мы с Брайаном поднялись по лестнице и, войдя в комнату, нашли себе места и принялись ждать. Мы пришли рано. Кроме нас там было еще человек двадцать. В течение пятнадцати минут комната продолжала наполняться людьми. Некоторые из присутствующих хорошо знали друг друга и тихо возобновляли старые знакомства. Другие сидели молча, некоторые – с закрытыми глазами. Вскоре я заметил, что в комнату вошел невысокий, сухощавый человек с седыми волосами и в очках в толстой оправе, через которые смотрели темные глаза, исполненные совершенного покоя. На нем были обычные брюки, рубашка и ветровка. Он стал в стороне, наблюдая.

Некоторые подходили к нему и обменивались короткими фразами. Он был исключительно вежлив и мягок по отношению ко всем, кто его приветствовал. Брайан поинтересовался вслух, не Рамеш ли это.

Ровно в четыре часа упомянутый выше джентльмен поднялся на возвышение и сел на единственный стул рядом с небольшим столиком, на котором стоял букет цветов. Рамеш, ибо это был именно он, подождал, пока все умолкнут, и затем начал беседу. Со своим индийским акцентом он говорил о множестве вещей, относящихся к жизни вообще и к поиску просветления в частности. Одна произнесенная им тогда фраза глубоко затронула меня, навсегда изменив мою жизнь.

В ответ на заданный вопрос Рамеш посмотрел на меня и сказал: «Ищущий – это препятствие к тому, что ищется». У меня возникло такое ощущение, что я сделал шаг со скалы, ибо в этот момент пришло полное понимание того, что он имел в виду. Я осознал, что тот, кто занят поиском, никогда не достигнет цели. Для того чтобы открылся доступ в это священное место, ищущий, обособленное отождествленное сознание, должен отсутствовать.

Более четверти века я стремился найти эту иллюзию, называемую просветлением. Долгое время я считал, что просветление означает вхождение в единство. Как только я услышал слова Рамеша, до меня дошло, что я, ищущий, и есть отождествленное сознание, обособленная сущность. Я знал вне всякого сомнения, что никто никогда не может стать просветленным. Эго и просветление противоположны друг другу.

Также мне стало ясно, что так называемая духовная деятельность, или дисциплина, – не что иное, как попытка эго войти туда, куда ему доступа нет. Несколькими месяцами ранее я оставил практику медитации, которую всегда недолюбливал, почувствовав, что духовный путь на самом деле очень прост, что жизнь сама была всей необходимой медитацией.

После простой фразы Рамеша вся уйма вещей встала на свое место, и поиск просто прекратился, хотя мне потребовалось шесть месяцев для того, чтобы в полной мере понять значение всего этого и обрести способность выразить это понимание с помощью языка. Я мельком узрел обетованную землю, но, как и в случае с Моисеем, отождествленной сущности вход туда был закрыт. Никакая деятельность с моей стороны не могла бы дать мне доступ туда. Я мог только ждать, зная, что «я», которое находится в ожидании, должно исчезнуть и уступить место самому ожиданию.

Вначале каждый из аспектов моей жизни оказался наполненным всепоглощающим разочарованием. Жизнь потеряла для меня весь смысл. Жизнь, как я ее знал, подошла к концу. С самых ранних лет я стремился к тому Единому, которое находится вне всех имен; к Единому, которое я мог бы распознать сердцем. Всю вторую половину моей жизни последняя моя мысль перед засыпанием и первая мысль после пробуждения была мыслью о просветлении. Что бы я ни делал, каждый аспект моей жизни был отмечен этим всепоглощающим странствием. И вот в мгновение ока все было сметено. Я остался наедине с сильнейшим ощущением пустоты, которое вызывало во мне глубокое беспокойство.

Мне выдалась возможность побеседовать еще с одним учителем Адвайты, доктором Кляйном. Я рассказал, что случилось, и спросил его: «Что это за странная депрессия?» Учитель посмотрел на меня и с улыбкой сказал: «Обходись без ярлыков, отбрось потребность давать всему имя и обратись лицом к чувству, не называя его». Затем, наклонив голову, он пронзил меня своим взглядом из-под густых бровей и прошептал, или, вернее, прошипел с сильным французским акцентом: «Ищущий есть искомое!» Он выдержал паузу, наблюдая за мной, а затем спросил: «Вы знаете, что я имею в виду, не так ли?»

Под воздействием заявления Рамеша жизнь моя коренным образом изменилась. Я больше не пытался соответствовать образу психолога; меня меньше интересовали результаты моих клиентов и меньше волновало мнение других обо мне. А самым сильным было то, что я стал принимать себя в точности таким, какой я есть, ничуть не заботясь о том, каким я должен быть.

Все это стало ясным в результате одного забавного случая, произошедшего через несколько месяцев после моей беседы с доктором Кляйном. Было решено, что я приглашу трех человек на встречу, которая должна была состояться в скором времени. Мне не нравились эти люди, в прошлом они проявили нечестность по отношению ко мне. Я увидел в самом себе всю мелочность своей реакции и засмеялся. Мне было все равно, такова была моя природа. В голове у меня пронеслась мысль: «Наверное, я никогда не изменюсь», и мне действительно все было абсолютно безразлично. И я снова засмеялся. Ничего не изменилось; все было таким же, как раньше, все продолжалось как обычно; и в то же время каким-то необъяснимым образом жизнь была совершенно иной.

Годом позже Рамеш нанес мощный удар. «Отбросьте все надежды, – сказал он. – Когда вы в конечном итоге примете, что просветление может и не произойти в этом организме тела-ума, в этой жизни, конец будет близок». Потребовалось несколько месяцев, чтобы это осознание пустило корни. Я думал, что уже справился со всем этим, но его слова подняли на поверхность огромную волну отчаяния. Затем наступил покой, своего рода ожидание без кого-либо, кто бы ожидал. Участие в повседневных жизненных делах продолжалось.