Досье Дракулы - Джеймс Риз

Извини за мою настойчивость в отношении этого американца.

Остаюсь твоим преданным и верным другом.

P. S. Дела с «Макбетом» идут гладко. Генри склоняется к тому, чтобы на пробу свозить большую часть из нас в Эдинбург. Если сможешь присоединиться к нам, сообщи подходящие даты: я буду планировать экскурсию, учитывая их. Очень забавно было бы вернуться туда: ведь у нас много общих дорогих воспоминаний об этом городе — у Генри, у меня, у тебя и, конечно, у твоей юной Мэри.[93]

Дополнение к «Досье»[94]

После смерти Данте Габриэля Россетти в апреле 1882 года Томас Генри Холл Кейн выехал из Тюдор-хауса и снял комнаты в «Клементс-инн», в доме № 18, где поселился с неким Эриком Робертсоном, который тогда, как и сейчас, был мне неизвестен. Кейн уже заключил договор на свои «Воспоминания о Россетти», а антология сонетов уже готовилась к печати. Кроме того, была достигнута договоренность о том, что он, оставаясь в Лондоне, будет поставлять информацию для ливерпульского «Меркурия», причем не только для литературного и театрального, но и для криминального раздела. Кейн, нередко проводивший целые дни в судах, а ночи в Ист-Энде, действительно приобрел обширные познания о темных сторонах жизни Лондона.

Кейн взял на себя и некрологи «Меркурия». Раньше газеты с большим опозданием реагировали на кончину, особенно скоропостижную, известных людей. Кейн существенно усовершенствовал этот процесс, начав писать некрологи, посвященные знаменитостям, пока они еще были живы, и откладывая про запас, чтобы использовать, когда свершится неизбежное. Именно поэтому многие из лондонских светил всячески стремились привлечь внимание Кейна, искали встреч с ним, как в общественных местах, так и на частных приемах, где за пивом, виски или портвейном занимались самовосхвалением, надеясь, что это со временем попадет в их некрологи, так называемые «колонки Кейна». Получалось, что Холлу Кейну служила даже сама смерть.

В это время мы с Кейном виделись все реже. Правда, мы уже не были соседями, но Кейн стал немного… скрытным. Долгое время я не мог понять причину, задаваясь вопросом, не провинился ли я в чем-нибудь перед ним как друг. Теперь, однако, подлинные причины, без знания которых создание настоящего «Досье» было бы невозможно, мне известны и с разрешения Кейна будут изложены ниже.

За неимением слуг Холл Кейн и вышеупомянутый мистер Робертсон посылали за едой в кофейню на Клэр-Маркет — обычная практика для неженатых горожан. Широкое распространение получила также некая фамильярность, которую можно даже назвать флиртом.[95] Речь здесь идет об отношениях, сложившихся между Кейном, Робертсоном и девушками, которые регулярно приносили им еду. Надо заметить, что одной из этих особ, Мэри Чандлер, было всего тринадцать лет.

Хотя Кейн говорил мне, что его поведение по отношению к мисс Чандлер безупречно, тем не менее крупные неприятности не замедлили последовать. Отчим девушки, явно желая избавиться от лишнего рта, обвинил Кейна в поведении, выходящем за рамки благопристойности. Звучали или, по крайней мере, подразумевались такие слова, как «грехопадение» и «шантаж». В это время «Пэлл-Мэлл газетт» как раз начала кампанию «обязательств перед девушками», направленную против торговли «живым товаром», и Кейн никак не мог позволить себе оказаться запятнанным подобными подозрениями. Зная положение дел, обвинитель настаивал на денежном штрафе. Вполне вероятно, что мистер Робертсон выехал из комнат в «Клементс-инн», чтобы освободить место для Мэри Чандлер. Очевидно, при таких обстоятельствах Кейну пришлось взять на себя ответственность за этого ребенка, и, по-видимому, у него было два выхода: удочерение или брак. Поскольку первый представлялся слишком публичным, а последний — слишком личным,[96] Кейн нашел третий вариант.

Он определил Мэри в школу в Севеноксе, в некотором удалении от города, тем самым купив себе время, за которое можно принять решение. Что делать? На горе или радость (о болезни и здоровье речь пока не шла), Кейн взял Мэри под свое покровительство, ибо слишком хорошо знал, что с ней будет, если предоставить ей самой бороться за выживание на лондонских улицах.

Так-то оно так, но только Мэри вызывала у Кейна… восхищение, которое, как стало ясно через некоторое время, не осталось без ответа. Другой мужчина на месте Кейна мог бы проникнуться к ней и более сильными чувствами. Мэри, когда я наконец увидел ее после года пребывания в Севеноксе, была настоящей красавицей с матово-бледной кожей, голубыми глазами и волосами медового оттенка. Она была крохотная, как куколка, под стать миниатюрному Кейну. Со временем Мэри вновь поселилась в «Клементс-инн», и тем немногим, кто видел ее там, говорили, будто ей семнадцать, и брали с них слово сохранять тайну. Я был одним из них.

Однажды позднее, во время застолья, Кейн сказал мне, что Мэри очень многое приобрела от учебы в Севеноксе, где главным предметом было ведение домашнего хозяйства. Но о браке Кейн не заикался ни при мне, ни, насколько могу судить, при ней. Более того, Мэри он просто прятал, в то время как его звезда все ярче разгоралась на литературном небосклоне Лондона. Но 15 августа 1884 года произошло нечто столь же невероятное, как и неизбежное. На свет появился Ральф Кейн.

Скрывать незаконную жену — одно дело, а скрывать незаконную семью — совершенно иное. Что делать?

Кейн и компания съехали из «Клементс-инн». Жену с ребенком поселили на Уорсли-роуд в Хэмпстеде, а для себя Кейн снял комнаты в «Линкольнс-инн», где, судя по всему, вел холостяцкую жизнь. Между тем Мэри, которой все еще не хватало двух лет до заявленных семнадцати, занималась воспитанием Ральфа, при этом записывая в своих тетрадях, которые она ведет до сих пор, каждый карьерный шаг своего «мужа». Кейн приходил в ее дом при любой возможности, тем более что души не чаял в Ральфе. Однако Мэри, что вполне понятно, желала законного брака и в знак протеста против своего двусмысленного положения носила волосы длинными, а юбки короткими.[97]

В 1884 году Мэри и Ральфа переселили на Бексли-Хит, в Эберли-Лодж на Ред-Хаус-лейн, в то время как Кейн жил по-прежнему. Теперь, когда я знал его секрет — пусть и не во всех подробностях, — наша дружба возобновилась. В тот же самый год был опубликован первый роман Кейна «Тень преступления». Обретя почву под ногами в качестве писателя, Кейн почувствовал себя достаточно уверенно и сообщил ливерпульским Кейнам о лондонских, однако жениться на Мэри не собирался и тогда, хотя юридическое право на это в связи с достижением ею шестнадцати лет уже имел. Тем временем книга выходила за книгой, и Кейн приобрел известность.

Наконец в сентябре 1886 года, устав и от этой тайны, и от настойчивости Мэри, желавшей законного брака, Кейн принял решение. По правде говоря, идея была моя, или следует сказать, что она принадлежала Шоу? Дело в том, что недавно я прочел весьма желчную статью, написанную Джорджем Бернардом Шоу, тему которой я не помню, но в ней он насмехался над брачным законом Шотландии, по которому требовалось всего лишь, чтобы жених и невеста заявили о себе в присутствии свидетелей. Поскольку как раз тогда труппа «Лицеума» готовилась выступать в Эдинбурге, я предложил Кейну, чтобы он, Мэри и Ральф поехали с нами. Он согласился, Мэри тоже была совсем не против. Никто не был извещен, кроме Ирвинга. Таким образом третьего сентября между дневным и вечерним представлениями, с Генри, по необходимости переодетым и загримированным для роли Матиаса из «Колоколов», мы устроили свадебное застолье. Присутствовали я, Генри Ирвинг, Кейн, Мэри и едва начавший ходить Ральф. Сделав соответствующее заявление, что вполне достаточно для шотландцев, Томас Генри Холл Кейн, тридцати трех лет от роду, заключил брак с Мэри Чандлер, двадцати трех лет. (На самом деле невесте наконец-то стукнуло семнадцать.) В качестве свидетелей выступили некий Энгус Кэмпбелл, кучер, и Джон Макнотон, официант гостиницы. (Ирвинг в накидке Матиаса идеально подошел для роли кучера Кэмпбелла. Я сыграл роль официанта.) И к тому моменту, когда вечером у нас в театре поднялся занавес, Кейны уже были на пути в Торки, где и провели своего рода медовый месяц. Потом они вернулись Лондон и, обретя законный статус, распростились с тайной.

Правда, расставшись с этой тайной, Кейн, конечно, не стал раскрывать другие. И я лишь недавно узнал, что одна из них носила имя Тамблти.

Дневник Брэма Стокера

20 мая, воскресенье

Ирисы распускаются, но у меня нет настроения описывать эти красоты — Фло и Ноэль отправились в Гримз-Дайк.[98]