Тревога - Борис Георгиевич Самсонов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Клава глубоко вздохнула и задумчиво сказала:
— Страшно ведь как. За Лешу боязно…
Клава не беспричинно беспокоилась об Алексее. Он уже попадал однажды в неприятную историю. Чудом в живых остался.
Началось с того, что он, демобилизованный моряк, помотавшись по белу свету в поисках родных, с которыми в лихие годы войны связь потерял, и, никого не найдя (кто умер, кто не вернулся с фронта, а кто убыл неизвестно куда), поехал в город, ближайший от последнего, как он говорил, сухопутного причала. Тогда и повстречался ему «браток», такой же бездомный горемыка, с тощим «сидором» за плечами. Путь их лежал в один и тот же город. Доверчивый моряк обрадовался: с попутчиком — не в одиночестве, о житье-бытье можно потолковать, да и совет выслушать для пользы. Парни подружились, что называется, с ходу. А тут расторопный пехотинец ради дружбы, не невесть откуда, а из своего мешка извлек пару вполне приличных офицерских сапог. На пристанционном базарчике они ушли в виде платы за самогонку и краюху черного хлеба. Потом дружки нашли лужайку у реки, обмыли свое знакомство. Хмель клонил ко сну, не прозевать бы скоро приходящего поезда: на нем по уговору решили ехать до Рыбачьего, у пехотинца там, оказывается, родня, значит будет крыша над головой, а это уже, считай, подфартило. «Ну, что, моряк, стряхнем сон, искупаемся в свежей водичке, ведь лежим на берегу притока самой Волги-матушки. Вмиг моряк смахнул с себя одежду и ринулся в воду. Вдруг грохнул выстрел. Спину Алексея пронзила огненной стрелой боль, а в голове помутилось, и моряк через несколько дней очнулся, перевязанный, в рыбацкой хате. Ни одежды, ни документов при нем не было. Не нашли их и на месте происшествия. Кореш, с которым подружился Алексей в дороге, как сквозь землю канул. А ведь это он стрелял! Когда грохнуло, Алексей не сразу рухнул в воду, оглянулся: в руке пехотинец держал пистолет, с прищуром глаз целился, еще бы пальнул, да тут волна подхватила Алексея на гребень, закувыркала и понесла как щепку по течению.
Алексея выходили рыбаки. Он поднялся на ноги, обещал, как только заработает денег, отблагодарить спасителей. Записал фамилии добрых людей, спасших ему жизнь, название маленькой рыбацкой деревушки на берегу речки, в которой чуть не нашел могилу из-за своей доверчивости.
…Давно Алексей не испытывал такого ощущения, будто сбросил груз, тяжко давивший его.
«Теперь буду слесарить, дело ладное и сподручное, люди вокруг понимающие. Спасибо Виктору Петровичу, низкий поклон Клаше: уговорила его принять меня, бездокументника, помогла. В моей нескладной житухе, горькой и беспросветной, наступил поворот. Морским узлом завязываю». — Так думал бывший морячок, возвращаясь после ночной смены домой, первой смены после долгого безделья, на что подбил Алексея Анвар.
— Алеша! — услышал он тревожный окрик Клавы и увидел ее, нежданно появившуюся в такую рань. «Заступать ей на смену с девяти утра, чего она примчалась? Не случилось ли что?» И когда глянул в ее заплаканное лицо, прикрытое полушалком, словно окаменел.
— Что произошло?
— Сейчас все скажу…
Выслушав Клаву, Алексей жестко сказал:
— Я пойду в милицию…
Он неторопливо шагал по шпалам и вскоре его сутулая фигура растворилась в синей дымке рассвета.
Она не помнит, как оказалась у входа в депо. Вдруг почувствовала: кто-то положил руку на плечо.
Перед ней стояли Виктор Петрович и Шманов.
…Усевшись на лужайке недалеко от шумной речки, Алексей обдумывал свое, казалось ему, никудышное положение. Помытарил на белом свете, по Уралу плавал, пешим ходил, сотни верст отшагал, в больших и малых городах был, где только ни пытался приткнуться.
Быстро текущая прозрачная вода шлифовала камни. Как хорошо после работы посидеть у ручья, будь на душе легко и светло. Но не отдыхать пришел сюда Алексей, а с мыслями собраться, обдумать, как на собрании вести себя, что говорить, чтоб в толк было и ему, и делу. Вишь, как сказали в милиции: «Государственное дело». Сам чуял, что сволочи, ведь обирают, надувают народ. Свою скотину под нож не отдают. У Тапиева, Хайрулина, Манакова целые отары овец, косяки лошадей. Из артелей добро тянут через своих подручных, дельцов, проходимцев и ловчил…
Мысль оборвалась: перед ним, как из-под земли выросли Шарденов и Умбет.
* * *
Иван Яров пробирался к аулу Тапиева, готовый столкнуться с непредвиденными и опасными неожиданностями. Светло-русые усы и борода делали Ивана старше своих лет. На голове — видавшая виды порыжевшая кепчонка. Плечи и грудь обтягивала ветхая косоворотка неопределенного колера, подпоясанная самодельным сыромятным ремнем. Залатанные брюки заправлены в истоптанные сапоги, к которым уже давно не прикасалась щетка с ваксой. За спиной — мешок не мешок, но и не рюкзак, просто какая-то засаленная, с грязными разводами котомка, сверху которой привязан полинявший и погнутый котелок. Через руку переброшена истрепанная солдатская шинелишка. В ту пору таких неприкаянных горемык нередко можно было встретить на дорогах. В поисках работы и пропитания эти бедолаги, а среди них и отменные мастера (плотники, столяры, каменщики, медники), — забредали в аулы, села и города, некоторые нанимались к зажиточным предпринимателям или баям и за символическую, малую (лишь бы иметь кусок хлеба) плату брались за тяжкий труд. Время было такое — трудное для страны, трудное и для ее населения.
Яров шел уже несколько часов под жарким солнцем и прибавил шагу, увидев озеро. Слева от него возвышались пологие горы, каменистые, угрюмые, безжизненные, прокаленные и иссушенные зноем. Яров подошел к берегу, опустил руки в чистую, как янтарь, воду, умылся. Но купаться не стал. Сбросив свою экзотическую одежду, Иван с наслаждением лег на мягкий и теплый прибрежный песок. В белую спину впились острые, обжигающие лучи полуденного солнца. Он почувствовал себя счастливейшим человеком в мире.
Два зорких человеческих глаза из рощицы, приютившейся в полукилометре от берега, на котором беспечно расположился усталый путник, зорко следили за ним.
Яров перевернулся на спину, подставил лицо палящим лучам солнца. В этот момент ему послышались шорохи: не то писк, не то тихий скулеж собаки, какой она издает, ласкаясь к своему хозяину или случайному добродетелю. Яров мгновенно вскочил, и в ту же
