«Афганистан, мой путь…» Воспоминания офицера пограничной разведки. Трагическое и смешное рядом - Юрий Николаевич Матроскин

(в строю они стояли уже в новых званиях) командиром батальона подполковником Мухаммад Наимом, начальником нашей ММГ подполковником Самсоновым М. И., секретарем райкома НДПА и улусволом. Официальная часть завершилась прохождением подразделений батальона торжественным маршем. Неофициальная часть мероприятия проводилась там же — на плацу были накрыты безалкогольные праздничные столы с различными национальными блюдами — пловом, шашлыком, афганскими газированными напитками «Сиси», миндалем, сушеным изюмом и пр. (позже у меня закралось подозрение, что кто-то из инициаторов «безалкогольных свадеб» в СССР побывал на таком мероприятии у афганцев). Советские офицеры и прапорщики были рассажены за столами напротив афганских офицеров. После обеда состоялся небольшой концерт и традиционное праздничное афганское спортивное соревнование «бузкаши» (козлодрание), во время которого группа афганских солдат и офицеров из 15–20 человек на лошадях стремилась захватить обезглавленную тушу козла и отнести ее в специальный сектор. Победителем был объявлен солдат, который дольше всех удерживал эту тушу — ему был вручен приз (ценный подарок).

После этого командование ММГ-3 пригласило на «точку» руководство улусвольства, ХАД и «Царандой» для участия в праздновании 7 ноября — очередной годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. После торжественного собрания и концерта, подготовленного нашими бойцами, гостям в офицерской столовой был организован праздничный обед с русскими и восточными национальными блюдами. Наши повара постарались от души — под личным руководством зампотеха майора Георгия Налетко ими был подан даже бешбармак из баранины, не говоря уж о традиционном плове, шашлыке и кебабе, что стоило жизни двум баранам. Советские и афганские офицеры сидели напротив друг друга за одним столом. Атмосфера была праздничной, очень доброжелательной и веселой. Было много шуток, тостов за советско-афганскую дружбу, боевое братство, за конкретных командиров и офицеров. Всеобщего веселья добавила комическая ситуация, произошедшая с одним из афганских офицеров, который сидел напротив майора Георгия Налетко. Последний, о чем-то задумавшись, взял кусок белого хлеба (а хлеб наши повара-хлебопеки пекли отменный), очень обильно, как маслом, намазал его горчицей и с аппетитом стал есть. При этом его лицо выражало блаженство, ибо организм его был «закален» суровой воинской службой, ремонтом техники на жаре и холоде, и напитками, горевшими синим пламенем для сугрева души. Увидев, с каким аппетитом Налетко уплетал этот кулинарный изыск, афганец решил тоже отведать русского хлебца с непонятным «маслом» под интригующим названием «горчица». Когда он взял хлеб и «от души» (халява, сэр) стал намазывать на него горчицу, то кто-то из наших офицеров стал отговаривать его от этого эксперимента: «Не нужно, она очень горькая!» Но, видимо, они не поняли друг друга, поскольку это предупреждение не остановило афганца. Тогда этот офицер предусмотрительно налил из стоявшего на столе графина стакан холодной воды и стал наблюдать за действом. Увидев это, присутствовавшие умолкли и, затаив дыхание, также стали пристально наблюдать за афганским «гурманом». Тот же, не замечая ничего вокруг себя, медленно, в ожидании «божественного» послевкусия, откусил кусок хлеба и начал жевать. Затем замер, прислушиваясь к себе, и тут из его глаз буквально «выпрыгнули» две «бусинки» слезинок, а сам он открытым ртом, словно выброшенный на берег окунь, судорожно пытался вдохнуть воздух и что-то сказать. В это время наш офицер со смехом протянул ему стакан с холодной водой со словом: «Пей!» Тот под хохот присутствовавших с жадностью проглотил содержимое и, переведя дыхание, спросил: что это было? Все наши офицеры наперебой стали объяснять ему что такое русская горчица.

Несколько ранее, в г. Ходжагар было проведено большое агитационно-пропагандистское мероприятие — митинг, посвященный дружбе советского и афганского народов, с участием партийно-государственного руководства Ходжагарского улусвольства, афганских и советских военнослужащих.

В заключение отмечу, что отношения между советскими и афганскими военнослужащими были весьма дружескими и доброжелательными. Мы, воспитанные в духе дружбы между народами и «пролетарского интернационализма», даже не зная языка, очень легко налаживали общение с афганскими военнослужащими. Конечно, в ходе операций проявлялось нежелание многих «сарбозов» (афганских солдат) воевать. Да и случаи предательства с их стороны были не редки. Однако мы прекрасно осознавали ненадежность наших афганских союзников и «хлипкость» их боевого духа в бою и рассчитывали только на себя. Когда же афганцы проявляли мужество и стойкость, то это становилось для нас приятной нежданностью («бонусом») при выполнении боевой задачи. Именно опыт совместных с афганцами боевых операций давал нам хорошее представление о степени боеспособности и надежности конкретных начальников, командиров и офицеров афганских подразделений ХАД, МВД, армии и «протокольных» племенных вооруженных формирований, что позволяло нам не питать излишних иллюзий в отношении наших союзников. Посему ненадежность афганских военнослужащих вызывала у нас скорее снисходительное, чем негативное отношение к ним — что с убогого взять. В то же время, мы с большим уважением относились к смелым и мужественным афганцам и, по мере наших сил, всячески стремились им помочь боеприпасами и продовольствием, оказанием огневой поддержки, да и чисто по человечески симпатизировали им. Кроме того, наши военачальники, командиры и офицеры, приученные беречь жизни своих солдат, также относились и к сохранению жизней афганских союзников (а потери у них всегда были более значимыми).

К местному афганскому населению советские пограничники относились без вражды, с сочувствием к их вынужденной жизни в условиях многолетней гражданской войны, но всегда настороженно. И тот факт, что значительная часть местных жителей поддерживала мятежников, не порождала у нас вражды, ненависти и нетерпимости к ним. Поэтому в ходе операций и прочесывания кишлаков наши пограничники проявляли, с одной стороны, бдительность и готовность в любой момент отразить удар в спину, а с другой — доброжелательность и терпимость. Фактов мародерства и грабежей местного населения со стороны советских пограничников не было не из опасений репрессий со стороны командиров и начальников, а по причине их нравственной порядочности. Наоборот, зачастую после прочесывания кишлаков афганскими «сарбозами» старейшины обращались к советским командирам и начальникам за помощью в возврате награбленного их соотечественниками. И мы вытряхивали награбленное у афганских военнослужащих из-за пазухи, из мешков и хурджумов (переметная сумка), возвращая его местным жителям. В связи с этим, основываясь на личном опыте, с ответственностью могу твердо утверждать: местные жители подконтрольных душманам сельских районов при проведении операций опасались только пострадать во время боев, но после их прекращения появления советских солдат в своих домах не боялись, в то время как в афганских военнослужащих и в особенности другой национальности видели прямую угрозу своему благополучию.

1 сентября 1984 года на дороге из кишлака Шехраван в город Нанабад, в каких-то двух километрах от линии границы, я получил свое «боевое крещение». В ночь на 1 сентября банда Файзрахмона (ИОА), в результате предательства, захватила пост «Царандой» на