Мой друг – Олег Даль. Между жизнью и смертью - Александр Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты понимаешь, Герка, еще один год и двадцать пять дней я буду держаться…
– Да брось ты, Олег, что ты с такой скрупулезностью до дня подсчитываешь?
Меня это удивляло.
– Нет-нет-нет-нет-нет… Я работаю. У меня это, это и это. Я буду сам. Сам.
А потом, когда время позволяло, он себе тоже немножечко «позволял», но свой недуг на самотек не бросал. Я это точно знаю, потому что мы с ним много на эту тему говорили. Он себя все время держал. Как только его немножечко «понесло», он опять шел к врачам, «зашивался», опять брал себя в ежовые рукавицы. Вот то, что касается распространенных в нашем быту разговоров: «Ай, как Даль пил!!! Ай-яй, ка-а-ак он пил!..»
Ведь, опять же, только в нашей стране судят о человеке до сих пор по анкете. Это же вообще нонсенс. Ну, где еще это может быть?! Я всегда на это говорю: а как он работал?! Как же это можно говорить? А вы посмотрите, какие работы! И когда же он успевал пить-то?! Он снимался почти все время, уже не говоря про театр. А в театре – извините. Ну, сто пятьдесят грамм выпьешь – и еще ничего, если роль у тебя крепко сидит, а если больше – уж не зрителям, так партнерам будет ясно, что ты поддатый, – и сразу на тебя будет заведена «закладная» бумага. Театр этого не любит… И вообще на сцене невозможно в пьяном виде работать, а уж в кино – тем более. Где это вы увидите Даля на экране под хмельком? Да нигде и никогда. Когда же он пил-то? Когда умудрялся? Очевидно, в паузах. Были какие-то паузы, и он давал душе свободу, снимал эту нагрузку. И кто его будет снимать при нашем беспроволочном социалистическом ханжеском телеграфе? Тут же везде «прославят»! А Олега снимали все время. Не возьмут, если актер где-то сорвал раз, два, – сразу раструбят по всем киностудиям страны. Да, хороший, талантливый, но рисковать не будем. Сорвет все к чертовой матери! А Олега снимали, и это, опять же, не про то, что я пытаюсь его как-то «обелить постфактум», – нет. Это профессионализм. Он был профессионал высокого класса и знал, где он может себе позволить, а где – ни-ни. И он это четко соблюдал. Я это видел и никогда в этом не сомневался. Вот то, что касается этого распространенного мнения о нем.
Но вернемся опять ко временам нашей молодости. Во всех наших «дружеских попойках», гульбищах Олег всегда проявлял недюжинную фантазию. То он ночами предлагал сделать заплыв по лунной дорожке, благо море было рядом. Недели две мы ходили, как дураки, и он все нас уговаривал рвануть еще раз по лунной дорожке. А с другой стороны, как проплывешь, так, во-первых, красиво, а во-вторых, выходишь уже нормальный и трезвый. Идешь спать, а утром – встают все хорошо. Ну, это шутка… Он все время придумывал какие-то розыгрыши и развлечения. С его подачи совершали поездки за город в еще не тронутые по тем временам места. Однажды мы поехали в Аккерман, в Белгород-Днестровский – крепость там потрясающая, а тогда она еще была в хорошем состоянии. Крепость XII века, по-моему. Когда-то это было русское владение, потом она была под турками, которые ее перестроили. Это самая настоящая средневековая крепость: со рвами, с мостами, а турки выстроили там еще и минарет. Вот Олег нас и вытащил. Говорит:
– Поехали, я про это место слышал…
– Да брось ты, киселя месить по жаре…
– Ну, поехали! Там хорошо! Там море тоже… и лиман… Ну, поехали…
В общем, поехали. Мать честная! Такое ж действительно только на древних гравюрах можно увидеть! Вот такую фантазию он все время проявлял тогда.
Теперь несколько слов относительно «Черного котенка». Это была одна из двух новелл (точно не помню, сколько их было) в мосфильмовской картине детской тематики, которая называлась «От семи до двенадцати». По сюжету мы там с Олегом не совпадали, и он приезжал на эти съемки очень коротко, наездами. Натура снималась в 1964 году в Ялте, по-моему, и как раз в Белгород-Днестровском. С Олегом в те дни мы особенно не общались. У него там совсем маленькая роль – один-два съемочных дня, и мы с ним несколько раз сходили вместе на пляж. Снимала «Котенка» очень хороший режиссер – Катя Народицкая, к сожалению, рано ушедшая. А фильм очень милый был… и остался. И Олег очень хорошо сыграл замученного абитуриента, которому не дают готовиться к экзамену. Вроде, на одной краске, но это было настолько убедительно! В общем, так действительно в жизни и бывает: нужно срочно подготовиться в институт (а по тем временам поступить было очень трудно), поэтому он весь такой озабоченный и все его раздражает, а тут еще быт лезет, семья. Актеры там играли тоже очень хорошие. Например, Зоя Семеновна Федорова, изображавшая его бабушку. Но теперь не спросишь уже… Ни Федоровой нет, ни Олега… А автор была Агния Барто. Я с ней много общался, потому что на съемках мы жили на одной квартире. Интересная была бабушка… По-моему, она была очень довольна тем, как мы играли. Это то, о чем я уже говорил: когда точно подобраны актеры, то из любого… хм… можно сделать конфетку. И «Первый троллейбус» – тоже тому пример. Фильм этот критика разнесла и, в общем-то, правильно: он весь был на цитатах, лозунгах… и все равно смотрелся. Но сейчас-то все это смотрится по-другому – очень весело, как пародия на те времена.
Олег очень любил на съемках вставлять в текст сценария всякие посторонние слова. Все мы относились к этому иронически, а Олег еще и с какой-то издевкой. Режиссер дергался:
– Олег! Стоп! Ты что говоришь?! Ты что это за чушь тут такую несешь?! Ты что это?!!
– Кто? Я? Вы что, Исидор Маркович… Я говорю точно по тексту!
– Ну, что же я, глухой, что ли?! Вот запись! Ты что?!
– Исидор Маркович, ничего подобного я не говорил. Вот ребята, мы все тут вместе…
Мы:
– Исидор Маркович, да вы что! Он ничего не говорил…
– Да? Ну, значит, послышалось… Давайте еще раз.
Олег опять это же «лепит»:
– Стоп!!! Ну, вы что, в конце концов! Ничего не слышите, что ли?! Вы посмотрите, какую он ахинею несет!!! Ведь это же вообще черт его знает что! Антисоветчина какая-то!
– Исидор Маркович, да ничего такого нет. Он говорит точно по тексту.
«Оскорбленный» Олег уже молчит, стоя в стороне. Потом:
– Исидор Маркович, ну когда это кончится?! Если не так – ну, замените меня. Ну, вырежьте! Но хватит придираться-то… Ну что ж вы так мелочитесь?
То есть разыгрывали просто по-страшному. И бедный Анненский говорит:
– Ну, что же такое… У меня что, галлюцинации слуховые, что ли?
Мы:
– Да, Исидор Маркович! У вас уже галлюцинации.
– Ну… ладно… Тогда ладно…
И понурый, махнув рукой:
– Говорите, ладно! Значит, у меня галлюцинация. Раз вы все повторяете, что он этого не говорит, а я это слышу, значит, у меня галлюцинации.
Вот так разыгрывали. Ну, там все было. Естественно, разыгрывали друг друга – это уж само собой. Но никогда это не было обидно.
Я тоже люблю делать всякие зарисовки с натуры, потому что мы частенько (или наши товарищи) попадаем в смешные ситуации. Ты это все видишь и потом рассказываешь как зарисовку. Люди, у которых немножко больное самолюбие, обижаются. Смотря ведь как рассказывать… Если ты рассказываешь смешную ситуацию, в которую человек попал и вел себя в ней, в общем-то, смешно и алогично, это действительно вызывает смех, но если ты рассказываешь, как он себя вел отвратительно, позорно или в каком он был свиноподобии – это оскорбительно. А в нашей компании этого не было. Мы друг друга разыгрывали и подмечали друг за другом именно смешные черты алогичного проявления характера. Сейчас трудно уже это вспоминать. Так… прорезаются вдруг какие-то моменты – вот сейчас вдруг вспомнил, как Олег очень смешно переиначивал сценарный текст.
Да вообще, Олег всегда мог что-нибудь отчебучить. Мог на полном серьезе, а мог и неожиданное что-то такое «выкинуть». Порой до болезненности доходило его какое-то повышенное творческое самолюбие. Он однажды вдруг у нас со съемки уехал. И уже садился в самолет, когда мы его в аэропорту поймали. Уехал – и все. Оскорбился, как нам показалось, из-за ерунды. А ведь это – раз «ерунда», два – «ерунда», а потом – и смотреть нечего, и роль «пролетела». Он понимал, что из маленьких кусочков, причем точных, создается Работа.
Хорошо, что рейс тогда чего-то задержался. Олега еле поймали, потому что он мог улететь совсем, сказав: «Больше я в ваши игры не играю и в дерьме сниматься не буду». Это он запросто мог, когда его особенно донимала пошлость и в отношениях, и в творчестве. Он мог на все это дело «забить» и уехать. И ему неважно было, какие последуют санкции, какие будут штрафы, будут ли что-то высчитывать, – в этом вопросе он был очень решителен.
Он с режиссером иногда был очень резок. Вплоть до того, что ставил вопрос так: когда он снимается, чтобы Анненского не было в павильоне – просто выгонял. Были такие случаи.
Ну, что тут говорить… В кино, да и не только – в кино это более зримо, – очень много случайных людей, но поднаторевших и считающих, что определенным набором слов и приемов можно сделать так, ничего – нормальное кино. Ну, можно, конечно… Только кому это нужно? Мы часто закрываем на это глаза. Сняли картину – и расстались. И ладно… пускай хлебают люди. Вот Олег (надо признать, к его чести и достоинству) всегда выступал против этого. И если уж попадался очень махровый номенклатурный режиссер, такой опытный «верняк» и с хорошей «рукой» еще где-нибудь, он на это просто сразу реагировал, вплоть до того, что уходил с картины или вообще переставал общаться с режиссером.
