Чужие игры. Противостояние - Панов Вадим

– Рассмотрим случай, который ты наверняка считаешь идеальным: компьютерная система инопланетян приходит в себя, возвращает себе контроль над станцией, проявляет снисхождение и возвращает нас на Землю тем или иным способом: или подбрасывает до орбиты, или запихивает всех в VacoomA и выталкивает в космос.

– Хороший вариант, – оценила Анна.

– Самый плохой для тебя.

– Почему?

– Во-первых, мы не знаем, в качестве кого инопланетяне воспринимают Артура. Возможно, как свою собственность, а значит, могут просто-напросто не отпустить его.

Баррингтон побледнела.

– Не думала об этом?

– Нет.

Судя по тону и изменившемуся выражению лица – действительно не думала, полностью поглощённая свалившимся на неё горем.

– Во-вторых, даже если инопланетяне отпустят Артура, его тут же прихватят Райли и компания, чтобы изучить то, что спрятано в голове твоего брата.

– Ты им расскажешь?

– Ещё раз: они не дураки. Догадаются.

– А если нет?

– А если нет, то Артура сдаст первая же «рамка» безопасности в любом аэропорту.

– А если нет?

– Не будь ребёнком. – Сандра покачала головой. – Анна, ты ведь умная, ты понимаешь, что я права.

Баррингтон снова вздохнула. Помолчала и спросила:

– Теперь говори, почему тебе всё это интересно. Почему для тебя так важно договориться?

– Потому что я проникла на «Чайковский» нелегально, – рассказала Конфетка. – Я – хакер.

– Хороший?

– Отличный. Чтобы оказаться на Луне, я взломала «Vacoom Inc.», и никто этого не заметил.

– Насколько я понимаю – заметили.

– Не заметили. Меня вычислили только потому, что началось расследование. Не будь его, я бы слетала на Луну и исчезла.

– Ты крутая?

– Очень.

– Много натворила?

– К сожалению.

– Но ведь ты не просто так на них работаешь? – медленно произнесла Анна. – Тебя пообещали амнистировать?

– Да.

– Тогда что тебя беспокоит?

– Я не всё рассказала, – улыбнулась Сандра. – И боюсь, что некоторые… поступки, которые я успела совершить, не попадут под амнистию.

– Даже так?

– Я пришла, чтобы сказать, что мы с Артуром, а значит – с тобой, в одной лодке. И нам нужно крепко подумать над тем, на каких условиях мы вернёмся домой.

Конфетка начала подниматься, но Баррингтон её остановила:

– Если мы в одной лодке, то скажи, что за серьёзное преступление ты совершила.

– Не связанное с насилием, – сухо ответила Сандра.

– Ты воровка?

Пауза. Девушки смотрят друг другу в глаза.

– Я верю в то, что делала, и верю до сих пор, – произнесла Сандра так, словно это всё объясняло. – Когда они узнают обо мне всё, то потребуют предать тех, кого я люблю. А мне… мне бы этого не хотелось. И я постараюсь этого не допустить.

– Они узнают?

– Обязательно.

– Узнают то, что ты им не рассказала? Несмотря на то, что ты такая крутая?

– По моему следу идёт очень сильный и очень опытный охотник.

Конфетка поднялась и пошла прочь. Не стала переспрашивать Анну, договорились ли они. Сейчас ей было достаточно тех сомнений, которые она зародила в душе Баррингтон.

Или усилила.

И об охотнике Сандра тоже не думала. Просто знала, что он придёт.

– Козицкий!

– Да, госпожа президент?

– Ни о чём не хочешь рассказать?

Дознаватель помолчал, несколько раз провёл пальцами правой руки по старой кожаной папке, которая лежала перед ним на столе, поднял голову и посмотрел Емельяновой в глаза. Всем, кто знал Козицкого, этот жест показался бы не просто неожиданным – невероятным. Все, кто знал Козицкого, были уверены, что дознаватель никогда не смотрит не то что в глаза, а даже просто на людей, куда угодно, только не на людей. Все они были бы сейчас безмерно удивлены: все те, кто не знал Козицкого, а был с ним знаком. А вот люди, которые действительно знали Козицкого, не удивились бы, потому что им он всегда смотрел в глаза. Может, не при посторонних, но наедине – обязательно. И потому Емельянова спокойно выдержала взгляд дознавателя и чуть приподняла брови:

– Что не так с Краузе?

– Вы догадались?

– Я – президент, мой дорогой, я не могу позволить себе быть дурой.

– Вы никогда ею не были.

– Тебе не идёт быть льстивым.

Это была шутка, поэтому Козицкий улыбнулся. По-настоящему улыбнулся, а не растянул губы в дежурной светской гримасе, чуть склонил голову, показав, что понял всё правильно, и, продолжая улыбаться, негромко произнёс:

– К сожалению, с Краузе почти всё не так.

– Что ты имеешь в виду? – Емельянова стала очень серьёзной.

– Вам не докладывали?

– Мясник Краузе – опасный террорист, но для их нейтрализации у нас в стране существуют соответствующие службы.

– Полностью с вами согласен, госпожа президент. Вам нет никакой необходимости забивать голову ненужными подробностями.

– Рассказывай, что натворили мои спецы?

– Не только ваши, госпожа президент. Гораздо больше неприятностей Краузе доставил англосаксам, а поскольку они никак не могли его достать, то решили замазать грязью и кровью.

– Чтобы лишить поддержки?

– И получить карт-бланш на любые действия.

Президент тихо вздохнула, на мгновение закусила нижнюю губу – Козицкий прекрасно знал этот жест – и негромко, но очень твёрдо спросила:

– Ты уверен в том, что говоришь?

– Абсолютно.

– Краузе не преступник?

– Преступник, и убеждённый, Краузе – высокомотивированный противник существующего порядка вещей, враг всех играющих не по правилам транснациональных корпораций. Но он не творил те злодеяния, за которые журналисты его прозвали Мясником.

– Понятно. – Емельянова помолчала. – Он знал, на что шёл, когда связывался со спецслужбами.

– Я знаю, госпожа президент.

Дознаватель не был ангелом, но грязных методов старался избегать, предпочитая вскрывать преступников с помощью ума и логики. И поэтому Емельянова поставила Козицкого во главе расследования: ей требовался не просто результат, а доскональное выяснение обстоятельств произошедшего.

– То, что ты узнал о Краузе, нам поможет или помешает?

– Я буду об этом думать, госпожа президент, – ушёл от ответа дознаватель. – С одной стороны, их щепетильное отношение к насилию и уважение к человеческим жизням позволяет надеяться на то, что террористы будут принимать решения в пользу пассажиров «Чайковского». Или во всяком случае учитывать их интересы. С другой – совершенно понятно, что Краузе взбешён проявленной нами подлостью и не испытывает никакого желания сотрудничать.

– И ты сказал, что ни его, ни его помощницу купить невозможно.

– На совещании я намеренно коснулся только идейной составляющей, которая тоже имеет место быть. А сейчас добавил, что они…

– Нам не доверяют, – поняла Емельянова.

– Да, госпожа президент.

– Ничего удивительного, учитывая, как с ними обошлись.

– Совершенно с вами согласен.

– Люди Краузе непредсказуемы.

– Да, госпожа президент.

– Но ты позволил Аллану взять с собой Сандру.

– Мисс Жарр – наш единственный программист.

– Только поэтому?

– В основном поэтому, – медленно ответил дознаватель. – Вторым аргументом стал тот факт, что участие мисс Жарр в предприятии мистера Райли заставит активизироваться её сообщников, что поможет расследованию.

– Что они сделают?

– Я пока не знаю, – не стал скрывать Козицкий. – Но уверен, что безучастными они не останутся.

– Мы сильно рискуем, подпуская Сандру к рубке управления.

– Во-первых, мы ещё не добрались до рубки. Во-вторых, мистер Райли осведомлён о мисс Жарр и будет тщательно за ней приглядывать.

Козицкий замолчал.

– А в-третьих? – спросила Емельянова, которая прекрасно знала дознавателя и понимала, что он не закончил мысль.

– А в-третьих, госпожа президент, анализ показал, что активность Честера Краузе преимущественно направлена на крупные европейские и североамериканские корпорации и почти не затрагивает наши интересы. Кровавым убийцей его выставили наши коллеги, а это значит…