Муж-озеро - Ирина Андрианова

Третьим тяжело ступал Мишаня. Шапка его сбилась на затылок, обнажив лысину, очки сползли на лоб, и держались только на заблаговременно привязанном шнурке. Глаза были выпучены, пот катил градом. Несмотря на двух тропильщиков впереди, Мишаня из-за своего веса проваливался так, как будто шел по целине первым. Он сразу стал отставать, отрезав группу от лидеров. За ним Серега сначала пустил было девушек, но, заметив, что колонна растягивается, решил их обогнать и проконтролировать, что да как. В конце оказались флегматичный, плосколицый Данила и Петя, самый молодой из всех, еще студент. В середине бултыхались девушки — Оля, Ксеня и Танюша. Им пришлось тяжелей, чем парням: после трех пар лыж снег в колее перемешался до гомогенного состояния, и держал еще хуже, чем целина. Данила постоял, посмотрел и со вздохом полез делать новую колею, параллельную первой. Петя пошел за ним. Теперь девушки замыкали шествие (походившее, скорее, на царапанье насекомых по стенкам стеклянной банки). Последней оказалась Танюша. Ложбина перед ней была распахана, как поле перед севом. Куда бы она не ступала, как бы высоко не задирала ногу, лыжа неумолимо сползала по склону вниз, и набранная высота измерялась в смешных процентах от каждого шага. Вверху покачивались огромные рюкзаки товарищей, скрывая некрасиво напряженные лица, и снизу казалось, что им все нипочем. Расстояние между ними и Танюшей постепенно увеличивалось, а с ним увеличивался и страх, что она не осилит его сократить. Страх порождал уныние, уныние забирало последние силы, и разрыв рос еще быстрее. Качающиеся рюкзаки уже скрылись за ближайшими елями. Теперь Танюша уже не стеснялась, и стонала и плакала почти в голос. Она снова ненавидела Серегу, чье идиотское тщеславие затащило их сюда, ненавидела Иона, который совершенно не делает скидок на чужие возможности, ненавидела Олю и Ксеню, которым, как всегда в жизни, и здесь повезло больше, ненавидела всех остальных. Но еще больше, чем ненавидела, она боялась, что ее отставание заметят. И все, и все, она будет навек опозорена! Все наконец узнают тайну, которую ей столько лет удавалось успешно скрывать (так она думала) — то, что она слабее других. И отныне ее больше никогда не возьмут в поход. Последний смысл ее жизни исчезнет, и серая пустота окончательно поглотит ее.

«Ну же, поднажми, ты же можешь! — в отчаянии молила себя Танюша. — Ты же еще и близко не выложилась. Это просто паника, ты же знаешь! Вспомни Маресьева, вспомни Че Гевару, кого хочешь вспомни. Они на твоем месте даже не заметили бы усталости, просто шли бы и шли, как эти мерзкие девицы впереди. Надо просто не думать о страхе, вот и весь секрет… Серега, ты просто сволочь, ты настоящая тварь, сдохни, сдохни же наконец от рака легких… А вы, две идиотки, у вас никогда не будет детей, слышите?! Думаете, если жить по поганым американским стандартам, по десять лет встречаться с парнем, не обременяя себя детьми, то потом они хо-па и появятся? Нет, за свой эгоизм нужно платить. Вы останетесь навсегда одинокими и несчастными… Ну пожалуйста, умоляю тебя, ну постарайся! Они же увидят… Они же прогонят…».

Но ни мольбы, ни проклятия не помогали. Отставание все нарастало. Словно пропасть разверзалась между Танюшей и нормальными людьми, которые, в отличие от нее, все могут. Группа уже скрылась в ельнике, и лишь изредка то там, то здесь мелькали разноцветные пятна рюкзаков среди заснеженных лап. «Все кончено. Я неудачница. Это конец всему!» — взвыла Танюша. Она уже хотела по-настоящему зареветь — все равно никто не услышит, как вдруг услышала позади себя шорох снега. Она не последняя?! Боги, ее могли услышать… Но кто же?… Она стыдливо обернулась и застыла на месте. Вверх по взбитому снегу за ней бежал Ион. Именно бежал, едва касаясь лыжами поверхности, и почти не нагружая палки, словно это была не густая снежная каша на крутом склоне, а прогулочная лыжня в лесопарке. Он улыбался, и солнце спешило проникнуть сквозь кроны елей, чтобы блеснуть в его глазах.

— Как дела? — крикнул он издалека. Подойдя поближе и убедившись, что дела неважно, он поспешил сместить акценты. — Уфф, ну я и замучился. Нет, курить надо точно бросать. Да еще и подлип проклятый…

Подлипа, слава Богу, никакого не было, и Танюша догадалась, что своим деланным унижением он пытается ее подбодрить.

— Да н-ничего, нормально… А почему ты сзади? Ты же вроде был впереди всех?

— Да соскучился я там один. Дай, думаю, спущусь, посмотрю, не забыли ли кого, а заодно и языком почешу.

Только сейчас Танюша поняла, что он без рюкзака.

— А как же ты так спустился, что я тебя не заметила?

— Наверное, была очень увлечена своими мыслями, — Ион хитро прищурился. — Да я по верхнему краю оврага скатился, вот там. — Он показал палкой. — Хорошо приземлился пару раз, хе-хе. Один раз прямо в березу. Прямо между лыж — ты-дынс!

Он ждал, что Танюша рассмеется его выдуманной неловкости, но она так пала духом, что смогла самое большее сдержать слезы. Тогда он прибег к последнему средству.

— Слушай, снимай-ка рюкзак. — И, не дожидаясь ответа, подошел сзади и ухватил танюшин рюкзак за боковые стяжки. — Расстегни поясник.

Танюша, которая машинально уже потянулась было к пряжке, остановилась — следовало все-таки из приличия запротестовать.

— Ой, ну что ты, зачем… Я ничего, я так дойду. Просто снег очень рыхлый.

— Конечно-конечно, дойдешь, кто бы спорил! Просто медленно, и устанешь. И будешь грустная. А это — неправильно. А без рюкзака ты дойдешь быстро и будешь веселая. Так ведь оно лучше, верно?

Отеческий тон подействовал, и Танюша покорно опустила руки. Рука Ионы незаметно скользнула по ее поясу, и пряжка ремня, которая всегда была довольно тугой, вдруг сама собой раскрылась. Тяжесть рюкзака вдруг исчезла, а в следующую минуту он уже оказался у Иона на спине, словно вообще ничего не весил.

— Давай, ступай точно за мной. Где я — там не проваливается, хе-хе. Ты Кастаньеду не читала? Нет? Что? Глупость и пошлость? А, ну да. Вобщем-то, согласен. Но там было про такие невидимые щупальца, которые ты выпускаешь и прикрепляешься к впереди идущему. И все — ты на нем как бы едешь. Он тебя везет. Ну что, прикрепилась ко мне? Хорошо идется? Чего, и раньше так делала? Ну вот, а говоришь — пошлость. А, ты сама придумала? Ну поня-ятно. А еще, знаешь…

Он говорил без остановки, поминутно оглядываясь. Танюша напрягла все свое внимание, чтобы уследить за его словами, и сама не заметила, как