Я – меч, я – пламя! - Василий Кононюк

Артур Артузов не был похож на товарища Кулика ни внешне, ни по характеру, поэтому особым расположением у вождя не пользовался. Но Сталин умел ценить профессионалов, когда они были нужны, даже если они оставались независимыми по характеру и не произносили хвалебных речей на застольях. Вызвав Артузова к себе, вождь показал письмо.

– Товарищ Ягода уже показывал вам это письмо, товарищ Артузов?

– Да, я знаком с этим письмом, товарищ Сталин.

– Что вы можете сказать об авторах этого послания?

– Чем больше я думаю над этим, товарищ Сталин, тем непонятней ситуация. Если обсуждать только приведенную информацию, то французская и английская разведки могли бы обладать нужными сведениями, и то не всеми, но зачем им писать в такой странной форме? Зачем городить весь этот огород, если после второго-третьего письма нам все станет ясно: и кто автор, и зачем шлют письма. Для меня это послание полная загадка, товарищ Сталин.

– А в своих ведомствах вы уверены, товарищ Артузов? Не может ли это быть результатом работы группы ваших сотрудников из ИНО или Разведупра РККА?

– Нет, товарищ Сталин, это невозможно. В ИНО только я и Слуцкий обладаем всей полнотой информации, большей части мы и теперь не знаем, а за это время пришло подтверждение по Италии, действительно, идет подготовка к интервенции в Эфиопию. Нынешнюю обстановку в Разведупре РККА вы знаете не хуже меня. У них проверенных данных меньше, чем в ИНО. Да и в чем смысл? Кому из сотрудников и зачем затевать такие непонятные игры? Повторюсь, для меня пока это письмо – полная загадка, нужна дополнительная информация.

– А как отгадать эту загадку, вы уже знаете, товарищ Артузов?

– У меня есть план, товарищ Сталин.

– Слушаю вас.

Выслушав предложения начальника внешней разведки, Сталин долго ходил по кабинету. Это было не то, чего бы он хотел, сроки и результаты игры Артузов отказался назвать и охарактеризовал предложенное как предварительный этап по сбору информации. Только затем можно будет перейти к выявлению и захвату корреспондента, если будет кого захватывать.

Сталин снова подумал: во главе НКВД должен стоять волевой, энергичный руководитель, способный проламывать головой стены, а не вышивать крестиком.

– Хорошо, товарищ Артузов, начинайте, посмотрим, что у вас получится. Тем более что ИНО вы вскоре оставите и сосредоточитесь на Разведупре РККА, время на это дело у вас будет. Я позабочусь, чтобы письма от Ольги попадали мне на стол. По пунктам, касающимся РККА, работа проведена, она на контроле у Ворошилова. Так что Ольга заметит нашу реакцию на ее записку. Если у вас все, я вас больше не задерживаю.

– До свидания, товарищ Сталин.

После ухода Артузова Сталин попросил соединить его с Ежовым.

– Товарищ Ежов, у вас есть что доложить?

– Так точно, товарищ Сталин!

– Зайдите ко мне.

– Слушаюсь!

Ежов был назначен проверяющим со стороны ЦК по «Кремлевскому делу» и проявил себя с лучшей стороны. Сталин начал внимательно присматриваться к этому невысокому человеку. Справится ли он с задачей, которую вождь собирался в недалеком будущем возложить на его плечи? Такое дело любому не доверишь. Однако стало понятно: Ягоду надо менять, он не потянет.

Глава 3

Работник НКВД младшего начсостава Петр Цыбудько курил папиросу на берегу озера и с отвращением рассматривал труп, возле которого возились судмедэксперт и Илья Шапиро. На дворе стоял жаркий день конца мая, выходной день очередной шестидневки.

– Что скажешь? – Побледневший Илья подошел к нему и с удовольствием затянулся папиросой, протянутой товарищем. – Тьфу, хорошо, что позавтракать не успел, а то бы оконфузился перед гражданскими.

– Все мы гражданские, товарищ работник среднего начсостава. Чего тут говорить, Илья, тебе самому все ясно. Ростислав Селезнев по прозвищу Кочерга, собственной персоной. Говорили тебе тогда, не мог он Раму убить, подставили нам Раму.

– Ты не лезь, куда не просят, Петро. Может, это и Селезнев, а может, и нет. Мы из примет имеем только рост и цвет волос. Все остальное – сам видишь. А если перед нами и Ростик, ничего это не доказывает. Свои же урки нашли раньше нас и приговорили. Так что в протоколе напишем: по нашему району с аналогичными приметами разыскивается Ростислав Селезнев по прозвищу Кочерга. А дальше пусть эксперты работают. Сам понимаешь, дело – «глухарь», премии за него не получим. Будем снова его команду прессовать. Если урки мочканули, слухи должны были пойти, может, за кончик ниточки и уцепимся.

– А что эксперты говорят?

– А что они тебе скажут за полчаса? Пролежало в воде тело от трех до пяти недель, точнее покажут лабораторные анализы, но сразу тебе говорю, на многое не надейся, дату укажут с точностью до недели, о причине смерти сам можешь догадаться: с такой дырой в животе люди не живут.

– Живот ему разрезали, чтобы не всплыл.

– А то я не знаю! Тебе поможет, если в нем еще пару дыр найдут?

– Если огнестрел, очень даже поможет.

– Размечтался, ты лучше скажи, как его отсюда наверх вытащить?

– А то ты не знаешь, Илья. По старой дороге пойдем, тут с ним не вылезем. Ты, да я, да Павлик, а четвертого… товарищей рыбаков попросим подсобить, которые, вон, наглядеться не могут. Будут потом подругам своим хвастать, как труп с работниками НКВД и прокуратуры выносили.

– Тогда собираемся и идем. Павлик! У себя в морге смотреть будешь, нечего тут на жаре стоять, трудящихся будоражить.

– Надо к машине кому-то подняться, сказать, чтобы шофер ехал к старой дороге встречать.

– Вот найди добровольных помощников органам и веди сюда. Одного наверх к машине отправь. Ну и жара! Поехали в управление, там протоколы писать будем.

Две недели прошли в непрерывной учебе. После приказа о допуске экстерном к экзаменам за среднюю школу Олю записали в десятый класс. Каждый учитель считал своим долгом основательно поспрашивать ее по своему предмету. Это было неудивительно, ведь они должны были определить знания ученицы не только по текущему материалу, но и за предыдущие классы. Одноклассникам нравилось: как правило, после опроса Оли у учителя не оставалось времени определять знания остальных учащихся. Вела она себя скромно, когда ее не спрашивали, руку не тянула, давала списывать домашние задания. Внешне от десятиклассниц практически не отличалась, так что крупных проблем в общении не возникало. Мелких имелось в избытке, но на них Оля просто не реагировала.

Здоровье директора было еще одной темой, которую ежедневно обсуждали в школе. Ученики на каждом уроке спрашивали очередного учителя о здоровье пострадавшего и заставляли подробно рассказывать о происходящем. Но вскоре попытки уйти от темы урока учителям надоели, и те стали ограничиваться односложными ответами. Тем не менее информация поступала исправно.

Операция прошла тяжело. Хоть серьезных повреждений мозга не было и осколки черепа удачно миновали крупные кровеносные сосуды, мелких, при всем желании, они миновать не могли, что и вызвало многочисленные микроинсульты. За это время состояние больного стабилизировалось, директора готовили к следующей операции – нужно было закрыть дырку в черепе пластиной, специально изготовленной из нержавеющей стали. Происходящее вызвало бурные обсуждения в школе, ученики гадали, как будет выглядеть директор с куском железа на голове, и интересовались, сталкивался ли кто в своей жизни с подобными прецедентами.

К пострадавшему, кроме жены, категорически никого не пускали. В виде исключения один раз с больным побеседовал следователь. Как сразу стало известно в школе, директор ничего вспомнить не смог, слова «ретроградная амнезия», смысл которых оставался тайной не только для учеников, были несколько дней самыми популярными словами среди школьников. Потом их лексикон обогатился словами «посткоммоционный синдром». Ссылаясь именно на этот диагноз, жена директора запрещала всем, кто ей звонил, даже появляться рядом с больным. Она категорически объявила, что до приезда из санатория не даст никому подойти к ее мужу и воздействовать на его тонкую нервную систему. Ситуация вызвала сильное недовольство учительского коллектива, считающего, что они имеют на директора прав не меньше, чем супруга, а может, и больше.

Оля подумала, что придурку повезло с женой. Настоящая женщина. Спроси ее, почему так поступает, она расскажет вам про посткоммоционный синдром, про то, что мужу нельзя напрягаться, а на самом деле подсознательно знает: беда пришла оттуда, с работы, и, если позволишь этой работе приблизиться, беда может прийти снова.

И пришла бы. У Оли уже был готов план, простой и изящный, как довести до логического конца начатое, но мешали два обстоятельства, и оба были связаны с супругой объекта. Во-первых, жена с утра до вечера торчала в больнице и не отходила от больного, что усложняло дело. Оля опасалась, что та может заподозрить неладное и поднять крик, просто почувствовав: что-то не так. В этом отношении женщины намного чувствительнее мужчин. Во-вторых, она своим поведением отсрочила непосредственную угрозу и почти свела ее к нулю. Единственное, чего опасалась Оля при беседе учителей с директором, – это упоминания о своей особе и разговора о резолюции на заявлении. Вполне может так быть, что этот эпизод из памяти ударом не выбило, в таком случае директор мог прийти к неправильным выводам о ее участии в своем горе.