Аптека Пеля - Вера Вьюга
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Понимая, что все это неспроста, Саня развернулся к дому. Ему не терпелось увидеть Лушу. Хотелось побыстрее уточнить кое-какие подробности. Не мешало бы узнать какой теперь год, месяц и что за страшная сила погнала толпу к Неве с коленопреклоненными мольбами.
Удостоверение личности, обретенное в неравной борьбе, грело душу и уже не холодило кожу, надежно прилипнув к раскаленному под бекешей, потному Санькиному животу. Главное не обронить его в другом Питере. Санек еще раз проверил резинку — тугая. Паспорт — это пропуск в сытую реальность. С ним-то он заживет! Ну, или смоется к себе в деревню от всех этих купцов, посыльных, дворников с бляхами на белых передниках, самовлюбленных городовых с «селедками» на боку, от мужиков, баб, пролеток, кружевных зонтиков… Вот только барышня Евлампия недосягаемым ангелом кружилась над смрадным Питером… «Дыша духами и туманами… дыша духами и туманами» — фиг знает из какого закутка его памяти вдруг выпал изящный оборот, не сам же он это выдумал… а может и сам.
Отходить далеко от дома он опасался, чтобы снова не оказаться в привычном городе в непривычном виде. Да и непонятно как поведет себя бекеша, может точно сказочный артефакт исчезнет или захочет возвратить хозяина в свое жаркое лоно.
В тулупе нараспашку Санек слонялся по Большому проспекту, пытаясь отыскать хоть где-то намек на год и месяц, а быть может и сегодняшний день. В голову лезли дурные мысли — украсть из другого Питера Лампушку.
Так чтобы она стала реальной, обрела плоть и воркующий голос. Идея неплоха, осталось найти средство. Этот хренов катализатор, о котором твердил дед Артюхин.
Гоняя в голове беспечные мысли, он уже несколько раз протопал от антично-строгой лютеранской церкви, до кирпично-красной пожарной части с каланчой посредине. В общем-то, все это по-прежнему жило и дышало в привычном Питере с той лишь разницей, что лошадей заменили машины, а людей… а люди остались прежними все с теми же грехами и просьбами к вечному Богу.
На углу Первой и Большого стоял мужик в картузе с сумкой полной газет, разложенных веером. Саня попытался разглядеть дату на листках, но все они лежали друг на дружке, скрывая не только дату выпуска, но и основную часть букв названия «Веч…», «Бирж..», «Прав…», «Трезв…»…
Не похожее на призрак питерское солнце, припекало все яростнее и укрыться от него было негде. Даже тени здесь были липовыми, лишь темные пятна на земле, а вступишь, — и нет защиты — жарит и жарит. Какое-то время Саня еще таскал на себе трофейную шкуру, но вскоре умаялся так, что на перекрестке бросил на землю, упал на нее и даже не заметил, что под ним рельсы. Ему хотелось есть, ему хотелось пить, ему хотелось в привычный Питер. Но вместо этого навстречу, беззвучно звеня и гремя на стыках колесами, бежал деловито столичный трамвай. Желтый фонарь на его красной «морде» сверкал и переливался, Саня даже разглядел белые цифры номера «2020». «А что если он меня переедет», — отчаянная мысль мелькнула и погасла. Он даже не успел испугаться, а трамвай, проскочив его, уже покачивался за спиной, летел в сторону Невского.
Хлопотливый столичный день набирал обороты. Улицы заполнялись народом деловым и праздным. Туда-сюда шныряли мужики в разноцветных фуражках. У каждого на околыше виднелась металлическая бляха с надписью: «посыльный». Конные гвардейцы в мундирах и с шашками беспечно прогарцевали сквозь Санька. Их холеные лошади, задрав на ходу хвосты, беспардонно уложили на брусчатку аккуратные горки навозных камушков.
Бесчисленные торговцы, умещавшие на головах огромные лыковые корзины с зеленью, бочонки с рыбой, лотки с мясом, толпились на рыночной площади, что-то выкрикивали, зазывая народ. Кто-то таскал свой товар за плечами, кто-то на животе, иные катили впереди себя тележки со всякой снедью. Саня шатался вдоль лавок со всевозможной жратвой, уговаривая брюхо еще чуток потерпеть. Но в нос лезли невообразимые запахи ванильных булок, румяных кренделей и розанчиков. Пряно пахли голландские сельди в деревянных кадушках, и ровненькие, как на подбор ревельские кильки. Сводил с ума копченый дух в мясных лавках. Остро несло апельсинами и маринованным чесноком. Мороженщик ловко зачерпывал из медного цилиндра, стоящего во льду его переносного лотка, разноцветные шарики — земляничные, фисташковые, сливочные, — полукруглой ложкой и, заложив между поджаристых вафель, протягивал счастливой ребятне.
Да и его свистун-коробейник снова на посту. Прохаживается неспешно взад-вперед, поглядывает на Санька, цепким взглядом, но как завидит идущего мимо малыша, растекается в гниловатой улыбке.
«Странно, чего он на меня пялится. Он же меня не видит», — удивился Санек, стоявший возле зеркальной двери аптеки Пеля и уже минут пять взиравший на суету вавилонскую: безмолвную и ароматную.
Ему хотелось снова увидеть барышню Евлампию, но дресс-код, что теперь на нем имелся, позволял зайти лишь в общественную баню и то без бекеши. И все же желание созерцать и обонять петербургского ангела пересилило, и он вошел, как всегда, не встретив преграды. Живо вбежал на второй этаж и остановился на последней ступеньке. За стеклянной дверью хорошо просматривался просторный аптечный зал. Удивительно, но все лестницы в огромном дом Пеля с флигелем в переулке, будто и не участвовали в заговоре против Санька, держали его крепко и в том и в другом Питере, как, впрочем, и злосчастная квартира. А вот все остальное… Парень, словно боязливый купальщик, ощупал пол большим пальцем ноги и, убедившись, что тот и твердый, и холодный ступил на просторную площадку перед входом в аптеку. Пол не казался зыбким и выдержал, теперь нужно сделать шаг за двери и войти. Санек вытянул руку, и она пробила стекло, будто его там и не было. Оставалось занести ногу и уверенно шагнуть вперед. Но нога, потеряв опору, скользнула куда-то в пустоту, вторая подогнулась, и он рухнул задом на мраморный пол. Если бы не бекеша, — капут копчику. Санек попятился, осторожно и медленно, загребая руками, отполз на пятой точке подальше от дверей. Хоть и не высоко, но ломать конечности не хотелось ни
