Имперские войны: Цена Империи. Легион против Империи - Александр Мазин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Чуть помедлив, Одохар шагнул в сторону. Комозик прав, решил он. Если удача Аласейи так велика, как всем им кажется, ничего с ним не случится.
Вероятно, так же рассудили и остальные, потому что больше никто не счел нужным вступиться за Коршунова. Даже Красный.
Все они верили в удачу Алексея. Он сам тоже верил. Но не настолько, чтобы выйти один на один против боевой машины, которую представлял из себя рикс герулов. От Скулди Коршунов знал, что среди герулов нет никого, кто рискнул бы выйти против Комозика. Нашелся один в прошлом году… и отправился в лучший мир. Но и отступать нельзя. Все тут же сочтут его трусом. И конец Коршуновской харизме. И вообще всему его престижу.
Все эти мысли стремительно пронеслись в сознании Коршунова, пока Комозик неторопливо преодолевал разделявшее их расстояние.
Преодолел. Остановился напротив, глядя сверху вниз, надменно, чтобы не сказать пренебрежительно. Глядел и молчал… ну да, он свое сказал. Теперь ответное слово предоставляется приговоренному.
Коршунов откашлялся.
– Хочешь биться со мной, рикс герулов? – спросил Алексей, стараясь, чтобы голос звучал уверенно.
– Не биться, – с холодной усмешкой уточнил Комозик. – Убить.
– Это уж как боги решат, – сказал Коршунов. – Я тебя понял. Биться будем завтра. Если не передумаешь. Когда и где – я тебе тоже скажу завтра, когда взойдет солнце. У меня сегодня хороший день. Не хочу сделать его печальным.
– Пусть так, – кивнул Комозик. – Повеселись до утра. А печалиться тебе не придется. Потому что ты умрешь.
– Да нет, герул, я буду печалиться! – с нажимом произнес Коршунов. – Но не очень сильно. Конечно, в нашем славном походе нам будет не хватать такого воина, как ты. Но мы справимся!
И улыбнулся прямо в ощерившуюся вызеленную физиономию герула.
Глава шестнадцатая
День и ночь перед поединком
– Море… – Анастасия зачерпнула ладонью воду. – Холодное море…
– Разве? – удивился Коршунов.
Он-то полагал, что вода довольно теплая. Градусов девятнадцать. Бархатный сезон…
– Там, где я выросла, море намного теплее. – Анастасия попробовала воду на вкус. – И солонее. Но это – настоящее море. Настоящая морская вода. Не та, что в Меотийском болоте.
«Меотийским болотом» она называла Азовское море.
– Смотри, рыбаки возвращаются!
К удаленной бухте направлялось несколько парусных суденышек. За каждым, шлейфом, тянулись крикливые чайки.
– Пойду-ка я выкупаюсь, – сказал Коршунов. – Ты – со мной?
– Нет. – Анастасия зябко подернула плечами, закуталась в шерстяной плащ.
Коршунов снял перевязь с мечом, расстегнул пояс…
– Если будут обижать – кричи, – пошутил он.
– Кто меня обидит? – совершенно серьезно ответила Анастасия. – Я – твоя женщина. Все об этом знают.
Коршунов спрыгнул с камня, на котором они сидели. Вода оказалась даже теплее, чем он ожидал. Особенно у поверхности. Коршунов выплыл из-под тени скалистого мыса. Подсвеченное закатом море было очень спокойно. И очень красиво. Кричали чайки. Из соседней бухты доносились голоса. Там располагался лагерь сводного войска. Его войска. Если, конечно, завтра Коршунова не прикончит герульский рикс. Надо, чтобы не прикончил…
Коршунов оглянулся. Рядом с Настей уже кто-то сидел. Ну вот! На десять минут одну оставить нельзя!
Алексей развернулся и поплыл к берегу. Его снова коснулась тень скалы. Задрав голову, Коршунов посмотрел вверх. Метров семь-восемь. Понырять бы. Правда, у самого берега – камни, но чуть подальше – отличное глубокое место. Нырять Алексей любил и умел. Но неохота было лезть на гору. Интересно, кто это там, с Настей?
«Соседом» Анастасии оказался Тарвар. Старший сын Крикши. Коренастый парень на вид лет восемнадцати-девятнадцати, но на самом деле наверняка младше. Здесь взрослели быстрее, чем там, где родился Коршунов. Сидел на корточках, болтал по-гречески с женщиной Коршунова. Когда Алексей вскарабкался на камень, оба из вежливости перешли на боранский. То есть Тарвар говорил по-борански, а Анастасия – на русском, которому успела выучиться у Коршунова. Способности к языкам у нее были потрясающие.
– Батя мой к вашим старшим ходил, – сообщил Тарвар. – Сказал им, что корабли даст только тебе. И больше никому. Если герульский рикс тебя убьет, то и все ваше войско пусть убирается восвояси. Комозик сказал: батя ему не указ. И останется он тут сколько захочет. Но его никто не поддержал. Батя мой сказал: посмотрим. И ушел. Если тебя убьют, Аласейа, нехорошо получится. Батя за слово отвечает, а с герулами нам ссориться нельзя. Через них у нас торговля с Севером идет.
«Надо же, какой рассудительный парнишка», – подумал Коршунов, растираясь краем плаща и натягивая рубаху.
– Посмотрим, – произнес он. – Меня многие хотели убить, но до сих пор ни у кого не вышло! – Он подмигнул Анастасии. – Так отцу и передай.
Сначала у шатра Коршунова, который теперь числился как бы вождем, было совсем мало народу. Куда меньше, чем обычно. Они с Настей да Книва. Новоявленные дружинники Алексея где-то ошивались. Даже Сигисбарн усвистал куда-то. Коршунов подозревал: нашел средний сын Фретилы себе подружку из местных. Так что ужинали втроем.
Зато после ужина Коршунова вызвал на разговор Скулди. Сообщил, что честно пытался отговорить своего рикса от поединка. Не смог. Комозик упрям. Прямо как гот. Так что придется Коршунову туго. Но он, Скулди, сразу его предупреждает: никаких колдовских штучек. Комозик сказал: с воином я буду сражаться как с воином, а со злым колдуном не сражаются. Его убивают. В общем, если Коршунов применит какое-нибудь свое колдовство, все герулы на него набросятся. И много крови прольется, потому что, ясное дело, остальные тоже в стороне не останутся. И гревтунги, и гепиды.
– Дурак твой Комозик! – в сердцах бросил Коршунов. Он-то надеялся, что в случае чего просто пристрелит герульского вожака.
– Не говори дурно о моем риксе! – набычился Скулди.
Коршунов хотел вспылить, но подумал: если завтра все сложится для него удачно, то он, Алексей, станет вождем для Скулди. И тогда, надо полагать, уже о нем нельзя будет говорить дурно.
– Ладно, – сказал он. – Колдовства не будет. Спасибо, что предупредил.
Когда Коршунов вернулся, костер у его шатра горел втрое ярче и людей около него было намного больше: весь условный «десяток» Агилмунда вместе с командиром. Обсуждали, разумеется, будущий поединок. Склонялись к мысли, что рассчитывать Коршунов может только на свою непомерную удачу. Потому что справиться с Комозиком под силу разве что Красному. Но Красному выступать за Коршунова было бы неправильно. Он все-таки не гот, а гепид. С другой стороны, Коршунов вправе выставить вместо себя бойца из своей дружины. Того же Агилмунда. Скорее всего, Комозик Агилмунда убьет, и тогда против него можно будет выставить еще одного бойца… а когда Комозик проведет десяток поединков, то утомится и у кого-нибудь появится шанс с ним справиться. Только не у Аласейи, разумеется. Лучше всего Агилмунда приберечь, а первым против Комозика Ахвизру выставить. Ахвизра – верткий. Комозик здорово попотеет, пока его убьет…
Коршунов минут пятнадцать слушал это обсуждение «коллективного жертвоприношения», потом взбеленился и заявил: всё! Хватит! Никто за него сражаться не будет! Да, рубится он так себе. Но, как верно замечено, у него, Аласейи, есть еще и удача. А кроме удачи – голова на плечах. И он собирается использовать эту голову, чтобы победить. Всем понятно? Тогда разговор окончен.
После такого выступления тема была закрыта. Более того, дружина Коршунова уверилась, что у вождя есть некий план. Так что все будет в порядке.
К сожалению, никакого плана у Коршунова не было. Так, кое-какие идеи…
Анастасия рядом с ним зашевелилась. Маленькая ступня коснулась колена Коршунова… Легкий, бесшумный прыжок с ложа – звук поглотила медвежья шкура на полу.
– Пей… – Чаша с вином, отличным Красным крымским вином, к сожалению, по-гречески разбавленным, коснулась его губ.
Возлюбленная умела угадывать его желания раньше, чем он сам.
Алексей знал, кем она была раньше. Гетерой. И шпионкой. Эта великолепная женщина с талией столь тонкой, что ее можно обхватить пальцами, с кожей младенца и голосом, стирающим все, кроме чувства, была оружием более страшным, чем копье в руках родича Коршунова Агилмунда, лучшего из готских воинов, которого знал Алексей. Анастасия была смертоносным оружием, отравленной стрелой, изготовленной в Риме, чтобы внезапно и безошибочно вонзаться в сердца врагов империи. Но Алексей не ревновал к ее прошлому. Ведь теперь она принадлежала ему, а не великой Римской империи. Только ему. Да, он сам никогда не сможет пользоваться этим оружием по-настоящему. И не захочет. Эта стрела больше не будет пронзать сердца. Хотя совсем недавно эта «стрела» чиркнула пару строк, которые сделали больше, чем тысяча готских копий.
