Мазохизм: Юнгианский взгляд - Лин Коуэн

После долгого и болезненного процесса анализа мазохистский комплекс одной моей пациентки принял индивидуальную форму. Тогда она дала этому воплощенному мазохистскому комплексу определенное имя, что свидетельствовало об осознании, что комплекс — не просто «нечто», а живое существо со своими собственными потребностями и желаниями. Фактически для этой новой личности, которую впоследствии удалось вовлечь в воображаемый диалог, был создан новый психологический сосуд. Пациентка-как-Эго и пациентка-как-мазохистка встречаются, чтобы ощутить новую реальность. В приведенном ниже фрагменте активного воображения можно это заметить:

Джейн (Эго) Наверное, я только вернулась к своим старым уловкам уберечь тебя от моей сверхчувствительности, но, мне кажется, ты не причинишь мне боли. Ты ощущаешь ко мне враждебность.

Дженис (мазохистка) Да, я тоже стараюсь выбраться из этого кошмара. Твое слишком неоднозначное отношение ко мне было довольно трудно выдержать. Конечно, я стремилась собрать отовсюду как можно больше дерьма, и не все было так уж неприятно.

Джейн Ты ведь знаешь, что я всегда втайне нежно относилась к тебе.

Дженис Да, конечно. И все тайны были такими интимны ми… Ты была нужна мне больше всех. Мне не могло быть хорошо с другими, если не было хорошо с тобой.

Джейн О, Дженис, ты ведь очень умная, ты все это понимаешь.

Дженис Я очень много думала, отлежала всю спину.

Джейн Ты очень простая.

Дженис О, довольно. Ты стараешься кое-что сгладить. Я знаю, что ты все еще меня ненавидишь.

Джейн Ты по-прежнему хочешь, чтобы я тебя ненавидела, правда?..

Дженис Я хочу, чтобы ты любила меня по-настоящему. Я хочу, чтобы ты узнала меня…

Джейн Но я говорю о том, что ты хочешь, чтобы тебя не презирали.

Дженис Самое плохое, если на тебя вообще не обращают внимания. Хорошее отношение основывается на обязательстве. Плохое отношение очень важно, оно вызывает сильное напряжение и ужас. Избиение может иметь ритм полового акта. Если ты не заслужила ничего, для тебя все становится подарком.

Джейн То, что ты сказала, тяжело слушать, и до этого будет нужно дойти. Но неужели ты считаешь, что ничего не заслуживаешь?

Джанис О, я ненавижу разговоры о справедливости! Я заслужила, чтобы меня поняли.

Умерщвление, которое испытывает человек, имеет определенные цели, если мы сумеем их определить. В мазохистских переживаниях есть смыслы, заслуживающие того, чтобы о них знали, потребности, которые должны быть удовлетворены. Франц Кафка писал: «Эх, что и говорить, когда надо, хочешь, не хочешь, а приходится учиться. Мне необходимо было найти выход, и я учился как одержимый. Я не давал себе ни минуты покоя, и я нещадно вытравлял из себя все, что мне мешало». При мазохизме человек принимает свою боль — и даже ее приветствует — не из поверхностного удовольствия, а вследствие глубинной необходимости.

Mortificatio — это мучительное действие реформирования, переплавления, изменения — металла, органического вещества, психологического комплекса — для того, чтобы душа смогла возродиться из viassa confusa буквального, однозначного и прямолинейного понимания, односторонних идентификаций и доминирования Эго. Но это возрождение происходит через мучительное познание — гнозис — и через психопатологию («выстраданный смысл»), а вовсе не через божественное прощение.

Психику не нужно ни любить за ее патологию, ни прощать. Благодать — да, но и соответствующая caritas[22] уменьшает ваши желания, но не прощайте мне то, как происходит и становится реальным соединение с божественной силой, т. е. я приношу в жертву этим силам мои комплексы. Пока я ощущаю их в своем смятении, боги остаются абстрактными и нереальными. Прощение ими этого смятения и запутанности, в которые я погружаюсь, раны, раскрывающие мне глаза и позволяющие это видеть, рассеянность и непоследовательность моего поведения закрывают для меня главный путь, открывающий доступ к богам[23].

Внимание и тщательность, с которой мы относимся к процессу mortificatio, стремление разбередить небольшие смертельные раны, посыпая их солью и пробуждая постыдные воспоминания, румянец извращенного желания, понятный лишь человеку, который его испытывает, — все это вместе взятое занимает место в нашей душе и в искусстве мазохизма.

Любая мортификация в душе ощущается как смерть. Иногда у нас появляется ощущение ожидания, пусть смутного и нереального, полуосознанного, что мы находились на пути к смерти и что совершенно бесполезно ей сопротивляться. Отсутствие сопротивления при мазохизме превращается в подчинение смерти, а по существу — в соучастие в ней, это приводит к идее мазохизма как метафорического самоубийства.

Психоаналитическая теория придерживается убеждения, что самоубийство — это вершина мазохизма. В ней мазохизм рассматривается как враждебность, обращенная внутрь человека и превращающая его в жертву; самоубийство как конечный акт садизма, направленный против себя. С этой точки зрения, мазохизм — прежде всего феномен Эго, его смертельный прыжок на виду у богов как единственная победа, которую человек одержал в жизни. Такое понимание упускает парадоксальность и мазохизма, и смерти, а также любовь души к парадоксу и ее переживание парадокса. Сосредоточив свое внимание на физической смерти, наступающей во время самоубийства, мы теряем ощущение смерти как способа видения психического аспекта или сущности того, что происходит в нашей жизни. Мертвые, обитающие в подземном царстве Гадеса в древнегреческой мифологии, считались «тенями». Им, лишенным прелести и излишеств реальной жизни, а также сумятицы бодрствующего сознания, осталась только квинтэссенция. Как правило, наше обыденное сознание не согласно с таким видением сущности, такой перспективой смерти и ему сопротивляется. Но в глубине души, в тайных ее движениях существует движение к смерти, к глубине, к сущности. Возможно, это скрытое движение больше всего проявляется у мазохистов. Сам мазохизм, видимо, является парадоксом, в котором сочетаются сопротивление смерти и смирение с ней Женщина средних лет рассказала на терапевтической сессии свой сон именно в таких парадоксальных понятиях. Она имела длительную историю мазохистских переживаний: сексуальных и религиозных; вместе с тем приснившийся ей сон был связан с несколькими главными жизненными кризисами. Вот содержание сна:

Я иду со своей старой подругой Кейт и думаю, что с нами еще один друг, Дик. Мы находимся в огромном мавзолее, в одном из семейных склепов. На большой плите начертано имя семьи: на стене написано «Томас», а внизу на плите поменьше «aidos»[24]. Совершенно точно я отношусь к этой семье и имею право быть похороненной под плитой, на которой написано «aidos», словно это мое имя, даже если оно звучит для меня странно и чуждо. Кейт собирается мне вколоть лекарство, которое «поможет мне уснуть» или «умереть». Я очень этого хочу, наверное, даже прошу. Я приближаюсь к ощущению смерти, желая как можно дольше в нем остаться, покинув навсегда хлопотную жизнь, и получить умиротворение. Но как только мы приближаемся к решающему моменту, я испытываю ужас и панику, меня наполняет желание жить, ни от чего не отказываться, как бы это ни было больно. Я хочу умереть и одновременно хочу жить. В последнюю минуту меня тянет назад, я совершенно не в состоянии принять решение и через все это пройти.

Как Гамлет, сновидица сталкивается с вечным вопросом: быть или не быть? Ее нельзя назвать суицидальной в полном смысле этого слова. На метафорическом языке сновидение показывает ее желание и сопротивление смерти как радикальное изменение ее жизненной установки. С одной стороны, она хочет — и стремится — видеть жизнь исходя из смерти, глубинного уровня, на котором ее жизненный кризис имеет огромный смысл для души. Вместе с тем она сопротивляется, впадает в панику и приходит в ужас, видя место своего захоронения. Да, здесь есть явное затруднение. Она попала в амбивалентное состояние, в плен парадокса, оказавшись на грани между жизнью и смертью. В состоянии бодрствования она стыдится жизни; во сне она стыдится смерти. Именно там, под плитой с именем богини Aidos, или Стыдливость, должна быть похоронена сновидица, и там она прошла инициацию таинства смерти. В ее стыде и умерщвлении тоже существует сакральное почтительное отношение к действию смерти (mortificatio) во имя спасения души. Ее воскресение могло бы совершиться только через тяжелое умерщвление, сравнимое с тяжестью могильного камня, через глубинное осознание своих ран, вызывающих стыд.

Само по себе состояние mortification, или психологического мазохизма, не является патологическим. Наоборот, это средство, позволяющее нам через переживания видеть свою скрытую, разрушительную патологию. Мазохизм становится патологическим, если он воспринимается буквально и если его утонченное воздействие препятствует самораскрытию и самопознанию, а не ведет к ним. Когда мы меняемся слишком медленно и совсем незначительно, т. е. имеет место почти полная идентификация, это может стать единственным средством увидеть самих себя. Если существует конкретное представление и единственная предпочтительная идентификация, мы все как бы застываем в строительном растворе, состоящем из разных компонентов нашей жизни; в таком же положении оказываются страдающий герой, отвергнутый любовник, косматый аскет, непонятый бунтарь, неоплаканный мученик, вечный страдалец. Мы выброшены из глубины страданий в сферу поверхностных явлений, явного страдания — фантазии мученичества.