Моё смертельное счастье - Елена Кароль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Я ж говорю, зараза…»
– Анна!
«А не подслушивай!»
К этому моменту мы уже успели сесть за стол, так что я решила чуть-чуть покапризничать и дать себе волю – на его раздраженный окрик иронично приподняла бровь, а затем и вовсе показала язык. Мои мысли – мое достояние, а не нравится их слушать – блокируй!
Вместо ответа он недовольно сузил глаза, в глубине которых промелькнуло нечто трудноопределимое, но я не стушевалась. Фыркнула и переключила все свое внимание на ужин. Может, я и преступница, может, я и отрабатываю свое наказание в качестве «добровольного» донора эмоций, но ни в одном законе и ни в одном Уголовном кодексе не прописано, что мысли обязаны оставаться нейтральными и корректными по отношению к тому, кто тебя раздражает. Так что…
Сквозь полуопущенные ресницы бросив внимательный взгляд на хозяина этого дома, по его раздраженному лицу поняла, что он очень внимательно слушает мои мысли. «И как они тебе, зайчонок?»
– Хамка.
«От извращенца слышу. Кстати, не расскажешь мне об интересующих меня объемах? Сколько я тебе должна?»
Краем глаза наблюдая за Снежкой, старательно обнюхивающей незнакомую комнату и многочисленные углы, я упустила момент, когда он решил заговорить, и вздрогнула от его крайне ласкового, моментально насторожившего меня тона.
– Все зависит от качества и вкуса эмоции. Каждая на вкус различна, это я уже упоминал. Кроме того, большое влияние на объем оказывает сила испытываемой эмоции. Чем чувство сильнее, насыщеннее, тем легче пьется и тем больше объем. Мы измеряем объемы выпитых эмоций в эмах. Один эм по своей энергетической насыщенности равен одному усредненному приему обычной пищи. В смертнике, который испытывает в основном панику, страх, дикий ужас и обреченность, реже – гнев или ярость, – от двадцати до сорока эмов. Их любой пожиратель может выпить за пять минут, при этом смертельно осушив жертву. Несмертельная доза для донора с подобными эмоциями составляет от пяти до десяти эмов. Если выпить больше, донор впадает в затяжную депрессию, апатию, теряет интерес к жизни, волю, а затем умирает. Если взять для примера тебя, то утром при прямом контакте я изъял едва ли пол-эма. За сутки из воздуха в общей сложности я поглощаю около одного эма, но это учитывая, что я общаюсь не только с тобой, но и с другими. А теперь непосредственно к стоимости твоих преступлений – в совокупности они оценены мною в двести девять эмов.
«Сколько? С ума сошел? – У меня чуть хлеб из пальцев не выпал. – Десять вышек?»
– Здесь идет иной подсчет – вышка тебе не светит, так что, с учетом растяжения во времени и несмертельного изъятия, я взял по максимуму. Опять же, заметь: если бы смертник испытывал не страх и ужас, а безбрежное счастье и любовь к ближнему, то изъятыми из него эмами можно было бы накормить сотню пожирателей. Любовь, истинная любовь, выпитая до дна, содержит в себе около пятисот полноценных эмов. Счастье – чуть меньше, но ненамного. Радость, благодарность, умиротворение, эйфория… Все они являются положительными и крайне насыщенными энергией эмоциями. Проблема смертников в том, что в них этих эмоций нет, поэтому приговор обычно смертельный.
Кирилл замолчал, а я начала крайне тщательно пережевывать не только хлеб, которым едва не подавилась, но и информацию. Значит, при самом плохом раскладе, я здесь вообще на полгода…
«Но как насчет тех эмов, которые не разлиты в воздухе, а взяты непосредственно с кожи?»
– От половины до целого за каждый раз.
Ага… Значит, мне предпочтительнее действительно позволять себя трогать и…
Поморщилась, потому что мысль уже успела сформироваться, а он на это тут же ехидно усмехнулся. Да, выводы не радовали. Если я хочу ускорить исполнение наказания, то мне выгоднее позволять ему делать все, что он хочет.
«А вот я не хочу!»
– Твое право, – неопределенно пожав плечами, Кирилл не отвлекался и от ужина, с аппетитом поглощая действительно вкусные котлетки и салаты.
Еще вопрос. Только честно. Я даже отложила вилку и посмотрела Кириллу в глаза.
– Ты сказал, что губами не больно. Как я узнаю, что ты не просто меня целуешь, а пьешь? Как я узнаю, сколько тобой уже выпито, а сколько еще осталось? И еще… – Голос сорвался, но я договорила вслух: – Сколько эмов содержит в себе страсть?
– Всего около сотни. Да, к сожалению, она не так ценна, как счастье и любовь… – почему-то качнув головой, Кирилл чуть прикрыл глаза, так что я не могла разобрать их выражение. – Хочешь отделаться поскорее? Не забывай – несмертельная доза не больше четверти.
Так… посчитаем. Страсть содержит сотню. Четверть – это двадцать пять. Я должна ему чуть больше двухсот эмов… То есть около десяти приемов «страсти» и контрольный выстрел «счастьем». Верно? Пребывая в некотором нервном возбуждении, я нетерпеливо ждала ответа, но он молчал.
«Отвечай, черт возьми!»
– Нет, ягодка, я не согласен на подобную подачку. – В голосе демона явно послышались угрожающие нотки, на что я лишь недовольно вскинулась. – Я буду брать так, как хочу сам. Тогда, когда хочу сам. И то, что хочу сам. О том, что переберу, – не переживай, я контролирую каждый взятый эм, и как только объем будет выбран, я тебе сообщу. А теперь будь лапой, допивай чай. Пора идти на кухню, лечиться.
«Козел!»
– Не обижай это благородное животное, Анечка, – заледенев как взглядом, так и тоном, демон четко и угрожающе добавил: – Я хуже.
Меня не проняло. Ну вот ни капельки. Ни на пол-эмика.
Скептично фыркнув, я допила чай и, поймав Снежку, которой очень понравилось под столом, отправилась по уже знакомому маршруту на кухню, не собираясь ждать того, кто хуже козла. Кстати, ничего благородного в козле нет. Лохматый, рогатый, бородатый. Копытный.
Интересно, а у Кирилла есть рогатая ипостась? У меня вот есть. Точнее, была. А может, и до сих пор сохранилась…
Кивком поприветствовав, а затем и поблагодарив Валентину, которая без лишних вопросов и уточнений выдала мне кружку с отваром и ингалятор в обмен на щенка, я в кратчайшие сроки выполнила все положенное, но вместо чая с коньяком получила аж три таблетки и пояснение:
– Это по рекомендации Ивана Михайловича.
«Точно, врач же обещал прислать результаты обследования моему рогато-копытному зайчонку. Интересно, мне дадут их почитать?»
– Когда хамить перестанешь. – Появившийся в дверях Кирилл был явно недоволен моими мыслями. – Закругляйся, у меня еще дела.
«А я тут при чем?»
– При том, что я хочу видеть тебя рядом.
«Хотеть не вредно».
И тут я поняла, что, кажется, перегнула палку… Он не сменил ипостась. Он не кричал. Не злился. Он просто смотрел. Но мне вдруг показалось, что на огромной кухне размером пять на шесть метров нам двоим стало очень тесно. Воздух резко загустел, так что стало не только трудно дышать, но и думать. Валентина глухо пискнула и, подхватив Снежку, поторопилась выскочить из помещения.
Я же… Я в это время сидела в кресле и не находила в себе сил встать, что уж тут говорить о побеге… Страшно, как ни странно, не было. Ну, может, самую капельку. В основном было почему-то стыдно и неловко. Я действительно забылась и начала вести себя непозволительно, причем прекрасно понимая, что он слышит мои мысли, и специально думала как можно обиднее и неприятнее.
Он двигался медленно, позволяя мне в полной мере ощутить всю свою ничтожность и бессилие перед одним из самых могущественных демонов мира. Дошел. Чуть склонился и положил руки на подлокотники, словно запирая этим движением меня в кресле.
Помедлил, внимательно рассматривая мое наверняка побледневшее, а местами и покрывшееся пятнами от стыда лицо… И тихо, проникновенно заговорил:
– Анна… Я принимаю во внимание твое нежелание осознать суровую действительность, но правда такова, что ты до сих пор жива и при памяти только потому, что мне тебя жаль. Только потому, что ты женщина. Только потому, что я хочу познать вкус полноценного счастья. Я не прошу многого – всего лишь быть вежливой и приветливой. Но если ты на это неспособна, то и я, в свою очередь, могу принять меры. В подвале, который находится под цокольным этажом, у меня в наличии несколько камер, предназначенных именно для таких, как ты, – несмертников. Хочешь туда? Обещаю, навещать и кормить я буду тебя каждый день. А еще сам кормиться буду. Тем, чем получится. Это как раз займет около полугода. Хочешь так? А когда наконец твоя вина будет почти испита, я выпущу тебя посмотреть на солнце… И тогда ты познаешь истинное счастье. Счастье свободы. Которое я тоже выпью. До дна. Ты этого хочешь, Анна?
«Нет…»
Вслух я сказать не могла, замерев от осознания, что он действительно поступает наперекор всем правилам и канонам, разрешая мне жить в доме. Больше того, он потакает мне и моим слабостям. По моей щеке скатилась слеза…
