С.С.С.М. (СИ) - Конфитюр Марципана

В первый день он с любопытством сновал по всем закоулкам парохода, пробовал пробраться на техническую палубу, глядел в радиорубку через замочную скважину, просился в машинное отделение, посетил спортзал, библиотеку и деткомнату и долго-долго всматривался в волны за бортом. На второй день Краслен заскучал. На прогулочной палубе он познакомился с пожилой парой ангеликанцев, возвращавшихся из путешествия, чтобы проверить на них свое владение языком. Владение оказалось неплохим. Ангеликанцы сказали, что в Краснострании им очень понравилось, что нигде они не встречали таких приветливых, компанейских людей, нигде не видели такого трудового энтузиазма, нигде не сталкивались с таким уважительным отношением к женщине и таким заботливым — к детям. Вот только одно им не понравилось: то, что красностранцы считают свое метро уникальным, отказываются верить в то, что за морем оно тоже есть, и нисколько не хуже. Краслен не понял, зачем ангеликанцы врут ему, что у них якобы тоже есть метро, и обиделся. Как будто он не читает красностранских газет и ничего не знает о ситуации в Ангелике! Ладно бы считали его красностранцем — но Краслен-то ведь представился шармантийским туристом, собратом ангеликанцев по капиталистической формации! Ему-то зачем врать? «Еще не успел доехать, а уже и здесь вражеская пропаганда!» — подумал Краслен и распрощался с подозрительной парочкой.

Не намного приятнее оказалось следующее знакомство. Толстый лысый дядька развалился в кресле недалеко от компании играющих в карты интуристов и внимательно наблюдал за ними, время от времени записывая что-то в блокнотик. Краслен заглянул ему через плечо и увидел, что буквы в блокнотике брюннские. Скромно представился. Новый знакомый сказал, что он писатель и ездит по миру, ищет материал для своих сочинений. Он спросил, знаком ли Краслен с его творчествам, и, когда оказалось, что нет, потерял интерес к «шармантийцу». Кирпичников решил не приставать и убраться подальше, пока литератор не взялся записывать еще и за ним. Оказаться персонажем чужой книги не хотелось: почему-то Краслен был уверен, что положительный герой из него не получится.

На третий день, когда до прибытия оставалось совсем недолго, и Краслену до невозможности захотелось домой, на завод, в Правдогорск, в ресторане к нему подсел тип лет пятидесяти в серых подтяжках, без галстука, без пиджака. От него сильно пахло спиртным.

— Уильямс! — представился тип так, как будто Краслен его ждал.

— Лефевр, — отозвался Кирпичников без особой охоты.

— Шармантиец! — удовлетворенно произнес незваный собеседник. — Я бывал в Шармантии. Конечно, вы не знаете профессора Сильвена. Превосходный человек! Мы с ним работали! Надеюсь, еще свидимся. Да что уж… Еще свидимся, конечно!

— Вы — ученый? — произнес в ответ Кирпичников из вежливости.

— Да! — сказал Уильямс. — И горжусь этим! Поверите ли, нет ли, ни минуты не жалел, что стал биологом!

Биологу явно хотелось выговориться. Похоже, ему не давала покою какая-то мысль, из-за которой он напился и теперь решил излить душу случайному попутчику. Краслену было все равно: он никуда не торопился. Уильямс крикнул еще выпивки, посетовал, что здесь, на красностранском пароходе, не дают бифштексов с кровью, дал Краслену два рецепта жарки мяса, проследив, чтоб тот записывал, потребовал пельменей, потом начал объяснять, что происходит внутри мышечных волокон в ходе термообработки, перешел к строению белка, затем к пептидам, что-то нес об аденине, гуанине, нуклеиновых кислотах и каких-то непонятных «основаниях». Краслен кивал и слушал, слушал и опять кивал. Уильямс пересказывал какие-то истории из практики, шептал как заговорщик об открытиях, которых он не сделал, но когда-нибудь однажды точно сделает, с трудом, но вспоминал названия диссертаций и статей во всех журналах и хвалил учеников.

— А сейчас над чем вы работаете? — спросил Кирпичников, решив, что после ответа на этот вежливый вопрос надо будет ретироваться в каюту.

Уильямс помрачнел.

— Уже ни над чем!

— Как же так получилось?

Ученый наклонился и трагически сказал:

— Лефевр, не знаю, что вас привело в страну, откуда мы уехали… но это ужасное, ужасное место! Я сюда больше ни ногой!

— Да что вы!? — изумился Кирпичников.

— Ужасное, ужасное… Нет, все эти коммуны, пролетарское правительство — пожалуйста! Они мне даже нравятся. Я знаете ли, даже был за Джонсона, за левых, за рабочих… Но сюда… Нет-нет, не уговаривайте!

— Что у вас случилось?

— У меня? По счастью, ничего. — Уильямс важно откинулся на стуле. — Потому что вовремя уехал!

Затем он снова наклонился к самому лицу собеседника, дыхнул в него перегаром и мрачно сообщил:

— Меня пригласили работать в одну красностранскую лабораторию. Конечно, я согласился! А вы на моем месте разве не согласились бы?! Всюду говорили о том, что в Краснострании созданы лучшие условия для ученых! К тому же я сочувствовал коммунистам, однажды даже защищал их в печати…

Уильямс съел пельмень, слегка задумался.

— Вообще-то, все условия действительно имелись. И работа шла неплохо. До тех пор, пока на лабораторию не напали.

— Как напали? В каком смысле?

— Вот в таком… Представьте, что в один прекрасный день вы приходите на работу и обнаруживаете двери выбитыми, мебель раскиданной, опытные материалы и оборудование — похищенными, а охранников и случайно задержавшуюся лаборантку — убитыми!

— О, тру… боже мой! А вредители… вы их нашли?

— Нашли! Как же! Пока мы думали, что бы это могло значить, и как восстановить результаты работы, исчез ведущий специалист лаборатории, доктор Заборский.

— Что, сбежал?

— Зачем бежать? Похищен! Все так думают.

— Безумие какое-то…

— На следующий день пропал доктор Синицын. Потом Юбер и Вальд — приглашенные иностранные специалисты. После этого я решил не испытывать судьбу, плюнул на все это исследование и купил билет на пароход. К счастью, успел сесть на него раньше, чем…

Уильямс крякнул, выпил рюмку и уныло отвернулся.

— Как вы думаете, здесь они меня не достанут? — спросил он через некоторое время.

— Мы же в море!

— Но ведь есть аэропланы… И подлодки… Я два дня просидел, запершись, в каюте. Извелся весь, больше не могу.

— Если хотите, посидите у меня, — сказал Краслен.

— А вдруг узнают!? Если нас подслушали?!

Уильямс посмотрел по сторонам. Направо, через столик, расположились два ангеликанца, день назад навравших, что у них там есть метро. На другом конце зала молодая мамаша пыталась покормить капризного мальчишку в матросском костюмчике. Юноша в фуражке и рабочей прозодежде быстро лопал что-то из тарелки, не глядя по сторонам и держа ложку в левой руке. На сцене оркестранты с вымученными улыбками третий раз играли то же самое танго. Больше в ресторане никого не было.

— По-моему, наша беседа никого не интересует, — заметил Краслен.

— Стоп. А вы кто? — вдруг выдал Уильямс и в страхе уставился прямо в глаза собеседнику.

— Вы же сами мне все рассказали, — смущенно ответил тот.

— Ох, матерь Божья! — выдохнул ученый. — Я напился как дурак! Какой кошмар! Скажите мне, вы правда не из этих… кто похитил наших двух ученых?

— Нет, конечно.

— Вы действительно Лефевр? Вы мне клянетесь?

— Лефевр я или Смит, какая разница, — сказал Краслен с улыбкой. — Все равно вы не знаете фамилии похитителя. Или похитителей. Могу дать слово, что впервые услышал от вас и о Синицыне, и о Заборском.

— Это потому что лаборатория была секретная, — сообщил Уильямс, успокоившись. — В газетах ничего об этом не писали. И не напишут.

— В Краснострании нет ничего секретного! — Кирпичников нахмурился. — Народное правительство ничего не скрывает от пролетариев!

— Ха, я тоже так думал, пока не попал на этот объект, — ухмыльнулся ученый.

— Можно узнать, что вы разрабатывали? — осторожно спросил «шармантийский турист». — В смысле, если нельзя, я, конечно, не буду настаивать…

Уильямс сказал: