Комиссар (СИ) - Каляева Яна

— Очень мало.

— Не суть. Забудь все, что знаешь об этом. “Лиззи” иначе устроена, чем все, что выпускали допрежь. В Америке на нее особые водительские права выдают. Смотри, комиссар, у ключа зажигания три положения…

Через четверть часа Саша села за руль и, не с первой попытки, вывела машину со двора на улицу.

— Нежнее на педали дави, комиссар, — поучал довольный собой Прохор. — Это тебе не контру расстреливать! Тут подход нужен. Скажи, а Ленина ты видала? Или Троцкого?

— Ленина не видала, не довелось пока, — ответила Саша, стараясь совладать с педалями. — А с Львом Давидычем немного знакома. Здорово он объясняет про буржуазные идеи всякие, почему они такие, и как ими буржуи нас обманывают. Курс социологии… это наука такая про общество и как оно управляется… обещал прочитать после войны в университете. Вот бы попасть!

— С самим товарищем Троцким лясы точила! — восхитился Прохор. — Наворотила дел небось, раз тебя отослали к нам?

— Ничего я не наворотила! Я сама, если хочешь, просилась к вам. Ну не именно к вам, вообще на фронт. Всю плешь проела своему начальству, чтоб добиться перевода. Потому что революция — это вы. Это ты, Прохор, и такие простые ребята, как ты. Ой, быстро-то как едем. Может, сбросим скорость?

— Не робей, комиссар! “Лиззи” — могучая машина, ей обидно как сонная муха ползти.

— А этот рычаг что делает?

— Фары переключает. Так от магнето будут работать, а эдак — от аккумулятора.

— Красавица машина, — Саша провела ладонью по рулевому колесу. — А для чего она используется в полку?

— Командирская, — с гордостью ответил Прохор. — С лошадью же как? Ее пока с конюшни выведешь, пока запряжешь. Заартачиться опять же может. Ежели куда надо поехать, весь полк будет знать. А “Лиззи” вот она, всегда заправлена, всегда готова везти командира или там гостей его. Быстро, тихо, комар носа не подточит!

— Гостей? — Саша засмеялась, чуть запрокинув голову. — Гостий, ты хочешь сказать, Прохор?

— Нее, — немного обиделся Прохор. — Гостьи, девки то бишь, они сами сюда доберутся, не барыни, чай. Ну или на телеге доедут. Тоже придумала, “Лиззи” ради девок гонять. “Лиззи” для гостей другого пошиба. Для важного какого гостя, на которого всем подряд пыриться не след… — Прохор осекся. То, как резко он замолчал, выдало его с головой. — Для проверяющих из Петрограда, например, — неловко закончил Прохор.

Никакие проверяющие из Петрограда в пятьдесят первый не ездили.

— Поздно уже, Прохор, — сказала Саша. — Пора назад. Мы же сможем тут развернуться?

***

— Ну что, Гинзбург, справляешься с работой комиссара?

Саша вздохнула в телефонную трубку.

— Не знаю, как и сказать, Глеб Иванович. То, что Князев не выгнал меня взашей с порога, или что похуже — это, пожалуй, достижение. Но пока единственное. Я тут скорее придаток к интендантской службе, чем комиссар.

— Князев доверяет тебе?

— Полагаю, пока нет.

— Что ж. Продолжай действовать по обстановке.

— Что мне еще остается, Глеб Иванович.

— Новостная сводка вчерашняя к вам не поступила еще? Адмирал Колчак убит. Причем не нашими. Дуэль, едва ли не из-за женщины, или что-то столь же несуразное.

— Колчак? Военный министр Омской Директории? Ну, хорошая же новость, — предположила Саша. — Пускай наймиты капитала передавят друг друга, как пауки в банке. Мы сэкономили, можно сказать, патрон.

Директорией называли Временное всероссийское правительство, пытавшееся собрать вокруг себя антибольшевистские силы.

— Патрон мы сэкономили, — согласился Бокий. — Но как бы не вышла боком нам такая экономия. В Омске военные перешли уже практически к открытому противостоянию c Директорией. Назревал переворот, и именно Колчака прочили в диктаторы.

— Так же и Временное правительство летом семнадцатого не могло поладить с собственной армией. Господа офицеры мало что способны не то что решать, но даже и видеть за рамками сугубо военных задач. Они исходят из того, что стоит им перебить нас, большевиков, как сами собой воцарятся законность, порядок и процветание. Эсеры из Директории раздражают их тем, что постоянно разглагольствуют о материях, непонятных им.

— Покойный Колчак таков и был. Потому, скорее всего, не представлял бы для нас особой опасности в роли Диктатора, или кем бы он там себя провозгласил. А вот что начнется теперь… Есть там одна достаточно зубастая группировка. Собрал ее вокруг себя некто Михайлов, прозванный за любовь к интригам Ванькой-Каином. Есть весьма популярный генерал Алмазов, поднявший летом восстание против власти Советов — так мы потеряли Сибирь. Им, разумеется, недостает видения перспективы. Да и к народу обратиться им не с чем. Я хочу, чтоб ты следила за развитием событий.

— Конечно. Но почему вы так странно сказали — чтоб я следила? То есть я стараюсь быть в курсе конечно, комиссару положено. Но вы же что-то другое имели в виду, Глеб Иванович?

На линии пошли помехи.

— Я не хотел, чтоб ты уезжала на фронт, — сказал наконец Бокий. — Но сейчас думаю, может, для тебя это и к лучшему. Северо-Западная армия Юденича штурмует пригороды Петрограда.

Саша не сразу нашлась с ответом. Остро захотелось прислониться к стене, но телефонный провод так далеко не тянулся. Пришлось стоять с незащищенной спиной.

— Нет, — сказала наконец Саша. — Нет, Глеб Иванович, этого ведь не будет.

— И смерть бывает партийной работой, — ответил Бокий. — На случай, если… прервется телефонная связь: помни, что я тебе сказал. Будь умной, много умнее, чем ты есть. Так нужно. Теперь от полковых комиссаров станет зависеть многое; в итоге, возможно, едва ли не все.

***

Саша в изнеможении опустилась на сваленные у рельсов пустые ящики. Разгрузка поезда и приемка снаряжения шла весь день, с утра и до вечера. Десятки сверок, шесть актов о выявленных недостачах, четыре экспертных заключения о браке в партии, пять созвонов с Петроградом по скверному станционному телефону. Привезли, конечно, не все, что Саша заказывала. Но она не первый раз имела дело со службами снабжения и запросы составляла с учетом неизбежных сокращений и потерь. Так что, с известными оговорками, можно сказать, что пятьдесят первый полк теперь укомплектован всем, что нужно для следующего боя.

Саша пыталась закурить, но спички отсырели в кармане. Князев выступил из сумерек и поднес Саше бензиновую зажигалку.

Забавно, вяло подумала Саша, если он скажет, что теперь, получив это все, полк переходит в белую армию. И пристрелит комиссара прямо тут, на этих ящиках. Ну и пускай. Она слишком вымотана, чтоб что-то почувствовать.

Сказал Князев, разумеется, совсем другое.

— Недурно сработано, комиссар. Полк к выступлению готов.

— Это хорошо, — отозвалась Саша. — Об этом я обязательно сообщу в политдонесении. С которым тянуть уже невозможно. Хоть я не смогу там написать, что мне удалось хотя бы начать настоящую работу комиссара в полку.

— Дак пиши чего вздумаешь, — пожал плечами Князев. — Это твоя печаль, комиссар. Плевать я хотел на ваши партийные дела.

— Я не буду писать в политдонесении о том, чего не было. Но ведь и писать обо всем, что было, не обязательно. Например, нет никакой необходимости доносить о госте, который был здесь незадолго до меня.

Князев сел на соседний ящик. Глянул на Сашу с интересом. Улыбнулся. Закурил свою трубку.

— Продолжай, комиссар, — сказал он мягко. — Любопытно, много ли ты поняла.

Сашу пробил озноб. Наверно, вместе с сумерками наступил мороз.

— Полагаю, это был твой знакомый по Большой войне, — сказала Саша, стараясь, чтоб голос звучал твердо. — Полагаю, он прибыл сам, не стал посылать никого. Хотел заинтересовать тебя своими идеями о железном порядке, в которые сам свято верит.

Князев глубоко затянулся.

— Товарищ, — поправил он. — Не знакомый — товарищ. Хоть и из дворян он. Но на фронте не велика важность. — Князев помолчал немного. — Он жизнь мне спас в шестнадцатом. Себя под огонь подвел, а меня вытащил. Хоть и не обязан был.