Группа крови на рукаве. Том IV - Алексей Викторович Вязовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы еще выпили, я посмотрел на часы. Надо звонить жене, предупреждать. Китти тем временем зарисовала способ захвата задыхающегося, показала мне. Потом попросила продемонстрировать на ней. Я отказался. Гости начали пробовать друг на друге и тут, наконец, подали шашлык. Виталий вынес еще несколько бутылок вина, в основном грузинского. Была еще водка и шампанское. Хлопнули пробки, брызги полетели в толпу.
За поеданием шашлыка кто-то из американцев спросил, почему предложение о приеме алкоголя в России сопровождается пощелкиванием пальцем по горлу. К моему удивлению Луи знал и ответ и рассказал целую историю.
Самое высокое историческое здание Петербурга — Петропавловский собор с его шпилем — было очень трудно ремонтировать. Для подъема мастеров на высоту сто с лишним метров приходилось возводить дорогостоящие леса.
В 1830 году буря повредила ангела на шпиле, чуть не оторвав ему крыло. Царю Николаю I жалко было тратить десять тысяч рублей только на возведение лесов и он пообещал щедро отблагодарить того, кто справится без них. Ситуацию спас 27-летний ярославский кровельщик Пётр Телушкин, который пообещал добраться до ангела без лишних конструкций. Он ничего не требовал за работу, попросив лишь обеспечить его всеми необходимыми для ремонта материалами. В середине октября верхолаз быстро добрался внутри шпиля по стропилам до верхнего слухового люка. Оставалось преодолеть еще около 30 метров.
— Постой ка! — остановил я рассказ Левина — Откуда ты знаешь такие подробности?
— Я же журналист — обиделся Луи — Писал статью для журнала Трезвость и здоровье!
— А раз так… Ну и что там дальше?
—.Для подъема необходимо было опоясать шпиль веревкой. Этот Пётр обвязался шнуром и вылез из окна, цепляясь кончиками пальцев за вертикальные швы. Перенося весь свой вес на одну руку и раскачиваясь над бездной, он второй рукой хватался за следующий шов — Левин добавил в голос драматизма — Такая акробатика повторялась несколько раз, пока Телушкин не обогнул весь шпиль, волоча за собой веревку. От напряжения у него из-под ногтей выступила кровь, но дело было сделано.
— Да ладно, вранье! Про кровь откуда стало известно?
— Ладно, это я придумал. Слушайте дальше.
На следующий день Телушкин начал восхождение и к вечеру достиг верхушки шпиля. Теперь путь к фигуре ангела преградило казавшееся непреодолимым препятствие: шпиль заканчивался большим яблоком диаметром метра три. Телушкин сделал петли для ног, ослабил страховочную веревку и повис почти горизонтально земле, опираясь на поверхность шпиля лишь ступнями. Из такого положения он начал бросать вверх веревку, стараясь обвить её вокруг крепления ангела. Не с первого раза, но ему удалось сделать это. Дальнейший подъем был делом техники.
Телушкин превратился в петербургскую знаменитость. Художник Григорий Чернецов даже изобразил его на полотне «Парад на Марсовом поле в 1831 году» неподалёку от Пушкина, Крылова и Жуковского. Николай I наградил верхолаза пятью тысячами рублей, медалью «За усердие» и, хотя Пётр отказывался, ссылаясь на собственную трезвость, особой грамотой, подателю которой в любом кабаке должны были наливать спиртное за счет казны.
— Ну все, пропал человек
— Так и произошло — кивнул Левин — Кровельщик начал пить. Грамоту Пётр потерял, тогда ему вручили кубок с соответствующей гравировкой. Герой посеял и этот кубок, но, по легенде, попросил вытатуировать себе под правой скулой клеймо, подтверждающее привилегию. Требуя бесплатную выпивку, он лихо щелкал в кабаках себя по шее. Это и породило знаменитый жест, означающий желание выпить.
Китти не поленилась записать и это: — Думаю американским читателям понравится и эта история.
Я покачал головой. Ну вот, иностранные писаки еще раз пройдутся по русскому пьянству. Тут за воротами бибикнула машина, а потом еще для верности сыграла сирена.
— Черт, это скорая приехала! — Левин начал выбираться из толпы
— Дай им чирик и отпусти домой — я посмотрел на Пола. Тот был уже розовенький, в госпитализации не было нужды. Если американца просто осмотрят — это попадет в бумаги скорой, а там уже и дальше.
* * *
Перекусив шашлыком, я засобирался домой. Эта пьянка может продолжаться еще долго, многочисленные знакомые Левина все прибывали и прибывали, кто-то уже полез нетрезвый в бассейн. Опять возобновились танцы под всякие «буги-вуги».
Пока переодевался на втором этаже в свое, полусухое, быстро посмотрел комнаты Левина на предмет прослушки. Все-таки надо использовать знания, полученные на учебе в ПГУ. По кругу, особое внимание осветительным приборам, телефону. И какой сюрприз. Аж два жучка. В лампе и трубке телефона. Никакой выдумки у контрразведки. Зато теперь они знают про травку Китти. Будет на чем прихватить американочку. Совсем берега потеряли…
Я спустился во двор — уйду по-английски, не прощаясь. У ворот меня поймал Пол Рэд.
— Эй, Ник, погоди минутку
Журналист не выглядел агрессивным. Скорее задумчивым.
— Ну что тебе?
— Я слышал по своим каналом, что при ООН будет создан отряд специального назначения.
— Уже успели шифровку из Лэнгли кинуть?
— Нет, нет — Пол вскинул руки — Я к этим ребятам отношения не имею. Новость сообщил Рейтер. Там была и твоя фамилия.
— Ну была и была. Мне пора идти
— Ты не подумай, я умею быть благодарным. Как насчет пиара твоему отряду в Вашингтон Пост? Интервью, фоторепортаж? Нашу газету в первую очередь читают на Холме. Это у вас в Союзе — цензура и журналистов не ценят, а в Штатах — это четвертая власть. Как бы даже если не первая.
— На Холме?
— В Капитолии и Белом доме.
— Не откажусь — я протянул руку «Красному» — Как у вас говорят? Дил?
— Я свои долги помню — Пол крепко, до хруста пожал мне ладонь. Все-таки мощный парень. Здорово, что я его так быстро и главное без особых последствий уработал.
* * *
Выйдя за ворота дачи Левина передо мной во всей красе встал вопрос о том, как добираться в Москву. Я окликнул проходящую мимо женщину, узнал дорогу до станции электрички. Прямо по дороге, через леса — четверть часа быстрой ходьбы.
Пока шел, разглядывал местный дачи. Неплохо тут так устроились писатели — любит советская власть творцов пера и пишущей машинки. Почти все дома двухэтажные, с садом… У ворот стоят Москвичи, пара Волг. Последнее, наверное, у особо приближенных и обласканных.
Я дошел до какого-то трофейного старенького Мерса, в который лысый усатый мужчина, лет пятидесяти загружал стопки книг. Одна из них не влезла в багажник, рассыпалась. Усатый матюгнулся, начал собирать. Я решил помочь — присел рядом, нагрузился пятком толстых книг. Перевалил их в багажник.
— Поженян — коротко представился мужчина
— Орлов. Николай.
— А я Григорий. Из военных?
— Как поняли?
— По выправке. А чего брюки и рубашка мокрые? Под дождь попал?
— А был дождь? — я понял, что тему надо менять
— В том-то и дело, что не было.
Мы дозагрузили книжки в машину, я повертел одну из них в руках с фамилией Григорий. Штормовые ночи.
— Писатель?
— Скорее поэт — Поженян попинал шины Мерса — Вот, решил часть библиотеки на квартиру отвезти. Тут уже в шкафах не помещается.
— И свои книжки тоже?
— Не иконы, чтобы на них молиться — Григорий пожал плечами, кивнул на багажник — Как в том анекдоте.
— Каком?
— Умирает старый профессор. Лежит на диванчике, в кабинете, у диванчика — его старый фронтовой друг. Профессор голову приподнимает, показывает на книжные полки, висящие над рабочим столом.
— Это все — говорит — книги, которые я написал.
И голову опять на подушки роняет.
Собирается с силами, приподнимается опять, показывает на другую стену с книжными полками.
— А это — говорит — книги моих учеников.
И опять голову роняет.
— А вот помню — говорит — как в 1942 году в одной деревушке я санинструкторшу уговорил, и ничего у меня с ней не получилось, потому что сено мягкое было и у нее в него зад проваливался.
Приятель: — Ты это к чему?
Профессор:
— Эх, все бы эти книги — да тогда ей под жопу…
Мы посмеялись, Григорий вздохнул:
— Вот так и я. Пишу, пишу, а что толку? Ну вынесут эти книги передо мной на бархатной подушке. Может в школах будут проходить. Но потом все одно забудут и сдадут в макулатуру.
Я попытался вспомнить фамилию Поженяна и не смог. Не шибко большой ценитель советской литературы — разве что Стругацкие всплыли в памяти — может и правда, забыли
