11 рассказов. (СИ) - Константин Костин

— Ну почему, — старик хитро подмигнул, — я работаю.

— Где?

— В книжном магазине, — старик улыбался так, как будто удачно пошутил.

— Работаешь в книжном, — проворчал Валера, — так хоть книги бы умные читал, где давно написано, как в твоей войне все было на самом деле.

— Вот это верно, — неожиданно оживился старик, — вот это правильно говоришь, сынок. Книги нужно читать. Вот, ты Беляева не читал?

— Кто это? — Валера уже потерял интерес к разговору и собирался улучить удобный момент, чтобы уйти.

— Советский фантаст.

— Совок не читаю Что там может быть интересного? Как героически меняли гайку на восемнадцать на гайку на тридцать три?

— Напрасно, напрасно… Много любопытных вещей могли бы узнать…

Старик взмахнул книгой. "Человек, потерявший лицо" — успел ухватить заголовок Валера.

— Значит, евреев вы категорически не любите?

— За что их любить?

— Вы многих знаете?

— Дед, — Валера встал, — мне не надо знакомиться с волком, чтобы знать, что он кусается.

— Молодой человек… — произнес старик ему в спину.

— Ну чего?

— А что бы вы сделали, если бы оказались в прошлом? В 22 июня, только не 2011 года, а сорок первого?

— Это как в "Мы из будущего"?

— Да.

— К немцам бы пошел служить.

Что, съел? Думал развоняться: "Мол, ты что, к немцам бы пошел…"? Да, пошел бы. Ты, дед, вспомни, как в фильмах немцы выглядят — чистые, аккуратные, настоящие европейцы — и как русские — грязные, пьяные… Конечно, к немцам. Наверное.

— Прямо к немцам?

— К ним, к ним.

Валера зашагал по аллее к выходу из парка. Остановился на тротуаре, пропустил милицейскую машину с надписью "ЗАО МВД", хмыкнул над неожиданным каламбуром, прыгнул на пустую проезжую часть…

Визг тормозов.

Откуда…?

Квадратная решетка радиатора.

Треугольная звезда.

Удар.

Боли Валера уже не почувствовал.

Тьма.

— Аааа!!!

Валера подскочил на отчаянно завизжавшей кровати. Сердце колотилось о ребра.

"Машина… Авария… Удар…"

Стоп. Он ведь жив. Валера лихорадочно ощупал себя.

Тело цело, не болит, не ноет. Разве что голова немного…

Валера потянулся к затылку…

Рука повисла в воздухе.

А ГДЕ это он?

Маленькая узкая комнатушка. Вместо обоев — побелка, да еще и неровная. Такой же беленый потолок, с которого свисает на плетеном шнуре лампочка. Книжная полка, стул, на котором висит одежда, небольшое зеркало без рамы. Маленькое окно деревенского вида, с широким подоконником. Филенчатая дверь, крашеная в синий цвет.

Кровать — железная, с узорчатой спинкой, из тех кроватей, что показывают в фильмах.

"Где я?"

Это — не дом. И не больница. И вообще не похоже на Москву.

"Одесса" — всплыло вдруг в голове, как будто произнесено чужим голосом.

"Твоя комната" — продолжил голос.

Валера осторожно дотронулся до стены. Нет, твердая, шершавая. Будь она мягкая, это многое бы объясняло…

Шаги! Шаги за дверью! Сейчас кто-то войдет и все объяснит.

В раскрывшуюся дверь заглянула женщина лет тридцати с небольшим. С типично еврейской внешностью. Настолько типичной, что Валера, уже набравший воздуха в грудь, не успел ничего спросить.

"Двойра Шнифферсон, в девичестве — Ривкина" — прокомментировал голос.

— Изя! Ты еще валяешься? Вставай, лентяй! Я пошла на рынок, куплю рыбы. Вставай, вставай!

Дверь захлопнулась. Валера сидел, окаменевший.

Изя?! ИЗЯ???!!!

Он прыгнул к зеркалу.

Из мутноватого стекла на него смотрел мальчик лет шестнадцати. Загорелое лицо, черные, кучерявые волосы, длинный нос, круглые, темные глаза… На носу — царапина.

Изя??!!

"Израиль Шнифферсон, двадцать пятого года рождения…" — забормотал голос.

Валера видел в зеркале, как по чужому — его! — лбу потекли капли пота.

"Мама, — вспомнились слова из глупой комедии — это что же получается, я — Изя Шниперсон?"

Он сжал кулаки, зашуршала бумага. Стоп, какая бумага?

В кулаке — откуда?! — он держал записку.

Развернул. Прочитал.

"Сейчас ты — в прошлом, — было написано мелким разборчивым почерком — Двадцать второе июня сорок первого года. Вражеские войска займут его семнадцатого октября. Можешь попробовать пойти к ним работать. Удачи тебе, Изя".

Уж и ёж

Коротенький рассказик-шутка. Добьем, наконец, непрошенных советчиков-попаданцев!

— Ого! Тридцать седьмой! Я попал по назначению!

— А?! Что?! Ты кто такой? Что еще за голоса в моей голове?!

— Я — это ты.

— Допился… Галлюцинации.

— Эй! Я тебе не глюк!

— Тогда кто ты? Э… Бес?! В меня вселился бес?! Изыди! Тебя не существует! Тебя нет!

— Да не бес я. Я человек. Такой же, как и ты. Только теперь я буду жить в твоей голове.

— И на кой мне такие подселенцы? Может ты, враг народа, прячешься тут в моих мозгах от органов.

— Слушай меня. Я — не враг народа. Я — из будущего.

— Из какого будущего?

— Из твоего будущего. Вернее… какое там у тебя будущее… Из вашего будущего. Две тысячи десятый год.

— Да ладно! И что, коммунизм уже построили?

— Ха-ха-ха! Насмешил. Никакого коммунизма нет. У нас — капитализм.

— Тогда ты — не из нашего будущего.

— То есть?

— Мы строим коммунизм, жилы рвем, кровь по капле отдаем, для того чтобы там, у вас, был коммунизм. Значит, он будет. А ты — либо путаешь, либо врешь. Или галлюцинация.

— Я — галлюцинация? Да ты знаешь, почему от коммунизма отказались?! Потому что ты и твои товарищи рассадят по лагерям миллионы невинных человек. И расстреляют миллионы.

— Невиновных у нас не сажают. И не расстреливают. Точно тебе говорю, товарищ внутриголовый, путаешь ты чего-то.

— Ага, держи карман шире. Ты, вот лично ты, такие репрессии развернешь, что останешься в истории с кличкой "кровавого".

— Репрессии полезны. Они очищают общество от отбросов.

— Так можно дочищаться, что общества не останется. Вот ты не боишься, что и от тебя общество очистят?

— Я? Я верный солдат партии! Мне ничего не угрожает!

— А вот и ошибаешься. Расстреляют тебя, как врага народа. В следующем году.

— Врешь!

— Расстреляют, расстреляют. Сам Сталин приговор утвердит.

— Товарищ Сталин? Врешь! Врешь, собака! Да я… Да я все приказы… Да я руками врагов душить буду… Больше! Еще больше!

— эй, эй, не увлекайся. Я ведб к тебе отправился не для того, чтобы ты тут кровавые ванны устраивал. Наоборот, чтобы ты репрессии остановил.

— Да какие репрессии?!

— Твои собственные репрессии. Слушай меня. Я знаю, что будет в будущем и скажу тебе, что надо делать. Сначала…

— С чего это я тебя должен слушать?

— Ты знаешь, что будет в будущем?

— Нет.

— А я знаю…

— Ну и что?

— В смысле?

— Как твое знание будущего, даже если согласиться, что ты — из будущего, доказывает то, что я должен тебе подчиняться?

— Да потому что я знаю, как правильно!

— Ты знаешь, как БУДЕТ. А как правильно — не знаешь. Только думаешь, что знаешь.

— Расстреляют ведь дурака…

— По-моему, ты все же врешь. Ну с чего бы товарищу Сталину меня расстреливать? А?

— Сталина тебе лучше бы застрелить…

— ЧТО?!! Товарища Сталина?! Да я тебя, контра… Не был бы ты в моей собственной голове, убил бы голыми руками.

— То есть, меня ты ничего не собираешься?

— Совершенно ничего.

— Блин… Как все просто казалось: отправляешь свой разум в прошлое, в голову к нужному человеку. Толково объясняешь ему, что делать — он делает. Все! Всем хорошо. А здесь — сразу в штыки.

— Эй, голос, а ты сам представь, что к тебе в дом вломился чужой человек и нахально заявляет, что до сих пор ты жил неправильно, а он тебя сейчас научит, как нужно жить дальше. И жену посоветует придушить, потому что она якобы отравить тебя хочет. Ты бы такому непрошенному советчику поверил?

— Поверил бы. Если бы он доказательства…

— А у тебя доказательства есть? Молчишь? Какие у тебя доказательства, захватчик мозга? А?

— Слушай, будешь делать, как я скажу или…

— Что "или?

— Или… Или… Ага! Буду постоянно в твоей голове кричать. ААААА!!!!! Понравилось? А теперь представь, что такое постоянно будет. Будешь слушаться?

— Не-а. Будешь орать — буду глушить.

— Чем?

— Да не чем, а что. Вон, водочку буду глушить. Небось в пьяной голове не больно-то порешь. А не поможет — наркотиками добавлю…

Может быть, эти два человека когда-нибудь договорятся. А может быть, и нет. Как могут договориться Иван Николаевич Ужиков, доцент кафедры электроники сверхмалых конструкций, яростный либерал, и Николай Иванович Ежов, нарком НКВД СССР? А?