Проект "Стокгольмский синдром" (СИ) - Волкова Ольга

— Доброе утро, — киваю. — Я — Леонид, — протягиваю мужчине руку, а тот, как прокаженный, уставился на меня, не понимая, что происходит. Охранник новичок, и скорее всего, не ожидал, что у четы Островских сыновья-близнецы.

— Прошу прощения, — тут же протягивает руку, стряхивая с себя сомнения. — Если вы к гаражу, то вот ключи, — протягивает брелок, на котором висит бесконтактный ключ-сканер. Благодарю охранника, и беру связку. Жизнь вся идет к верху дном, но вещи из прошлого продолжают хранить в себе ушедшие дни и воспоминания. Открыв гараж, я замер в ожидании худшего исхода, но все же моя машина накрыта серым чехлом, а значит, как член семьи, все же я всегда присутствовал в этом доме.

— Привет, — говорю автомобилю, словно бездушная вещь способна ответить мне тем же. Улыбаюсь, когда до конца стянул ткань и касаюсь холодного железа. Ладонь опаляет, жалит, но это ощущение только согревает мою душу. Недолго размышляя, сажусь за руль и завожу мотор. Машина без намека на застойность начинает свою трель, зарычав собственной музыкой. Срываясь с места, я покидаю родительский дом, параллельно отправляя сообщение матери, чтобы больше не ждала меня, потому как там мне делать нечего. Она поймет. Всегда так было. Дорога была сухой, и несясь по проселочной улице, ощущал, как из-под колес жалобно вылетал гравий, а выехав на центральную, надавил на педаль газа до упора, стремясь скорее добраться до рабочего места.

Просматривая несколькими днями ранее дело об исчезновении моей жены, я наткнулся на некоторые несостыковки, как будто эти важные элементы намерено изъяли, желая спрятать то, что так для меня важно. В порыве своей вспыхнувшей злости, несколько раз связывался со штабом, желая возобновить дело, только уже на федеральном уровне. Но всюду отказ, а в первую очередь, из-за того, что мы с Олей граждане Франции. И, если мое не имело никакого значения, то только не ее, потому как полицейские уже внесли дело в архив, уверяя, что через год их просто удаляют с сервера. Бред полный. Пытаются ввести в заблуждение, считая, что я идиот и простой психиатр, не способный на большее. Три написанных заявления, от меня и родителей пушинки, уже потеряли свое действие, но если вновь их написать, то полиция не сможет отвертеться. Эта попытка была настолько призрачной, но желанной, а, связавшись с Каролиной Эдуардовной, я лишь нарвался на её крики, зачем мне это надо, теребить то, что давно поросло пылью. Эта женщина всегда вызывала во мне сомнения к ней, что касалось психического состояния, казалось, будто в ней уживается две личности, которые все время борются друг с другом. А с потерей дочери, она угомонилась и продолжила жить, как ни в чем не бывало. Подозреваю ли я мать пушинки? Крепко сжимая руль, понимаю, что ответ напрашивается сам собой. Да, подозреваю, но, как добраться до неё и потребовать объясниться со мной, не имею никакого представления. Авраам не пустит на порог к своей виллы, хотя прислал скан подписанного заявления, что тоже готов сотрудничать, если дело вновь откроют. Несколько месяцев назад мой тесть, или уже бывший, черт возьми, я даже не знаю, считаемся ли мы все ещё родственниками, набрал меня по телефону. Мы оба проговорили практически час, что весьма удивило, наверное, обоих. Но ясно было одно, мужчина слегка пьян, а стало быть, на утро не вспомнит о наших речах. Авраам признался, что все, к чему они с женой стремились, это навсегда воплотить свои мечты в реальность. Успех моей Оли был главным в их жизнях. Она стала средством достижения, из-за того, что Каролина по глупости лишилась звания примы и была вынуждена оставить этот вид искусства навсегда.

— А теперь, моя девочка страдает, — признается Авраам, говоря об Оле все ещё в настоящем. Отец не смирился с мыслью, что дочь для него навсегда исчезла, пропав без вести. — Ошибки, твою мать, мы их допустили, а заставили расплачиваться свое дитя, истязая и изнуряя бесконечно этими блядскими тренировками, лишая детства и юности. Что она видела? — задаёт сам себе вопрос, запивая его горячей смесью алкоголя. Слышен звонкий треск стекла, а потом ругань на французском. — Леонид, ты должен, — мужчина запинается, — нет, ты обязан узнать, где моя дочь. Умри, но найди мне её, потому что я хочу знать, кто причастен к ее исчезновению, — Авраам не в себе, явно перебрал спиртного. После сорванного выступления, мужчина больше не ставил постановок, временно залегая на дно от надоедливых папарацци. Историю о нашей семье, в частности Высоцких, измыли по косточкам, но оставили в покое только после того, как официально заявили, что следствие берет дело под гриф "секретно". Конечно, здесь свою роль сыграли мои связи со штабом, и чтобы минимизировать распространение информации обо мне, и о семьях, в целях безопасности провели зачистку.

— Найду, — твердо заверяю тестя, хотя понимаю, что это обещание, данное себе в первую очередь. После пьяного разговора, больше я не имел никаких связей с семьёй моей жены. А безмолвное согласие от Авраама дало своего рода поддержку, что я не одинок в своих терзаниях. Отец Оли чувствует вину перед единственной дочерью, ведь порой его поведение говорило о противоречивых отношениях к ней. Моя пушинка часто делилась мыслями, желая понять причину холодности родителей и таким стремлением сделать из нее "королеву" балета. И хотел бы я сказать, что они оба любят её, но каждый по-своему, только язык не поворачивался, потому что у самого с отцом подобные отношения. Сливаясь в поток машин, которые скопились перед въездом в центр города, ещё раз просмотрел несколько файлов в деле расследования, сохраненных в телефоне. Все время на глаза попадается время исчезновения — начало выступления, когда как первый акт был проигран Олей полностью, только после антракта объявили об её отсутствии. И это не маловажная загвоздка всего расследования, а главное никаких свидетелей, словно девчонок, что были все время рядом с ней, заставили молчать. Взяв все в свои руки, я пытался связаться с Ларисой и Яной — обе девушки были более открытыми в общении, как мне всегда казалось, но их след простыл. Обе ушли из балета, навсегда оставляя годы трудов без признания обществом. Как раз для Каролины Эдуардовны этот факт был решающим и пугающим одновременно. Быть никем после оглушительного восхождения. Из буйных мыслей вырывает сигнал клаксона, напоминая мне, что пора начать движение на зелёный свет. Бросаю мобильный телефон на пассажирское сидение, где лежит сумка с другими документами и ноутбуком. Осталось совсем немного до психиатрической клиники, кстати в которой моя мама когда-то работала, а теперь перешла на другое место, выбрав узконаправленное отделение, чтобы параллельно вести частную практику. Каждый из нас сбегает от своих демонов как может, приспосабливаясь к напору жизненных обстоятельств. Зоя Степановна убегает от нелюбви мужа, хотя раньше, по её словам, все было иначе. Отец всегда стоял на тропе беззакония, вливаясь в преступную элиту, стал лидером, а его слово своего рода закон. Четыре клуба: Бурлеск, Марлен, Оазис и Богиня — это сеть подпольного мира, где сотканы кровью собственные правила. И, как он любит говорить: "балом правят отныне только короли". Слишком высокая планка задрана для определения своего всевластия среди преступников. Но, увидев все своими глазами, я убедился, что отец не просто так говорит о своем месте среди них. Братство — для каждого члена клуба, это дороже родных связей и людей по крови. Воспоминания одолевают меня, словно черная грозовая туча, вот-вот готовая разразиться громом и молнией посреди ясного неба. Я заканчивал университет, когда был вынужден принять правила игры штаба. Для меня, казалось, это все шуткой, что ребята (Макс, Самир и Ромка) решили поглумиться надо мной и устроили своего рода посвящение в мир моих юношеских фантазий. И, если первые минуты общения с тремя мужланами в ректорском кабинете сначала воспринимались скептическим неверием, порой подыгрывал и строил из себя послушного паренька двадцати четырёх лет, но меня быстро спустили с небес на землю, когда кинули на стол толстую папку — дело на моего отца, и судя по всему, ему грозило пожизненное заключение. Пролистывая одна за другой страницы, от удивления и шока, хоть я старался держать себя в руках и никак не показывать своего состояния и нервного мандража, все же трое федералов застали меня врасплох. Я буквально ужаснулся, узнав, что происходит в так любимом отцом клубе «Бурлеск» — вуайеристы, мать вашу. И ладно, многие идут на такое по своему желанию, но оказалось, что отец закрывает глаза на многие прихоти своих «друзей» и те приводят в клуб, либо совсем молоденьких девушек, либо вовсе купленных на черных аукционах. Растерянный, я попросил дать мне время подумать, стоит ли верить этим людям с первого слова, когда я могу убедиться лично, если обращусь к отцу за советом. Нам с Марком категорически было запрещено появляться в пределах отцовского владения, но, кто сказал, что мы с братом станем слушаться, особенно, когда оба шли нога в ногу в духе соперничества. Вернувшись домой с копией дела, ворвался в кабинет отца, тот сидел за своим рабочим столом и курил сигару. Увидев мой ошарашенный вид, даже не шелохнулся, поинтересоваться в чем дело.