Проклятие Гавайев - Хантер Томпсон

Я кивнул, предвкушая длинную ночь. Если первый помощник может между делом разнюхаться гердосом в предобеденный час, то на чем сидит сам капитан?

До меня дошло, что по-хорошему я не знаю никого из людей, с которыми теперь закупорен на одном судне, в двадцати милях от западного края Америки, солнце опускается, а вода вокруг чернеет.

Земли видно не было, она потерялась в опустошающем ночном тумане. Солнце скрылось, и лодка грохотала сквозь волны напрямик к Южной Точке, жуткой Земле По. Красные и зеленые ходовые огни на носу корабля едва различались с кормы, с каких-то девяти метров. Ночь вокруг нас сомкнулась подобно дыму, холодная и пропитанная дизельными выхлопами.

Стукнуло почти 7, когда исчез последний красный отблеск солнца, перепоручив нашу участь компасу. Двигались мы, по сути, вслепую. Сидя на корме, мы прислушиваясь к морю, двигателям и периодическому глухому похрустыванию голосов по коротковолновому радио на мостике, где, как моряк из сказок про пиратов, окопался Капитан Стив.

Земля По

Море и не собиралось успокаиваться, когда мы достигли пункта назначения – маленького пляжа у подножия сплошных скал. Капитан Стив, протащив нас полпути, сбавил скорость и слез по лестнице.

– Похоже, что-то собирается.

Эккерман не отрывал взгляд от пляжа, когда пошли огромные буруны. Капитан Стив сработал как сигнализация, вырубив двигатель и вернувшись к нам.

– Крепитесь, – сказал он, – мы застряли на всю ночь.

Он нервозно вперился в море на секунду, метнулся в кабину и принялся вытаскивать спасательные жилеты.

– Забудь, – сказал Эккерман, – теперь уж нас ничто не спасет. С тем же успехом можно сожрать мескалин.

Он принялся проклинать Капитана Стива.

– Это твоя вина, тупорылый ты сукин сын. К утру мы все – покойники.

Стив пожал плечами, а Эккерман уже жевал таблетку. Я съел свою и стал собирать хибати, японскую жаровню, купленную утром для приготовления свежей рыбы на ужин. Эккерман откинулся в кресле и откупорил бутылку джина.

Остаток ночи мы бесили друг друга, беспорядочно блуждая по лодке в полнейшем смятении, как крысы, плывущие в обувной коробке, и стараясь держаться подальше один от другого. Обычная гулянка на закате превратилась в лихорадочную трудовую дифференциацию, согласно которой каждый ревностно заботился о своем секторе.

Мне достался огонь, Эккерману – погода, а Капитану Стиву – отлов рыбы. Хибати угрожающе шаталась по кабине, изрыгая столбы пламени и грязного дыма всякий раз, как я прыскал в нее керосин. Важность поддержания огня стала первостепенной, несмотря на очевидный и откровенно суицидальный риск.

В баках под нами было без малого 380 литров дизельного топлива, и любая подложенная морская свинья могла разметать пылающий уголь по всей кабине и превратить лодку в полыхающий комок – выбросив троих дураков в открытое море, где нас незамедлительно подхватил бы прибой и насмерть долбанул о камни.

По фигу, подумал я. Огонь НУЖНО поддерживать. Он стал символом жизни, и я не мог позволить ему скопытиться. Все согласились. Мы давно распрощались с идеей приготовить что-либо на ужин – и, в сущности, выкинули большую часть еды за борт, как приманку – но все понимали: пока есть огонь, есть шанс выжить.

На закате я потерял даже намек на аппетит, а теперь меня еще и покрывали слои холодного мескалинового пота. Время от времени по спине пробегала дрожь, из-за которой вибрировало все тело.

В такие моменты моя речь неожиданно ослабевала, а голос выводил трели в те несколько секунд, когда я пытался успокоиться.

– Господи, – сказал я Капитану Стиву в первом часу ночи, – как хорошо, что ты избавился от того кокаина. Не хватало нам только амфетаминов.

Он кивнул, кося под мудреца, наблюдая за вспышками в воде, крутанулся на стуле и издал серию диких криков. Зрачки нездорово посветлели, зашлепали губы.

– О, да, – выпалил он, – только их нам сейчас не хватало.

Я попятился, не спуская глаз с его рук. Эккермана в наличии не было, но я слышал, как он блеет в ритме стаккато откуда-то километров за 150 от нас. Он был на носу – носился там с острогой, выжидая изменений ветра и ругаясь с далекими скалами.

– Вы, безмозглые косоглазые, – орал он, – а ну-ка погасите эти долбанные огни!

Капитан Стив перегнулся через киль и утопил еще один, последний в нашем рационе, хот-дог.

– Что стряслось с этими япошками? – ворчал он. – Они, никак, подают нам сигнал.

– Ага, – отозвался я, – это старая Ки-Эстовская уловка – врубить ложный маяк и приманить лодку на рифы.

Внезапно он отскочил назад и завопил:

– Боже! Морская змея!

– Чего?

– Морская змея! – он указал на воду. – Смертельный яд, мгновенная смерть! Она прошла вплотную к моей руке!

Пожав плечами, я плеснул новую порцию керосина в хибати и растворив в ночи еще один огненный шар.

Я схватил ведро воды, которое на всякий пожарный поставил на палубе. Капитан Стив шатался во все стороны, прикрывая лицо от пламени.

– Осторожно! – закричал он. – Оставь ты в покое этот огонь!

– Волноваться ни к чему, – сказал я, – я знаю, что делаю.

Его пальцы нервно скребли карманы.

– Где она? – зашипел он. – Я давал тебе бутылку?

– Какую бутылку?

Он упал и сграбастал стул, когда нас подхватила очередная большая волна.

– Тема, – вопил он, – где чертова тема?

Я держался за одну из хлипеньких ножек хибати, которая почти перевернулась. Наконец волна спала, и мы вновь устроились в болоте.

– Дурак, – сказал я, – ее нет. Ты ее выбросил.

– О чем ты? – закричал он. – Куда выбросил?

Мне хватило одного взгляда на его зрачки, чтобы поспешить в кабину за пивом. Капитан Стив впервые попробовал мескалин, и тот явно завладел его мозгом. По замешательству, намалеванному на его лице, было видно, что он ни черта не помнит о том, как унес бутылку с последним нашим допингом в кармане штанов, когда отправился с аквалангом в море, чтобы обезопасить якорный канат, намотавшийся на громадный камень на дне, на глубине 30 метров.

Когда он вернулся, я изъял у него бутылку и ополовинил смесь соли с горечью в один присест. Эккерман, быстро расчухавший природу трагедии, залпом осушил остатки.

Выбора у нас не было. Бессмысленно пытаться спасти кокаин после того, как смешал его с морской водой.

Капитан Стив пропустил очередь – что было справедливым. Любой придурок, спускающийся на дно Тихого океана с двумя граммами кокаина в кармане, достоин самого сурового наказания; к тому же он ошизел от психоделиков.

Дело плохо, решил я. Пора прятать ножи.

Я очнулся на рассвете и обнаружил вырубившегося Эккермана, похожего на животное, не пережившее передоз, и Капитана Стива, в бешенстве бродящего по кабине, сражающегося с клубком веревок и без конца твердящего самому себе:

– Батюшки святы! Надо выбираться отсюда!

Я очухался и вылез из кабины, где пару часов продрых на валике, усыпанном рыболовными крючками. Мы еще были под крылом у скал, поэтому утро выдалось морозное. Огонь давно потух, а термос изредка потрескивал ночь напролет. Палуба умывалась вязкой смесью керосина и плавающей копоти.

Ветер так и не ослаб. Капитан Стив, по его словам, бдел ночь напролет, не сводя глаз с якорного каната, готовый в любой момент рвануть за ним в воду.

– Никак не пойму, благодаря чему мы выжили, – пробормотал он, таращась на скалы, где вокруг костров по-прежнему теснились поселения подлых япошек. – Теперь хоть понятно, почему все так относятся к Южной Точке. Это ДЕЙСТВИТЕЛЬНО опасное местечко.

– Земля По, – констатировал я.

– Ага, – поддакнул он, сматывая последнюю из наших ночных лесок.

Все хот-доги сожрали угри, обглодали крючки дочиста. Даже морская змея не позарилась на столь дебильную наживку. Вода вокруг нас кишела дрейфующим мусором: пивными бутылками, апельсиновыми корками, пластиковыми мешками и искореженными банками из-под тунца. Метрах в десяти от кормы плавала пустая бутылка из-под виски с клочком бумаги внутри.

Эккерман запулил ее в море еще ночью, когда добил то, что было внутри. В емкость он запихнул клочок почтовой бумаги из таверны «Кона», на которой накалякал: "Берегись! Здесь рыбы НЕТ!"

По моим подсчетам, мы были уже на полпути к Гуаму, служа предостережением для всех дураков, которые соберутся порыбачить на Земле По.

Капитан Стив хмуро взирал на якорный канат.

– Все, что нам теперь осталось, – проговорил он, – это поднять якорь и убраться отсюда к чертям собачьим.

Он качнул головой и выдал нервический свистящий звук.

– Дай-ка я тебе кое-что разжую, – добавил он. – Мы В РУБАШКЕ РОДИЛИСЬ, раз еще живы. Это худшая ночь, что я провел в своей жизни.

Он указал в сторону суши, где прибой бился и пенился о камни.

– Хоть раз бы ветер изменил направление, – сказал он, – и нас бы закрутило так быстро, что я б и двигатель завести не успел. Сейчас бы уже ласты склеили.