Игра и Реальность - Дональд Винникотт

(Длинная пауза.)

«Это ужасно — чувствовать, что ты ничего ни для кого не значишь. Я никто… Нет Бога, и я — никто. Представьте, какая-то девушка прислала мне поздравительную открытку».

Тут я сказал: «Как если бы вы что-то значили для нее».

Она: «Возможно».

Я сказал: «Но вы ведь ничего не значите ни для нее, ни для кого-то другого».

Она: «Я думаю, понимаете, я принялась за поиски такого человека [для которого я что-то значу], который будет значим для меня и сможет видеть то, что вижу я, слышать то, что я слышу.

Может лучше сразу сдаться, я не понимаю… Я не…» (Рыдает на полу, уткнувшись в подлокотник кресла.)

Потом к ней вернулось свойственное ей самообладание, и пациентка поднялась с пола.

«Видите, на самом деле я до сих пор вообще не вошла в контакт с вами».

Я проворчал что-то утвердительное.

Замечу, что до сих пор мы имели дело с материалом моторной и сенсорной игры, по природе своей неорганизованной или лишенной формы (ср.: глава 2, с. 7), а чувство безнадежности и рыдания возникли за пределами этой области.

Она продолжала: «Это выглядит так, как будто какие-то другие два человека находятся совсем в другом месте и встретились впервые. Сидят на высоких стульях и ведут вежливый разговор».

(Во время сессии с этой пациенткой я как раз сидел на высоком стуле.)

«Ненавижу. Я плохо себя чувствую. Но это не важно, потому что это только про меня».

Мое дальнейшее поведение показывало: это только про нее, поэтому это совершенно не важно и т. д. и т. п.

(Пауза, вздохи, демонстрирующие чувство безнадежности и собственной никчемности.)

Момент осознания и включения (то есть примерно через два часа работы).

На данный момент уже начали происходить изменения. В первый раз на протяжении всей работы появилось полное впечатление, что пациентка находится вместе со мной в комнате. Это была дополнительная сессия, которую я предложил в качестве компенсации за вынужденно пропущенную встречу.

Она сказала так, как будто обращалась ко мне в первый раз: «Мне приятно, что вы знали о том, что мне необходима эта встреча».

В этот раз речь пошла о специфических объектах ненависти. Она взялась за поиски цветных фломастеров, которые, как она знала, у меня имелись. Затем она взяла лист бумаги и черный фломастер и сделала памятную открытку к своему дню рождения. Она назвала этот день своим «Днем Смерти».

Сейчас она присутствовала в комнате вместе со мной, была очень-очень настоящей здесь. Я опускаю детали текущих наблюдений, которые все были пронизаны ненавистью.

(Пауза.)

Теперь она начала вспоминать, оглядываясь на прошедшую сессию.

«Проблема в том, что я не могу вспомнить, что я говорила вам — или я разговаривала сама с собой?»

Я тогда предложил интерпретацию: «Все, что когда-либо происходит, постепенно блекнет и исчезает. Ты умираешь миллионами смертей. Но если есть кто-то, кто сможет вернуть тебе то, что уже прошло, оно станет частью тебя и не погибнет»[15]. Тут она достала молоко и спросила, можно ли ей попить.

Я сказал: «Пейте».

Она сказала: «Рассказывала ли я вам?..» (Тут она сообщила о своих положительных переживаниях и своих делах, которые сами по себе являются подтверждением ее реальности и существования в настоящем.) «Я чувствую, что установила с теми людьми какой-то контакт… хотя что-то здесь…» (вновь рыдания, уткнувшись в спинку кресла). «Где же вы? Почему я так одинока?.. Почему я ничего не стою?»

На этом этапе всплыли значимые детские воспоминания, посвященные подаркам на день рождения и их значению, важности, а также положительному и отрицательному опыту, связанному с днями рождения.

Здесь я опускаю очень много, поскольку чтобы представить это четко и вразумительно, нужно было бы давать новую фактическую информацию, в которой пет необходимости для данного изложения. Скажу, что все это послужило введением в нейтральное состояние — она присутствовала здесь, но последствия ее деятельности все еще оставались неопределенными и неясными.

«Я не чувствую, что я сделала… Я чувствую, что я впустую потратила время и ничего не сделала в эту сессию».

(Пауза.)

«Я себя чувствую так, как если бы я пришла, чтобы с кем-то встретиться, а никто не явился».

Здесь я поймал себя на том, что пытаюсь установить связи, принимая во внимание то, что некоторые моменты она просто забывает, ее потребность в том, чтобы детали были отраженны, и действие временного фактора. Я возвращал ей то, что она произносила, но решил сначала говорить исходя из того, что она рождена (из-за ее Дня Рождения-Смерти), а затем в соответствии с собственным поведением, как я многими путями показываю ей, что она ничего не значит.

Она продолжала: «Знаете, иногда ко мне приходит чувство, что я родилась… [отчаяние] Лучше бы этого вообще не произошло! Это просто мной овладевает — это совсем не похоже на депрессию».

Я сказал: «Если вы никогда и не существовали, то в этом нет ничего плохого».

Она: «Но ведь самое ужасное — это существование, которое отрицается, отвергается. Не было такого времени, чтобы я считала: как хорошо, что я родилась на свет! Всегда казалось, что было бы лучше, если бы я не родилась вовсе — но кто знает? Может, — я не знаю — дело вот в чем: когда кто-то не родился, там ничего не происходит, или там маленькая душа ждет чтобы запрыгнуть в тело?»

Здесь произошло изменение установки, что является признаком начавшего процесса принятия моего существования.

«Я не даю вам слово вставить, и продолжаю это делать».

Я сказал: «Сейчас вы хотите, чтобы я говорил, но боитесь, как бы я не сказал что-то доброе и хорошее».

Она сказала: «А у меня на уме было: „Не заставляйте меня хотеть Быть!“[16] Это строчка из стихотворения Джерарда Манли Хопкипса».

«Я могу многое: надеяться, хотеть прихода нового дня и не выбирать смерть».

Мы поговорили о поэзии, о том, что для нее значат стихотворения, которые она знает наизусть, и как она жила от одного стихотворения до другого (как живут от сигареты до сигареты заядлые курильщики), не понимая смысла, не чувствуя, что постигла и почувствовала стихотворение. (Ее цитаты всегда были к месту, но обычно она не имела понятия об их значении.) Я предложил ей такую формулировку: «Бог — сам человек» или «Бог как я сам», полезную концепцию для человека, который не может стерпеть того, что он существует.

Она сказала: «Люди используют Бога в качестве аналитика — кто-то должен присматривать за тобой, пока ты играешь».

Я сказал: «Кто-то, для кого ты что-то значишь». И она возразила: «Я не могу сказать, кто именно, поскольку я не могу быть уверенной».

Я сказал: «Сказав это, я все испортил?» (Я боялся, что провалил очень хорошую сессию.)

Но она сказала так: «Нет! Это совсем другое дело, раз уж вы сказали это, потому что если я имею для вас значение…. я хочу делать то, что вам понравится… видите, иметь религиозное воспитание — это просто ад. Проклятие для хорошей девочки!»

В качестве самонаблюдения она заметила: «Этим подразумевается, что я не хочу поправляться».

Вот пример интерпретации, сделанной самой пациенткой, которая была бы украдена у нее, если бы я провел интерпретацию раньше.

Я обратил внимание пациентки на то, что теперь для нее слово хорошо будет означать быть здоровой — то есть завершить анализ и все с этим связанное.

Теперь я мог, наконец-то, подключить сон — рисунки девушки не становились лучше — негативное на них сейчас стало позитивным. То, что пациентка нездорова — это правда; нездоровье — это плохо; кажущееся улучшение было ложным, точно так же как вся ее жизнь была ложной попыткой быть хорошей, в известной степени втискивая себя в моральный кодекс семьи.

Она сказала: «Да, у меня есть инструменты — глаза, уши, руки, я никогда не я сама на все 100 %. Если я позволю моим рукам поискать, я могу найти меня — дотронуться до меня… но я не. могу. Мне пришлось бы блуждать часами. Я не смогу позволить себе продолжать».

Мы обсудили, как в разговоре с самим собой не происходит отражения, если это отражение не переносится из разговора с кем-то другим..

Она сказала: «Я пыталась показать вам одинокую себя [первые два часа сессии], именно так я веду себя в одиночестве, но совсем без слов, как будто я не позволяю себе разговаривать с самой собой» (а это уже было бы сумасшествием).

Она продолжала говорить о том, как применяет зеркала, которых в ее комнате очень много, пытаясь найти в зеркалах кого-нибудь, кто смог бы стать зеркалом для нее, то есть отразить ее самость. (Она показала мне, что, хотя я присутствовал там, такого человека нет.) Так что я произнес: «То, что вы ищете — это и есть вы сами»[17].