Теодор Рузвельт. Политический портрет - Анатолий Уткин

После поражения на выборах 1884 года Рузвельт скрылся в глуши Дакоты, теперь незадачливый кандидат в губернаторы отправился в Англию. В первом случае Рузвельт бежал от тяжести утрат, новое путешествие сулило радость: на борту корабля с ним была невеста. В декабре 1886 года в Лондоне Т. Рузвельт женился на своей давней знакомой Эдит Карроу. С ней он прошел основную часть своей жизни. В порыве откровенности, характерном для Рузвельта, он критически оценивал себя в качестве супруга: «Временами я был бездумным и эгоистичным». О второй жене Рузвельта известно, что она обладала как лучшими из качеств ― добротой, мягкостью, ясным умом, так и переменчивостью настроения, требовательностью, переходящей в капризность, ради меткого замечания была способна обидеть человека. Сам Рузвельт испытал на себе язвительность ее суждений. Современники отмечали в Эдит Карроу Рузвельт «скорее наблюдателя, чем участника» дел своего мужа. У них росла большая семья. Помимо дочери от первого брака у Рузвельта появились трое сыновей и дочь.

Зимой 1886 ― 1887 годов Рузвельты путешествовали по Европе. Наибольшее впечатление произвела Северная Италия: стрельчатая громада миланского собора, храмы и дворцы Венеции. Рузвельт признавался, что его душе импонирует именно то, что он называет широтой, силой, величием, пусть даже варварским. Рузвельты пробыли в Европе до конца марта 1887 года. Во второй части пути главными пунктами были Париж и Лондон. Столица Англии блистала талантами, прежде всего политическими. В моде были идеи расового превосходства англосаксов. Социал-дарвинизм переживал на Британских островах пору своего расцвета. Американская политическая элита явно стремилась подражать Лондону.

В Нью-Йорк Рузвельт прибыл готовым к новому броску в жизненной борьбе. В эти годы происходит его сближение с восходящим политическим светилом ― Генри Кэботом Лоджем. Их дружба основывалась, видимо, на принципе дополнительности. Там, где Рузвельт без оглядки бросался в политическую схватку, Лодж хладнокровно выискивал обходной путь к успеху. Восторженности Рузвельта противостояла осмотрительность Лоджа. Рузвельт был склонен к изменениям своих взглядов, гордостью Лоджа являлось их постоянство.

Но было главное, что их роднило. Увлечение геополитикой. Вера в мировое предназначение США. История ― разделяемая обоими страсть, но в ней их привлекает основное: для отдельных наций бывает в историческом процессе звездный час, в конце XIX века такой час Должен наступить для Америки. Сходясь в этом, два политика заключили негласный альянс. Тридцать с лишним лет они помогали друг другу. Это обстоятельство многое значило в их восхождении на политический Олимп.

На выборах в конгресс 1890 года демократы одержали внушительную победу. Фермерский альянс, назвавший себя Народной партией, контролировал приблизительно 44 члена конгресса и пять легислатур отдельных штатов. В тревоге республиканцы смотрели на своего ставленника в Белом доме. Б. Гаррисон не проявил особых талантов, и его большое турне по Югу и Западу, организованное ради изменения грозных политических тенденций, лишь подтвердило его несостоятельность. Нью-йоркские газеты отмечали, что он «номинальная глава» своей партии. Теперь географические границы четко совпадали с политическими пристрастиями: Запад и Юг объединились против Востока. Впервые за многие десятилетия на американском политическом горизонте к президентским выборам 1892 года обозначались контуры третьей партии. Лидеры популистов[3], учившиеся в сельских школах, выпускавшие полуграмотные газетные листки, добились выдвижения в конгресс за счет массовой базы ― обнищавшего, обездоленного фермерства. Реакцией благополучной Америки было презрение, насмешки, издевательства. После неудачных попыток завоевать сочувствие влиятельной аудитории деятели аграрного популизма поняли, что их исторический шанс ― в единении. Так, 19 мая 1891 года в Цинциннати собрались 1400 делегатов, чтобы официально провозгласить образование Народной партии Соединенных Штатов Америки. Идейная платформа называлась «прогрессивной».

Это было пестрое скопление недовольных. К движению присоединились суфражистки и борцы с алкоголем. Неорганизованное движение обрекало себя на политический неуспех. Засилье мелкобуржуазных прожектеров не давало выявиться ясному социальному чутью пролетариата и обездоленного фермерства.

Радикальные слои народной партии с надеждой смотрели на растущее движение городского пролетариата. Политические стратеги этой ориентации считали возможным объединить рабочих, сражавшихся за повышение заработной платы и сокращение рабочего дня, с фермерами, задавленными долгами и страдающими от низких цен на сельскохозяйственную продукцию. Шли поиски «общего знаменателя» для этих двух групп населения: составляя большинство, они владели мизерной частью богатства Америки.

Не на шутку встревоженные, власть имущие постарались всеми силами предотвратить союз рабочих и фермеров. Весьма умело они использовали ряд обстоятельств. Во-первых, не потерявший силы этнический фактор. Фермеры были преимущественно англосаксонского происхождения, в то время как среди городского пролетариата постоянно увеличивалась прослойка эмигрантов из Центральной и Восточной Европы. Во-вторых, различие в непосредственных целях движения. Рабочие требовали зарплаты, не заботясь о том, в каком ― бумажном или металлическом выражении она последует. Фермеры же настаивали только на серебряной монете. Их врагом было золото.

Наступило решающее время. Республиканцев Гаррисона солидно поддерживал крупный капитал Северо-Востока. Они называли себя прогрессивными, ибо обещали построить трансокеанский канал в Никарагуа, создать большой торговый флот, укрепить гавани. Именно их ― ирония американского политического лексикона ― обвиняли в патернализме соперники-демократы, стоявшие за строгий индивидуализм. Как личность президент-республиканец Гаррисон не вызывал симпатий даже у ближайшего окружения. Выдвинуть такого претендента еще на четыре года означало бы, считали наиболее дальновидные партийные функционеры, «покончить с собой с самого начала». Но Уолл-стрит был доволен невзрачной фигурой в Белом доме.

В июне 1892 года в Миннеаполисе открылся республиканский конвент. Председательствовал сравнительно малоизвестный тогда У. Маккинли. Политики от капитала созвали 9 июня конференцию сторонников переизбрания Гаррисона. Практическое единодушие «денежных мешков» предопределило состоявшееся на следующий день голосование. Гаррисон не встретил конкуренции. Но этим выбором республиканская партия поставила себя в очень уязвимую позицию. Страна кипела от возмущения, а безликий претендент отнюдь не вызывал надежд на изменения. Впрочем, выработанная на республиканском конвенте платформа к изменениям и не призывала. Осевая ее идея ― протекционизм, защита американской индустрии от заграничной конкуренции. Воспевалось «процветающее состояние страны». Во внешней политике подтверждалась приверженность «доктрине Монро» ― сосредоточенность на отношениях со странами западного полушария. Обещалось создание большого торгового флота. Важным новшеством явилось обещание увеличить военно-морской флот «для защиты чести» американского флага. То был голос формирующейся экспансионистской фракции.